И. Халатников - Дау, Кентавр и другие Страница 27

Понятно, что и Александров, и Бабкин отлично понима­ли, что скрывалось за моим увольнением из МФТИ, но со­гласно существующим правилам не стали вмешиваться в про­исходящее в чужой епархии. Для меня же это увольнение было не только моральным ударом — мне отказали в доверии об­щаться со студентами — но и нанесло довольно заметный урон моему скудному в то время финансовому положению младшего научного сотрудника. Ничего сверх зарплаты я за выполнение спецзадания Правительства в Институте физ­проблем не получал, в то время как преподавание давало бы заметную надбавку, равную половине моей зарплаты. Только в 1950 г. мой «самоотверженный» труд был замечен, и я был переведен в старшие научные сотрудники. А моя связь с МФТИ прервалась до 1954 г.

В 1952 г. я, как мне казалось, вполне успешно, защитил док­торскую диссертацию. Однако почти целый год ВАК не утверж­дал меня в звании доктора физико-математических наук. В этот последний год жизни Сталина готовилась серьезная перемена в жизни общества, и ВАК, очевидно, не мог в этом неопределен­ном положении принять решение относительно меня.

В марте 1953 г. И.В. Сталин умер. 11 апреля 1953 г., почти одновременно с прекращением «дела врачей» меня, наконец, утвердили в звании доктора. ВАК, который как раз тогда пере­шел в ведение вновь созданного Министерства культуры, вы­дал мне диплом с замечательным номером 000002.

А к осени 1954 г. МФТИ тоже отреагировал, и я был зачис­лен на должность профессора кафедры теоретической физики.

Много лет я читал там общие курсы лекций. С удовольствием вспоминаю годы, тесно связавшие меня с моими студентами. Многие из них стали потом сотрудниками моего института, и многих я теперь часто встречаю в Академии наук.

Бескомпромиссная игра

Я уже говорил, что в юности увлекался шахматами и шаш­ками. Интерес к шахматам я пронес через всю жизнь и здесь мое увлечение совпало с увлечением П.Л. Капицы и послужи­ло нашему сближению. До его последних дней я оставался его постоянным партнером.

Типичная сцена: Ученый совет в «Капичнике», так многие любовно именуют Институт физических проблем, подошел к концу. Озабоченный текущими делами, направляюсь к выхо­ду, и тут меня настигает голос Петра Леонидовича: «Исаак, что-то вы давно не приезжали ко мне играть в шахматы». Я ус­певаю понимающе кивнуть и слышу: «Значит, в субботу, в пять». Еще раз согласно киваю и на этом «диалог» оканчивается. На уик-энд все планы в сторону — надо отправляться на Николину гору. Петру Леонидовичу невозможно было дать уклончи­вый ответ: «с удовольствием, как-нибудь», или «хорошо, мы тогда договоримся» и т.п. Ехать нужно в субботу и прибыть на поединок без опоздания. О дисциплинированности П.Л. Ка­пицы ходили легенды. Могу засвидетельствовать, что семина­ры в Институте физических проблем неизменно начинались и заканчивались с точностью до минуты.

Обычно за несколько минут до назначенного срока шахма­ты в его кабинете на втором этаже бывали расставлены, и Петр Леонидович поудобнее располагался в кресле. В эти минуты он мне напоминал ярого болельщика, нетерпеливо ожидаю­щего начала матча своей любимой команды и заблаговремен­но занимающего место у телевизора.

Наши поединки часто продолжались до полуночи. За вечер мы успевали сыграть несколько партий. Между партиями де­лали перерыв минут на десять. В первых «раундах» успех чаще сопутствовал мне, но я почему-то уставал быстрее, хотя был моложе Капицы на четверть века, и Петр Леонидович всегда реваншировался. Вообще наши шахматные битвы напомина­ли многораундовые поединки боксеров-проффесионалов, этому впечатлению способствовало и то, что мы оба предпочитали острые позиции, не останавливались перед жертвами, азартно устремлялись в атаку.

П.Л. Капица подолгу не задумывался над ходом и не лю­бил, если партнер оказывался тугодумом. Особенно когда на доске стояла острая позиция. Однажды во время игры он про­возгласил свое шахматное кредо. (Вообще Петр Леонидович любил формулировать принципы, и они звучали для несколь­ких поколений учеников словно заповеди: «Чужими руками хорошей работы не сделаешь». «Хороший ученый когда пре­подает, всегда учится сам». «Чем лучше работа — тем короче она может быть доложена». «Ошибки не есть лженаука. Лже­наука — это непризнание ошибок» и другие.) Мое затянув­шееся размышление над ходом было прервано замечанием: «Исаак, а вы нехороший человек». Не успел я откликнутся самым естественным: «Почему?!», как он продолжал: «Вы обязательно хотите выиграть», и далее последовала формули­ровка нового «принципа Капицы»: «Шахматы не для того, чтобы выигрывать, а для того, чтобы играть!». Сам Петр Лео­нидович проигрывать не любил, и каждое поражение прини­мал близко к сердцу.

