Эрик Каплан - Санта действительно существует? Страница 26

Давайте предположим, что ваш тимбилдинг сработал и оба полушария размышляют над этим вопросом совместно. Какими могли бы быть их ответы?

Левое полушарие сказало бы: «Слушайте, я не очень хорошо разбираюсь в таких вещах. Я слишком ограничено эмоционально. Лично я не понимаю, с чего бы Санте существовать, но я доверяю правому полушарию. Я знаю, что оно меня не подведет». Или левое полушарие могло бы сказать «Санты не существует», но тогда вы бы перебили его: «А тебя я не спрашиваю, тема слишком эмоциональная». Или вы могли бы возразить — «Давай-ка вообще не будем это обсуждать, а то мы снова поссоримся» или предложить — «Послушай-ка, левое, выйди на минутку. Я тут собираюсь провести Рождество с семьей, а ты нисколько не помогаешь». А затем вы и ваше правое полушарие смогли бы верить в Санту сколько душе угодно.

Все это выглядит неплохо, только вот о каком «вы» идет речь? У вас ведь нет третьего полушария, которое контролировало бы первые два. Где находится то естество, которое пытается заставить оба полушария работать вместе? Этот вопрос всегда будет нас преследовать вне зависимости от достижений нейробиологии. Даже если Тейлор совершенно не права и через 25 лет ученые объявят, что мозг состоит не из двух полушарий, а из девяти виноградин, двух кокосов и банана, перед нами все равно встанет вопрос: «А где находится то, что упорядочивает их работу?»

Иными словами, как можно выйти за пределы самого себя, чтобы увидеть самую эффективную конфигурацию мозга?

Возможно, решить эту проблему нам поможет наука. Давайте проведем мысленный эксперимент. Представим, что после долгих лет, десятилетий, веков и тысячелетий исследований ученые объявляют, что теперь знают о мозге все. Абсолютно все. Их теория объясняет нам, за что отвечают разные части мозга, и дает неограниченную возможность ими манипулировать. Теперь мозг вполне реально подключить к пользовательскому интерфейсу. Нажмешь одну кнопку — станешь умнее, другую — обостришь внимание, третью — влюбишься, повернешь ручку — и станешь спортивным фанатом, повернешь другую — и навсегда забудешь, почему «Нью-Йорк Никс» не смогли выиграть в этом сезоне. Допустим, что ученые выбирают человека для эксперимента. Они надевают ему на голову свое устройство и поворачивают ручку ума на максимум. А затем он выходит из лаборатории и заявляет людям: «Санта-Клаус существует. Кстати говоря, вы все теперь служите мне. Падите на колени перед Золтаром!» Было бы удобно, если б его звали Золтаром. Потому что если бы, например, его имя оказалось Эдди, пришлось бы говорить: «На колени перед Эдди».

Могли бы мы считать это доказательством существования Санты? Нет, потому что кнопка, отвечающая за ум, на самом деле добавила бы и капельку сумасшествия40.

Возможно, как любит говорить моя мама, не стоит быть слишком умным. Если бы что-то подобное произошло в реальной жизни, многие люди наверняка стали бы приходить к Эдди, чтобы поговорить с ним. Затем они бы покидали его дом со словами «Все верно! Он поднялся на новую ступень эволюции. Мы должны ему поклоняться». После этого у вас бы возник резонный вопрос: «Действительно ли они так считают или он просто пообещал им награду, например руководящие должности, когда мировая Эддиократия придет к власти?»

Наш мысленный эксперимент может закончиться войной суперумного Эдди и его последователей против всего остального человечества! Если мы проиграем ее (да, я на вашей стороне), будет ли это означать, что вещи, в которые верит Эдди, существуют на самом деле? Предположим, что Эдди верит в Санта-Клауса и война вот-вот закончится в его пользу. Значит ли данный факт, что Санта уже почти существует? А что если мы проведем смелую контратаку и победим? Будет ли это означать, что Санта почти существовал, но в последнюю минуту все сорвалось? То, о чем я говорю, выглядит очень странно. Если Эдди превратится в сума­сшедшего монстра, захватит всю Землю и вдобавок к этому окажется, что он верит в бредовые идеи, наша жизнь станет только хуже. Нам придется, во-первых, жить под игом сбрендившего тирана, а во-вторых, придерживаться его идей. Но это не будет означать, что Санта-Клаус действительно существует.

