Максим Бодягин - Машина снов Страница 46

Великий хан, медленно приходивший в себя после недавнего неудачного покушения на императорский кортеж, не звал его ко двору, что немного раздражало Марка. Каждое утро он по установленному образцу аккуратно справлялся у начальника службы протокола, нужен ли он Хубилаю, и каждый раз, получая отрицательный ответ, испытывал двоякое чувство растерянности и свободы. Растерянности от того, что император так и не дал оценку происходящему и не определял его дальнейших действий, с другой стороны, впервые Марко не ощущал над собою тени тяжкой ханской десницы, что походило на первую самостоятельную прогулку ребёнка, которого родители отпустили во двор.

Нанятые для работы четверо катайских плотников были уверены, что строят камнемётные машины, поэтому Марко мог быть относительно спокоен: только самоубийца мог рассказывать встречному и поперечному катайцу о тайной работе над военной машиной. Таким образом, Марку удалось держать всё более-менее в секрете. Конечно, о полной уверенности не могло идти и речи, но Кончак-мерген, исправно сообщавший ему о малейших слухах, молчал о странной возне в одном из складов, стало быть, всё шло по плану.

Труднее всего пришлось, когда настал черёд нанести на уже собранные остова машин магические буквы сумеречного языка. В день, когда Марко впервые попытался перенести их на бумагу и спрятать под одеждой, буквально на подходе к полузаброшенной хоздороге его остановил патруль. Пайцзу он оставил под половицей, чтобы не выдать своего высокого положения, и сейчас умирал от страха, совершенно не представляя, как он, бродяга, объяснит цель своего появления во дворце. Одетый в распоследние лохмотья, Марко десять раз пожалел, что не захватил никаких бумаг, разрешающих ему хотя бы приближаться к Запретному городу. К счастью, он нанёс на лицо мерзкий состав, делавший кожу красной, бугристой, словно изъеденной болезнью. Разморённый весенним солнышком патруль брезгливо посмотрел на Марка и ограничился тем, что пару раз огрел «бродягу» ножнами, проследил за тем, чтобы он погрузился на свою арбу, уплатил четыре монеты в частный фонд (считай в карман) мужественных стражников и уматывал ко всем чертям, пока не перезаразил своей дрянью к такой-то матери ханских слуг. Непрестанно кланяясь, Марко выполнил приказ, кряхтя и охая, словно удары причинили ему нестерпимую боль.

Когда он наконец добрался до склада, выяснилось, что буквы наполовину стёрлись от пота, наполовину оказались переписаны неверно. В течение следующей недели Марко убедился в том, что буквы действительно несли в себе магическую силу. Он мог поклясться здоровьем и жизнью отца, что переписал их тщательнее писца, копирующего высочайший императорский приказ, но, когда приезжал на склад, буквы утрачивали нужные апострофы либо, наоборот, приобретали странные очертания. А один раз, когда ему показалось, что он переписал их особенно удачно, буквы, словно издеваясь над Марком, превратились в обычные чернильные квадратики. Марко чуть не заплакал с досады. Один плотник, глядя на то, как он убивается, усмехнулся было в рукав, за что тут же получил поперёк живота мечом плашмя. «Я повернул лезвие в последний момент, — холодно сказал Марко скорчившемуся на полу катайцу. — В следующий раз я этого делать не буду, поотсекаю всем четверым руки и ноги и оставлю доживать свой век обрубками».

Плотники в ужасе бросились целовать ему ноги. Марку, испытавшему в этот момент невероятное омерзение, стоило больших усилий не устраивать дальнейших экзекуций.

К началу третьей недели, когда пружинистые скелеты машин обросли кожаными растяжками и были практически готовы, Марко в отчаянии взмолился, запрокинув голову к небу. Ну почему? ну что я должен сделать, чтобы нанести магические буквы? Неужели всё напрасно?! Он стоял на пологой крыше, скрытый от посторонних глаз трепещущими полотнищами будущих занавесок, стоял на коленях, как молящийся посереди храма, и шептал что-то бессвязное. Горечь поражения зашевелилась чёрным червём, толкалась тошнотой и тяжестью, слабила колени. Марко бил себя ладонью по щекам, стараясь разозлиться, чтобы вытащить себя из состояния подступающей паники, но страх неумолимо надвигался.

Он вспоминал последний разговор с Костасом, его горячечное хрипение, обломки рёбер, зубами торчащих сквозь плоть, покрытую коркой засохшей крови. «Оружие, эта машина — страшное оружие, которое нельзя отдавать в руки варваров», — говорил Костас.

