Евгений Введенский - Либерия Страница 20

Приехав домой, Шимон полчаса сигналил у ворот, пытаясь разбудить спящих охранников. Теперь он угрожал всем виновным жестокой расправой. Директор охранного агентства должен был подъехать с минуты на минуту.

— Если я его сейчас встречу — задушу голыми руками. Поговорите с ним сами! — крикнул Шимон, плюясь слюной. — Скажите ему, что если я еще раз увижу его людей спящими, то сразу же разорву с ним контракт и за этот месяц не заплачу ему ни цента!

И Шимон ушел в дом, хлопнув дверью так, что она чуть не слетела с петель.

Пару секунд спустя он выглянул из двери и погрозил Гене пальцем:

— Прекрати бросать окурки на землю! Наш двор и так уже на какой-то притон похож.

И снова хлопнул дверью.

Дождавшись, когда Шимон скроется из виду, Гена потянулся, как ленивый кот на теплом подоконнике, сладко зевнул во весь рот и повернулся ко мне:

— Слушай, ты же сможешь сам поговорить с этим охранным директором? Я пока пойду прилягу.

— А что я ему скажу?

— Скажи ему, что он — гондон. Да не волнуйся ты! Не так страшен негр, как его малюют...

Гена усмехнулся своей шутке и бросил окурок на землю.

— Слушай, Гена, одолжи сигарет, — попросил я. — В счет зарплаты.

— Да не вопрос, бери! — ответил Гена, идя в дом. — В джипе несколько пачек валяются.

Я остался стоять на крыльце, охваченный волнением и тревогой. Я представления не имел, как себя вести с директором охранного агентства... Он же все-таки начальник!

Я никогда не представлял себя в роли начальника. Разве что начальника своего ноутбука — диктатора файлов AVI и MP3, властелина компьютерных игр, тирана форумов и блогов. А в настоящем, невиртуальном мире я обычно занимал позицию, скажем так, ироничного наблюдателя. То есть того, кто сам ничего не делает и не говорит, но едко и с удовольствием критикует других. Конечно же, я успешно придумывал разные навороченные обоснования своей жизненной позиции, но истинная причина заключалась в том, что я боялся ответственности, людей и вообще реальности.

Моя музыка была скорлупой, которой я отгородился от внешнего мира. В тепличных условиях современного мегаполиса я мог бы прожить в этом яйце всю жизнь, отрешенно разглядывая свое отражение и блики собственных иллюзий на его белоснежных стенках. Но теперь скорлупа покрылась трещинами и начала рассыпаться у меня на глазах, и мне нечем было прикрыть свою наготу. Все, что я знал и умел, оказалось совершенно бесполезным. Гигантский незнакомый мир нависал надо мной громадными тяжеловесными глыбами, а я сидел перед ним хилым новорожденным птенцом, который бестолково хлопал своими синеватыми голыми крылышками и пугливо щурился на солнечный свет.

Охваченный приступом мучительной беспомощности и тревоги, я стоял на крыльце, сжав зубы и вцепившись побелевшими пальцами в парапет. На меня и раньше время от времени накатывало такое состояние — особенно когда мне приходилось оказываться в центре внимания или самостоятельно принимать решения, а порой и просто так, без видимых причин. Неспешное ежедневное чередование обыденных происшествий вызывало у меня неврозы и агорафобию. От невинных бытовых бесед соседей по транспорту или новостей по ТВ у меня начинались головокружение и тошнота. Я чувствовал себя комфортно только наедине с собой или на сцене; все остальное время я ощущал себя рыбой на горячем песке, тоскливо дожидаясь времени, когда я мог наконец остаться один, включить ноутбук или взять в руки гитару. Вот и теперь: вроде бы все было в порядке, физически мне в данный момент ничего не угрожало, но меня прямо-таки трясло от ужаса и отчаяния.

И вот теперь обычные лекарства — музыка, компьютер и одиночество — стали для меня недостижимой роскошью. Это была совершенно иная, незнакомая, непонятная ситуация. Напрасно я искал внутренним взглядом какой-нибудь новый источник энергии, который мог бы служить основанием для оптимизма и жизненным стимулом. Вряд ли кому-то здесь захочется слушать мои душераздирающие песни — пожалуй, африканцам они покажутся нелепыми. Собственно, как я буду их исполнять — хлопая в ладоши? Я не удивился бы, если бы в этой стране не оказалось ни одной гитары. Доступа к интернету у меня не было, значит, описать свои приключения в каком-нибудь блоге у меня тоже не получится. Даже аву в соцсетях не обновить! Я умер и оказался на том свете. И теперь мне совершенно ничего не хотелось. Мертвые ведь тоже, наверное, ничего не хотят? Мне срочно нужно было найти что-нибудь, к чему можно было бы стремиться — иначе оставалось только упасть на бетонное крыльцо и начать разлагаться. Что бы это могло быть, с учетом обстоятельств? Разве что искупаться в океане — погрузиться как можно глубже в темную прохладную соленую воду и больше никогда не выныривать... Я смотрел в пространство и кусал губы, пытаясь проглотить горячий комок, который трепыхался и дрожал у меня в горле.

