Наталия Сухинина - Где живут счастливые? Страница 46

Всё в этой семье сложится хорошо. И Слава, выхвативший взглядом тоненькую девушку и сказавший: «Я пойду за ней и Тамара, протянувшая ему руку в переполненной электричке, и Максим, прилепившийся к ним необычный мальчик, которого надо беречь - все они члены одной семьи, где в чести совесть, семьи, у которой есть большая, трёхкомнатная квартира с видом на лес и лоджией на уровне облаков. Семьи, которая состоялась, но которой никогда не будет легко. Потому что достойная жизнь лёгкой не бывает.

ЖЕРТВА ВЕЧЕРНЯЯ

Ранняя литургия в Преображенском храме Верхотурского мужского монастыря. Я пришла чуть свет, но опять, как оказалось, позже его, незнакомого человека в высоких резиновых сапогах, старой линялой куртке. Он уже стоял перед алтарём по стойке «смирно», как стоит на плацу вышколенный солдат перед строгим, вызывающим священный трепет, генералом. Вот уже пятый день я живу в монастыре, и пятый день этот человек меня опережает. Прихожу - он уже на службе, ухожу - он ещё стоит. Вытянут в струнку, внимателен, благочестив. Как удаётся ему, будто забыв обо всём на свете, растворяться в молитвенном состоянии? Зову на помощь настоятеля.

Степан! - сразу вычисляет игумен Филипп. - Он у нас бригадир трудников. Жизнь - хоть роман с него пиши. Но это если сам расскажет...

Настороженный взгляд слегка раскосых темных глаз, широкие скулы.

Якут я. Степан Иванович Терехов, в монастыре давно живу. Даже и не знаю, с чего начать...

И начал с начала. Рассказал про первую любовь, школьную, незабываемую.

Она самой красивой девочкой в школе была. Я на крыльях летал, счастливый был, аж голова кружилась. Ответила она мне на моё чувство, и понеслось, как это бывает» с тормозов сорвались оба. Догулялись до ребёнка. Опомнились, когда рожать срок подоспел. Она в слёзы: «узнают, все узнают, засмеют»... Родила и оставила в роддоме. Но Якутск город небольшой, шила в мешке не утаишь.

Первый опыт нравственного выбора. Это уже потом, повзрослевшие и наошибавшиеся, мы узнаем, что есть такое словосочетание, требующее серьёзного труда души. Тогда, в ту далёкую пору великой любви к самой красивой девочке Якутии, нравственный выбор сделала мать Степана.

- У тебя есть сын, — сказала ему.

Забрала из роддома крошечный свёрток и стала растить. Жили они бедно, долго без своего угла. Степан мальчиком намыкался по интернатам. В казённых стенах, под казённым одеялом, когда сопели рядом уснувшие друганы, любил помечтать о собственном доме.

В восьмом классе мечта становится такой неотступной, что Степан возвращается к матери, берёт в руки топор и - стоит дом. Теперь это кажется нереальным, фантастическим, но дом он построил. В этот дом, построенный руками Степана, и въезжает свалившийся на его голову сын. Это было самое счастливое время. Свой дом, молодая мать, подрастающий здоровый ребёнок. Сколько раз потом он вспоминал короткую ту пору, как сгусток жизненных радостей и благополучия. Как луч солнца, как апофеоз прекрасного бытия. Промелькнуло, чиркнуло по биографии, и затерялось на дорогах жизни.

Конечно, та красивая девочка женой не стала. Он закончил школу, поступил в Якутский университет. Женился. После университета попал на хорошую работу. Жить бы да радоваться. Но просочилась худая весть - жена ему изменила. Молодость горяча, горда и чересчур справедлива. Хотелось упоительной правды, бескомпромиссной философии. Не смог простить.

Я не смог простить. Я оставил эту женщину.

Потом была пора зализывания ран. Гордое сердце требовало к себе повышенного интереса, и попалось на этот интерес как на цепкий крючок на прочной леске.

Женщина, брошенная мужем, приехала на Север тоже зализывать свои раны. И ей хотелось устроить жизнь, создать семью. Как в песне: «вот и встретились два одиночества...» Встретились и, не долго думая, бросились в объятья друг к другу, перечёркивая каждый своё ненавистное одиночество и каждый свою прошлую незадавшуюся жизнь. Степан к этому времени не бедствовал. На Севере, если работать, не станешь считать копейки до зарплаты.

Давай переедем ко мне в Иваново, - попросило одно одиночество у другого.

Давай, - легко согласилось северное одиночество.

Они уехали в новую, заманчивую жизнь. Она,

жизнь, сначала оправдывала возложенные на неё надежды. Степан пошёл прорабом на стройку. Толкового якута оценили быстро и по достоинству, Платили хорошо. Но накатанная, благополучная жизнь - плод фантазий и плохо ориентирующихся в реалиях бытия людей. Конфликт с начальством. Не стерпел, не выдержал, нагрубил. Такое редко кому нравится. Степанов шеф в момент разжаловал Степана в рабочие. А тому хотелось утешения, он так рассчитывал на него в доме жены. Но началось невообразимое. Жена и тёща принялись упрекать Степана в неумении жить, в нехватке денег. Он огрызался, конечно, но силы были неравны. И два одиночества, не успев прорасти друг в друге благодарностью, бережностью и участием, встали, всклокоченные, в боевую стойку, финиширующую к борьбе. Наверное, Степан не борец...