В день 75-летия его жены — очаровательной Анны Алексеев­ны, — я приехал поздравить ее и не предполагал играть в шах­маты, но Петр Леонидович встретил меня у ворот дачи и пред­ложил до ужина скоротать время за игрой. Первую партию я выиграл, во второй также имел лучшую позицию, но здесь нас позвали к столу и матч, к явному недовольству Петра Лео­нидовича, пришлось прервать. За столом он был явно не в духе, мало говорил, почти не притрагивался к еде, как только представилась возможность — вышел из-за стола, бросив мне коротко и решительно: «Пошли!».

Капица серьезно относился к шахматам потому, что в игре он, что называется, проверял себя — не потерял ли он «фор­му». Здесь я сознаюсь, что до сих пор продолжаю эту тради­цию, играя, к сожалению, уже с компьютером.

Для Петра Леонидовича характерен и такой штрих. Начав­шийся в конце 70-х годов подлинный бум, связанный с рас­пространением шахматных компьютеров, не оставил и его без­участным. Получив в подарок американский микрокомпьютер «Челленджер 7», он одно время частенько с ним «общался», нравилось, что машина охотно принимает жертвы и позволяет партнеру в полной мере проявить комбинационный талант. Но вскоре он разочаровался в «Челленджере»: сетовал на то, что тот лишен понимания позиционной игры и почему-то в спокойной позиции делает несуразный ход а7-а5.

Последнее особенно раздражало Петра Леонидовича, и он предпочитал сражаться за шахматной доской только с людьми.

Как оценить шахматную силу Петра Леонидовича? В по­следние годы жизни он играл, пожалуй, в силу первого разря­да. Но его техника разыгрывания эндшпиля и понимание по­зиции позволяют высказать предположение, что в свое время в Кембридже, где он был чемпионом, он определенно играл в силу мастера.

ОКНО В МИР

Роль случая в развитии международных контактов

Теоретическая физика, как и всякая наука, интернациональ­на, и внешние связи играли для нас важную роль. Мы знали, какие препятствия чинятся со стороны разных органи­заций при оформлении поездок за рубеж, однако трудности, по моему убеждению, создавались не только сверху, но и внут­ри учреждений, в частности, со стороны партийных организа­ций. Но у нас в институте таких внутренних трудностей не было (сказался «подбор кадров»). И уже благодаря этому с са­мого начала сотрудники института понемногу стали ездить за рубеж.

Некий качественный скачок в наших международных свя­зях произошел в 1968 г. Однажды меня пригласил вице-прези­дент АН СССР Борис Павлович Константинов. Он только что приехал из Соединенных Штатов. Американские физики-тео­ретики просили его организовать совместный советско-аме­риканский симпозиум, сначала предполагалось, что по теории металлов, потом — по теории конденсированных сред. Он по­обещал, и они договорились провести его в Советском Союзе.

У академика Константинова в кабинете находился зам. на­чальника Управления внешних сношений АН Анисим Ва­сильевич Карасов, который объяснил, что раз такого симпо­зиума не было в плане международных связей, то он на себя решение вопроса взять не может. Начали звонить наверх. Зво­нили долго. Щербаков из отдела науки ЦК сказал, что такой вопрос он решить не может, надо спрашивать выше. В конце концов начали звонить секретарю ЦК Б.Н. Пономареву, кото­рого на месте не оказалось. Видя, что Константинов попал в сложное положение, я решил ему помочь, применив свой уже испытанный метод. «Знаете что, Борис Павлович,— говорю,— я возьму ответственность на себя. Пошлю американцам при­глашение, начнем подготовку такого симпозиума. Ну а в слу­чае, если верховное начальство заявит, что не согласно, то я скажу, что неправильно вас понял». Все облегченно вздохну­ли. Борис Павлович и Карасов пожали мне руку со словами: «С Богом, начинайте».

Так было положено начало одной из самых успешных про­грамм сотрудничества, которые функционировали в тот пе­риод между нашей Академией и Национальной академией наук США. С конца 60-х до конца 70-х годов мы провели 10 таких симпозиумов поочередно в Советском Союзе и в Соединен­ных Штатах. На этих симпозиумах встречались специалисты самого высокого калибра. В делегации, естественно, включа­лись не только сотрудники Института теоретической физики, но и физики-теоретики других институтов. Каждый раз удава­лось обновлять состав участников, и таким образом расши­рялся круг «выездных». В те времена существовало такое по­нятие, и все знали, что оно означает. Если ученому один раз позволили выехать за рубеж, то дальше он переходил в новое состояние — «выездного». Важно было в первый раз преодо­леть барьер. Система советско-американских симпозиумов по­зволила, по существу, организовать коллективное прохожде­ние через этот барьер. Со стороны гадали, по каким таким причинам из нашего института за рубеж ездят больше, чем из других. Существовали даже разные легенды. Но никаких спе­циальных причин не было, просто мы проводили правильную политику в этом деле, чему способствовала доброжелательная обстановка в самом институте.