Максим Бодягин - Машина снов Страница 56

— Простите, мой повелитель, но я больше не знаю, что есть Гос — подь… Всемилостив ли он? Всеведущ ли? Что есть его всеблагость? Пребывает ли он в непрестанном удовольствии, не глядя на наши страдания? Всё, что я могу, — это служить вам… А думать о непостижимом у меня не осталось сил… — еле слышно проговорил Марко, по-прежнему не подымаясь с колен и глядя в пол. — Прошу вас, отпустите меня.Четырнадцать.

Марко шёл, пошатываясь и мотая головой, как чумной, слегка подпинывая белёсые камушки, устилавшие пешеходную дорожку. Каменные кругляши крохотными ядрами врывались в полосы песка, сопровождавшие юношу повсюду, разбивали их на сложные узоры, песчинки словно бы пытались перегруппироваться, восстановить статус- кво, но Марко снова и снова разрушал их прихотливый орнамент, заставляя песок пританцовывать. Он боялся поднять взгляд на плотную толпу придворных, спешивших куда-то по своим делам. Последнее видение всё никак не отпускало его, и Марку казалось, что его окружают сплошные двойники, чьи-то таинственные слепки, призрачные копии настоящих людей. Лица превращались в маски, Марку хотелось заглянуть под край каждой из них, там, где из-под маски выглядывал бы истинный лик всех этих существ, но он боялся обнаружить там даже не чужеродные человеческому разуму хари демонов, нет, он боялся увидеть за ними пустоту, ту страшную пустоту, что сродни пустоте штанины или рукава калеки, там, где у более счастливых людей есть рука или нога. Ему казалось, ударь он мечом любого из них, вместо алой крови из открывшейся раны хлынет тот же жухлый дым, что примерещился ему в видении с двойником императора.

«Я схожу с ума», — пробормотал Марко. А что, если в этой толпе прохожих попросту нет людей? А что, если настоящих людей всего двое- трое на каждую сотню прохожих, так деловито спешащих ему навстречу? Что, если весь Тайду состоит из призраков? Из поразительных сгустков тумана? Или из существ, не имеющих никакого сходства с людьми, за исключением внешнего облика, так искусно скопированного не то неизвестным небесным кукольником, не то самой природой?

— Ни хао, — раздался поблизости вежливый женский голос. Марко поднял голову, перед ним стояли две фрейлины, по виду — мать и дочь, их лица показались ему довольно знакомыми, но он никак не мог припомнить имён. Он механически изобразил на лице учтивость, слегка поклонился, снова ловя себя на идиотском желании увидеть, не отошёл ли край напудренной маски от настоящих, полнокровных женских лиц. Что-то во взгляде Марка насмешило женщин, они слегка прыснули, прикрывая рот веером, и юноша залился краской. Он словно увидел себя со стороны, и очевидная глупость всех его сомнений бросилась в глаза, как винное пятно на светлом шёлковом халате. Марко попытался пошутить, но с налёту запутался в сложной катайской фразе, заставив фрейлин засмеяться в голос, ещё больше смутился и вдруг увидел в глазах молодой катаянки отблеск неподдельного, немного бесстыдного интереса, смешанного с привычным кокетством. Он смущённо пробормотал какой-то банальный каламбур. Девушка бросила быстрый взгляд на мать и закрылась веером. Мать одобрительно кивнула, и этот молниеносный диалог взглядов, такой домашний, семейный, такой девичий, окончательно вернул Марка в обычное состояние. Он поклонился, давая понять, что разговор окончен, получил слегка высокопарное приглашение посетить вечернее представление, которое устраивали дщери высокопоставленных чиновников в честь разгара цветения сливы, подчёркнуто вежливо сослался на необходимость быть на службе, но выразил надежду, что выкроит хотя бы несколько минут для того, чтобы насладиться несомненно превосходными талантами юной дворцовой поросли, отметив про себя, что юная поросль уже достаточно сформировалась, чтобы взглядом пообещать мужчине отнюдь не невинные забавы и заставить его задуматься о том, что скрывается под слоями яркого шёлка, укрывавшего фарфоровую, ещё вчера детскую, но сегодня уже девичью кожу.

Фрейлины скрылись в людском потоке, оставив трепетать в воздухе слабую цветочную пелену. Марко встряхнул головой как вылезший из пруда селезень, потянул в себя нежный аромат драгоценных духов и пробормотал: «Форма, всюду лишь форма». Состояние дурноты, преследовавшее его с момента расставания с двойником императора, уже совершенно отпустило Марка, и он слабо засмеялся. Как легко мужчина покупается на простые сигналы — кокетливую полуулыбку, жест, набелённое лицо, плавное движение бёдер под натянутым шёлком, выглядывающим из-под просторной верхней накидки! Как быстро сознание, только что полностью сосредоточенное на переживании внутреннего смущения, переориентируется на привычные раздражители! Марко вспомнил, как бывает, когда после обеда выпьешь вина, но недостаточно для того, чтобы опьянеть, и тогда тебя очень скоро настигает что-то похожее на похмелье. «Мне нужно ещё», — пронеслась в голове мысль, след полуобморочного недосыпа, ставшего виной тому смешению реальностей, которое Марко испытал, пытаясь выявить призраков в толпе прохожих. Марку вдруг захотелось уснуть, но не обычным сном, а сном тумана.