В этот момент я почувствовал прикосновение к своей ноге; вздрогнув от неожиданности, я отпрянул в сторону. У крыльца стоял худой африканец в форме охранника, почтительно подняв ладони кверху.

— Боссман, шеф, сэр! — выпалил он, употребив сразу все известные ему уважительные формы обращения. — Припадаю к вашим ногам! Меня зовут Эби. Я не спал! Я просто был за домом, патрулировал задний двор!

— Ладно, не ври! — устало сказал я. — Уж лучше бы честно признался, что спал.

— Хорошо, я расскажу тебе правду! — шепотом сказал Эби, оглядываясь по сторонам и подходя поближе. — Дело в том, что мне платят двадцать один доллар в месяц. Этого не хватает даже на еду! Поэтому я все время голодный, уставший и хочу спать. Лучше бы вы нас наняли не через агентство, а напрямую, и платили бы нам те деньги, которые сейчас забирает себе наш директор. Тогда бы мы не были все время такими сонными. Ты знаешь, в Либерии на все очень высокие цены! Нашей зарплаты не хватает на жизнь. К тому же мне приходится каждый день на такси добираться сюда и обратно домой тоже!

— На такси? — удивился я. — А сколько стоит доехать сюда на такси от твоего дома?

— Один доллар.

— А обратно?

— Один доллар.

— И как часто ты работаешь?

— Через день! — возмущенно воскликнул охранник.

— То есть ты тратишь тридцать долларов в месяц на такси?

— Я не считал общую сумму, но... Наверно, так и есть, — уже менее уверенно ответил он.

— Тогда зачем ты работаешь? Ты же тратишь на такси больше, чем вся твоя зарплата!

— Ну... — задумался охранник. — Просто чтобы не сидеть на месте!

Из-за дома раздались звуки музыки; завернув за угол, я увидел Огастеса и Лаки. Они полулежали на скамейке, поставив рядышком на землю небольшой кассетный магнитофон. Из динамика на полной громкости хрипели романтические баллады ирландского бой-бэнда "Westlife". Огастес и Лаки раскачивались в такт и подпевали в припевах.

— Я знаю их всех по именам, — сказала Лаки, мечтательно глядя в ярко-голубое небо. — Один из них когда-нибудь возьмет меня в жены!

— Который? — поинтересовался я, разглядывая коробку кассеты с изображением пяти симпатичных белокурых парней.

— Все равно, какой! — ответила она. — Они все хорошие.

— Боссман, а ты любишь музыку? — спросил Эби.

— Да, очень! — ответил я, посмотрев на охранника с удивлением.

— Тогда тебе нужно прийти в нашу церковь. Она вон там, через дорогу. Послушаешь, как я играю на барабанах.

— А гитара у вас есть? — спросил я с надеждой.

— Гитара? — Эби наморщил лоб. — Нет, у нас есть только клавишные и барабаны. Так вот, если тебе понравится, как я играю на барабанах, то, может быть, ты организуешь, чтобы меня взяли в одну из музыкальных групп в твоей стране? Ты станешь моим менеджером и заработаешь много денег. Я очень хорошо играю!

— Эби, отстань ты от боссмана со своими барабанами! — махнул на него рукой Огастес.

— Ты ведь недавно приехал? — спросила меня Лаки. — Добро пожаловать в Либерию! Как тебя зовут?

— Евгений, — ответил я.

— Йегьени... Тебе нужно больше есть, — посоветовала она с серьезным видом.

— Зачем? — удивился я.

— Чтобы стать большим и толстым, — объяснила она, — как настоящий начальник. Как Гена.

И она показала руками, какого внушительного размера должна быть моя талия, чтобы я мог считаться настоящим начальником. Опустив голову вниз, я глянул сквозь свисавшую до подбородка челку на свой тощий торс без малейших признаков мускулатуры. На моей бледной коже резко выделялись голубые вены и россыпи родинок. Вообще-то, мне нравилось быть худым... Но здесь, похоже, худоба была не в почете.

— Йегьени, у меня кончился стиральный порошок, — сказала Лаки. — Поэтому я не смогла помыть пол в твоей комнате. Дай мне денег, чтобы я могла сходить за ним. Тогда я и пол помою, и одежду постираю. А сейчас нечем стирать...

— Боссман, у меня "катлас" сломался, — перебил ее Огастес, показывая на лежавшее под скамейкой мачете со щербатым лезвием. — Мне теперь работать нечем.