Но что это за оружие, которое нельзя использовать?! Без магических букв его новые машины — как детский меч из дерева. Что можно сделать таким мечом? Напугать бродячую собаку?

Вечером Марко предпринял последнюю попытку вдохнуть жизнь в копии машин. Он начисто вымылся, словно стирая с себя дурные мысли, чужие взгляды, слухи, домыслы, всё, что невидимым грузом лежало на его плечах. Надел чистое белое платье, отполировал лезвие меча и устроился поудобнее в обтянутой кожей лежанке машины, глядя на лёгкое дыхание занавесей. Ветер всё не утихал, песчинки бились в занавеси и столбцы, с тихим шорохом осыпаясь на пол и снова поднимаясь по сложной спирали. Марко мучался невозможностью заснуть, встревоженный смутным вихрем чувств, которые никак не мог в точности определить. Тоска и странная робость трепали его сердце мелкими беззубыми рыбёшками, мешая сомкнуть глаза.

Он с завистью вспоминал, как на днях падал прямо в сон безо всякой машины, а сейчас ворочается, не в силах ничего с собой поделать. Проклятый песок! Всё шуршит и шуршит. Тонкий шелест песка спугнул последние остатки сна, Марко в ярости соскочил с ложа и с удивлением отметил, что вокруг всё сплошняком укутывал знакомый туман. Стало быть, он давным-давно…

Из чистого озорства Марко создал из тумана боевого слона, молочно-белая пелена сгустилась в огромную груду, посерела, издала трубный рёв, и вот уже прямо на него нёсся совершенно реальный до мельчайших деталей слон, каких он навидался в Аннаме. Марко дождался, пока разъярённая живая башня добежит до него, и подул прямо в ромбовидную голову, украшенную богатым покрывалом. Слон растаял так же, как появился. Лишь тончайшие туманные волоконца перьями заскользили к полу. Марко удовлетворённо усмехнулся и повернулся к машине.

Здесь она выглядела немного иначе, словно бы светилась. Дерево, из которого был выструган остов, почти растворилось в тумане, зато волшебные камни и магические буквы, напротив, светились ярко, словно звёзды. Марко подошёл к машине и, проведя рукой по прохладному столбцу остова, сгрёб сияющие буквицы в ладонь. Они толкались и вибрировали в руке, но, вопреки ожиданиям, вибрации не передавались в тело, ничего не говорили. У Марка создалось полное ощущение, что в руке у него зажата горсть обычных кузнечиков, пойманных для наживки.

Он вызвал две другие машины и, когда их тёмные скелеты проявились в тумане, разжал ладонь и слегка подул на неё, словно сгоняя неумолкающие буквицы. Золотистые разноцветные точечки тут же облепили тёмные скелеты, оживив их. В ответ машины издали низкий вибрирующий звук, словно откликаясь на тонкие голоса волшебных знаков. И вот уже всё вокруг вибрировало, танцевало, кружилось…

Марко очнулся, снял со лба ремень и встал с ложа. От остова машины исходил тяжёлый печной жар, вырезанные в древесной плоти буквицы до сих пор трепетали, а их края показались Марку словно бы чуть оплывшими. Он ещё не знал наверняка, получилось ли то, что он осуществил, но сердце его уже вовсю пело. Оно толкалось и билось в рёбра, как сумасшедший цыплёнок в скорлупу, и Марко понял, что его инстинктивное колдовство, скорее всего, удалось. Несмотря на глубокую ночь, он бросился бежать к выходу из дворца, чтобы поскорее увидеть результат.

Невидимый в тени Кончак-мерген глядел на Марка, бегущего по белой лунной дорожке между чёрными квадратами дворцовых построек, и легонько покачивал головой. Марко вызывал у него смешанные чувства. С одной стороны, от суеверного страха, угнездившегося у сотника где-то в подкорке после того случая, так просто было не избавиться. С другой стороны, иногда Марко вёл себя как буйнопомешанный. В такие минуты сотник испытывал лёгкое замешательство пополам с жалостью. С его точки зрения, Марко сам причинял себе невыносимые страдания, словно бы резал себя мечом. Мир сотника, устроенный просто, как бумажный фонарь, если вдруг и начинал колебаться под ветром каких-то нелогичных, с точки зрения мергена, событий, то быстро приходил в порядок. Кончак-мерген, истинный слуга своего повелителя, императора Юань, считал «излишнюю поэзию» ненужной.

Поэтому, глядя на бег ошалевшего Марка, несущегося, как молодой щенок за бабочкой, он только качал головой и вздыхал. То обстоятельство, что появлению Марка, например, всегда сопутствуют странный ветер и вихри странного мелкого песка, он просто игнорировал.