Он подумал, что из-за недавнего приключения упустил главную цель: двойник императора (так некстати и так ярко проявивший свою призрачную сущность) отвлёк Марка от того, зачем он, собственно, спешил из покоев Темура к центральным павильонам дворца, — от поисков украденных машин. Внезапно ему в голову пришла мысль, что найти их можно только одним способом: отдавшись во власть реальности сна, приманив их своим видением, соединившись с машиной, по сути породившей их, вдохнувшей в них свою собственную магическую силу. Марко поискал глазами свободный паланкин, но, не найдя такового, бросился бегом, придерживая ножны, чтобы они не болтались на бедре безвольно, хлеща по ногам ни в чём неповинных прохожих. Словно внутренним взором он распознал невидимые нити, связывающие машины в единое подобие сети, где они были лишь узелками. Оставалось только ухватиться за них, как за нить Ариадны, выводящую за пределы лабиринта, чтобы достичь заветной цели. Марко буквально чувствовал, как может потянуть эту призрачную, не имеющую никакой плотности, почти неосязаемую паутинку, чтобы, как рыбарь, вытянуть из непрозрачной темноты свой улов.

Запыхавшийся от долгого бега, Марко сбросил намокший от пота халат, каждой клеткой тела ощущая приятное измождение, и подошёл к машине снов. Некоторое время он стоял, разглядывая знакомые до малейшего штриха буквицы, чувствуя, как магические камни пульсируют еле заметным светом в такт его дыханию, словно отвечая на немые вопросы, так и не сорвавшиеся с языка. Марко протянул руку к машине, и камни отозвались слабой волной тепла. «Где твои сёстры?» — шепнул он, нежно погладив узорчатую деревянную подпору. Проклеенный пальмовой рейкой остов дрогнул под его прикосновением, как девушка. Марко быстро сбросил нижнюю рубашку, слегка подрагивая от свежего ветерка, дувшего через невидимую щель в окне, и улёгся на ложе, прижимаясь голой кожей к орнаменту машины. Если бы это помогло лучше чувствовать вибрации машины, в этот момент он согласился бы и полностью снять с себя кожу. Но в том не было нужды: машина отвечала ему, послушно давая тепло камней, мягко вибрируя, словно бы буквицы ожили и затрепетали в слегка пыльном воздухе покоев.

Он проверил, насколько легко выскальзывает из ножен меч, закреплённый на стойке рядом, закрыл глаза и вжался затылком в мягкий кожаный валик-подголовник. Но как только знакомый туман заструился под веками, Марко внезапно сказал: «Нет». Машина перестала вибрировать и замерла, словно бы став обычной безжизненной мебелью. «Где твои сёстры? Покажи мне, как найти их?» В комнате прошелестел блаженный тихий вздох. «Ничего не бойся, Марко», — сказал он сам себе.

И тут вместо тумана пришла тьма. Не имеющая ни цвета, ни тепла, ни холода, ни ощущений. Тьма без объектов, без мыслей, без ничего. Марко ворохнулся, прянув затылком назад, мысленно усмехнувшись такому странному определению, как «назад», в таком месте, где отсутствуют хотя бы какие-то координаты. И тут же тьма стала отступать под напором туманных волокон. «Нет-нет-нет», — горячо прошептал Марко про себя и попытался вновь нырнуть в тьму под туманом, в глубину, которой он обычно не мог достичь, хотя и чувствовал, что под завесой пелены Нижнего моря есть что-то ещё. Он изо всех сжал веки, сморщив лицо до тянущей боли, почти до судороги, и машина внезапно толкнула его, не просто в спину, но словно бы на мгновение сжав всё тело невидимой рукой.

Марко раскрыл глаза, и тьма влилась в его спящие зрачки. Как будто они ждали её, как опустевший сосуд томится по янтарной струе свежеотжатого масла. Глаза впитали эту тьму, и она клеточка за клеточкой проникла во все уголки тела, заместив его собой. Теперь тьма была Марком, а он стал тьмою. Он растопырил свои пальцы тьмы во тьму вокруг, он вытянул свои ноги тьмы в окружающую тьму, он змеёй ввернул своё тело тьмы во тьму, помогая себе руками тьмы. Тьма… Хвостиком белёсым где-то на периферии прочертила тусклый след мелкая глупая мысль, Марко испугался, что она прорежет покрывало тьмы и впустит сюда туман, который закроет от него всё то, из-за чего он слился с этой всепронизывающей мглой. Но мысль растворилась, и рана затянулась, словно бы Марко закрыл её пальцами.