Вы не борец, Степан?

Не знаю. Я сразу понял, что тёща и жена задумали от меня избавиться. С деньгами-то я и сам себе был мил, а без денег... Жена твердила: поезжай в Москву на заработки, люди едут, хорошо устраиваются, надо крутиться... Куда я поеду, кто меня там ждёт, ни одной живой души у меня в столице не было. Да и боялся я этого города, там такая непохожая на Якутию жизнь.

Он противился сердцем, а жена подталкивала к двери — поезжай, устроишься, я к тебе приеду. Поехал. Но «Степаны из Якутии » хоть и с хорошими руками, толковыми головами не очень нужны раскрученной столице. Он помыкался, помыкался без денег и без жилья, да и решил возвращаться в Якутию. Понял, что никто его обратно в Иваново не примет. А там, дома, его ещё помнят, там есть родные, мать, сын. Дал жене в Иваново телеграмму:

«Вышли денег на дорогу в Якутию». Ответа не дождался. Он облюбовал себе для ночлега Домодедовский аэропорт. Там всегда много народа, рейсы часто задерживаются, можно затеряться в многолюдье и не попадаться на глаза стражам порядка. Деньги кончились совсем. Вчера ещё выпил стакан чая с куском засохшей булки в домодедовском буфете, а сегодня уже кружилась от голода голова. Может, сегодня будет телеграмма или перевод? Не было. Может завтра? Но её не будет и завтра.

Конечно, его тут же вычислил намётанный глаз криминального домодедовского завсегдатая. Предложил услугу: продай ящик «Мальборо», будут деньги. Продал. Потом ещё. Потом запил от дармовых червонцев.

Похмелье было тяжёлым и — в последний раз... Криминальные завсегдатаи демонстрировали «высокие образчики» мужской дружбы. И опять хотелось есть, и бутерброды с сыром в домодедовском буфете казались самым желанным на свете лакомством. Голод не тётка...

- Начинается регистрация на рейс...

Оживление, суета у стойки. Сиротливая дорожная сумка в чёрно-серую клеточку. Чья? Никто не смотрит. Так хочется есть. И выпить. И закурить. И, конечно, улететь в Якутию. Но это потом, а сначала бутерброд с сыром, два, три бутерброда... У бесхозной сумки сразу нашлась хозяйка. Она закричала, схватила Степана за руку, стала хлестать его по лицу. Милиция в аэропортах мобильная. Уже через полчаса за «попытку украсть дорожную сумку» Степана Терехова везли в наручниках в Матросскую тишину.

Он никогда ничего не читал про ад и адские мучения. Он никогда серьёзно не относился к этим понятиям, да и Господа не вспомнил ни разу в превратностях своей жизни. Но почему, почему, первые слова, произнесённые им тихо, больше сердцем, чем губами, были: «Господи, помилуй!» Смрад, вонь, матерщина, духота, бесовский хохот, бесстыжее любопытство. Ад... И - «Господи, помилуй». Первый раз в жизни. Шутки и забавы преступного мира. На столе рыба, ровные небольшие куски. Бери, ешь. Сколько? Сколько хочешь. Съел два куска. Надо один. Один! Бьют. Пять мисок серой тюремной каши. Ешь. Съел одну. Ещё ешь. Ещё съел одну. Ещё... Больше не могу. Нет, ешь! Бьют. Но эти шалости - невинные утехи в сравнении с другими. Господи, помилуй! Больше всего он боялся ночи. Первая попытка его «опустить» успехом у братанов не увенчалась. Он не смыкал глаз, он даже не ложился на нары, сидел на корточках у параши. Вторую ночь силы его уже покидали, но он знал - стоит забыться - на него набросятся и тогда ему уже не отбиться.

Несколько ночей не спал. А тучи над ним сгущались. Злоба на жестокий мир, загнавший сюда, в нечеловеческие условия, злоба на обидчиков «ментов», злоба на тех, кто разлюбил, предал, вылилась у сокамерников Степана в злобу против него, новичка, неискушённого скуластого якута и злоба эта била через край озверевших, искорёженных сердец и требовала, требовала выхода. Он подслушал разговор: сегодня ночью ему уже не отвертеться. Разработан целый сценарий, несколько человек окружат его и... и он займёт позорное место опущенного на нижних нарах. Они спали на нижних нарах, те, кого сломали, уничтожили, сделали уродами на всю оставшуюся жизнь. Только не это... Его уже заставляли шестерить и выбили зубы за отказ от этого поручения. Ему перебили ушную перепонку. Но только не это... Решение созрело мгновенно. Он хватает тупую бритву и начинает торопливо пилить ею по запястью. Тупая бритва, очень тупая, скорее... Но вот уже хлынула фонтаном спасительная алая кровь. Его везут в тюремную больницу. Перехитрил...