Не исключено, что наша ошибка состоит в том, что мы создали только одного Эдди. Может, для того чтобы определить, что существует, а что — нет, нам нужно было выпустить полный ассортимент разных мозгов: мозг, который мыслит картинками, мозг, который мыслит статистическими данными, мозг — радикальный эгалитарист, получающий информацию от других, мозги-снобы, которые формируют свои представления о жизни на основе собственных мыслительных процессов. Кроме того, нам пришлось бы учесть умных животных вроде приматов и медведей, а еще компьютеры и дубы. Если бы мы не были ограничены во времени, то однажды создали бы все возможные виды мозгов и спросили бы у них, что они думают о Санта-Клаусе (и заодно, чтобы два раза не ходить, о Боге и о смысле жизни). Мы организовали бы такие мозги в группы и заставили их подавать нам отчеты. Конечно, на это потребовались бы деньги, но я лично готов стоять у входа в супермаркет и собирать подписи на такой проект, ведь в конце концов мы узнаем ответы на все вопросы!

Или нет? Или информации окажется слишком много? Не столкнемся ли мы снова с проблемой Санта-, Манта- и Миланта-Клауса? Мы можем настроить все эти мозги нужным способом, но стоит ли так делать?

Что если дать всем им работу? Нашу Вселенную когда-нибудь ждет неминуемая гибель, так почему бы нам не поставить перед супермозгами задачу предотвратить это? А потом не поверить тем, кто скажет, что знает решение, да? И даже в такой ситуации — особенно в такой ситуации! — мы можем столкнуться с неразрешимым противоречием. Некоторые из супермозгов скажут, что делать ничего не надо, потому что Вселенная возродится к новой жизни. Другие — что наша Вселенная всего лишь снится существу из другой Вселенной. Третьи — что это конец, но зато мы прожили достойную жизнь. Четвертые согласятся с мыслью про конец, но добавят, что жизнь была просто жестокой шуткой. В конце концов и самые тонко организованные, и самые грубо сделанные мозги способны ошибаться.

Может, нам нужно отойти в сторонку, посмотреть, как они будут драться за свои идеи, а затем выбрать то решение, которое победит? Но как засчитывать кому-то победу или поражение в битве супермозгов без тел? Это будет простой спор? Или мы дадим им огромные туши монстров и заставим сражаться на какой-нибудь другой планете? А если мы так сделаем, то не ущемим ли мы права тех мозгов, которые считают использование монстров в таких целях аморальным или неэстетичным поступком?

Тем не менее именно так и выглядит ситуация, где мы находимся. Убеждения, которые живут сейчас в головах более или менее мыслящих жителей планеты Земля, — лишь победители прошлых войн. Это были и религиозные войны, и войны мирных охотников и собирателей против капиталистов, расхищающих богатства Земли, и войны моногамистов против полигамистов, и войны тех, кто предпочитает водяные часы или электронные часы или считает, что все часы одинаково вредны.

Глава 12

Существует ли Один?

Фантастическая история, которую я рассказал вам в предыдущей главе, очень похожа на реальные события из прошлого человечества. Люди развивали в себе разные типы мышления, а затем использовали свои тела, чтобы выяснить, чей мозг лучше. В правом углу ринга стоит эпоха Просвещения и ее последователи. Они уверяют, что самый лучший мозг — это мозг взрослого независимого человека, отбросившего все детские суеверия. В левом углу ринга находится ее главный соперник, Романтизм, по мнению которого, в человеческой голове должно было остаться местечко и для Санта-Клауса. Романтики полагают, что в идеальном мозгу сочетаются жизненный опыт и детская непосредственность. Конечно, наука и независимость — это прекрасно, но и наив­ный взгляд на мир хорош точно так же. Когда мы были младенцами у мамы на руках или пятилетними детишками, играющими в песочнице, мы чувствовали себя хорошо. Так зачем же отказываться от этого? Подростки пытаются доказать всему миру свою самостоятельность, потому-то они и подчеркивают, что они больше не дети. Но лишь тот человек, которого можно спутать с ребенком и который недавно им был, вынужден доказывать всему миру, что он взрослый. Возможно, неприятие Просвещением любых мифов и легенд сродни отказу подростков от своего детства. Повзрослевший ребенок не хочет, чтобы его принимали за беспомощного младенца.

Гилберт Кит Честертон, интеллектуальный крестный отец Джона Рональда Руэла Толкиена, Клайва Стейплза Льюиса и действующего папы римского, говорил, что он одновременно верит и в христианство, и в то, что оно — волшебная сказка. Просто, по его мнению, эта сказка однажды стала правдой. Сказки представляют собой языческие мифы, которые няньки рассказывали детям в средневековой Европе. В отличие от моей няни из Бруклина те женщины были не хиппи, а самыми настоящими язычницами. В их переработанных мифах богини-девственницы становились принцессами, верховные боги — королями, а монстры, поедающие солнце, — лягушками, крадущими мячи у маленьких девочек. В дохристианскую эпоху викинги верили, что Один приносит им дары, и изображали его как сильного старика, приходящего к людям в самые лютые зимние дни. Некоторые считают Санта-Клауса современным образом одноглазого скандинавского бога41. Но насколько это хорошо для Санты и плохо для Одина?