Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2 Страница 72

Н а т а л и  (со смесью ревности и восхищения). Я не могу писать, как Александр Герцен!

Г е р ц е н.  Не надо, как Герцен. Пиши, как Натали Тучкова!

Н а т а л и.  Мы скоро едем в Вьетнор. Ты заказал отель?

Г е р ц е н.  Заказал. Но поехать никак не могу. Огарев свободен – он будет тебя сопровождать.

Н а т а л и.  Спасибо! Ты очень любезен. Или ты полагаешь – он может заменить тебя?

Г е р ц е н.  У меня типография и выпуск. Я постараюсь приехать позже. Натали, умоляю, не начинай...

Н а т а л и.  А где Оля и Тата? Почему их не позвали?

Г е р ц е н.  Я разрешил им завтракать в детской.

Н а т а л и.  Спасаешь от моего дурного влияния?

Г е р ц е н.  Пока так лучше: меньше конфронтаций. Кстати, Оля изъявила желание учиться на фортепиано. Вот тебе и путь к исправлению отношений.

Н а т а л и.  Мы уже пробовали год назад. У нее тогда интереса не было. (Тихо.) И слуха тоже. (Громко.) Впрочем, я очень рада. Мы сегодня начнем заниматься.

Слышен бессмысленный стук по клавишам.

Н а т а л и.  Ой! Она разбудит Лизу! (Убегает. За сценой). Прекрати сейчас же!

Фортепиано замолкает. Олин голос за сценой: «Ne me touché pas! Не трогай меня!»

Н а т а л и  (возвращается в гостиную). Она знала, что Лиза спит.

Г е р ц е н.  Забыла.

Н а т а л и.  Забыла? Хочется верить. Хотя я ничему не удивлюсь. Кто ей Лиза Огарева? Лиза ей чужая. Нахлебница!

Г е р ц е н.  Натали! Это бессмысленное оскорбление! Мои дети знают: семья Огарева – часть нашей семьи. И так вас и воспринимают. И любят как родных. Тебе лучше бы научиться с детьми ладить...

Н а т а л и.  Опять на меня перескочили!

Оля и Тата за сценой, хором: «Злая Натали! Злая Натали!»

Г е р ц е н  уходит.

Г е р ц е н  (за сценой). Барышни! Какой стыд! Разве так можно!

Н а т а л и.  Я всем испортила жизнь. И не осчастливила никого. Герцен меня больше не любит! Это была последняя вспышка усталого сердца. Вообще, для него любовь – дело второстепенное. Да я и не стою. Пишет воспоминания, обо мне – ни слова. Зачем я так мало его знала! Зачем я так много от него ждала!

В дом входит О г а р е в.

Н а т а л и.  Огарев, я хочу вернуться в Россию!

О г а р е в.  Россия закрыта для нас. Пензенская уголовная палата приговорила меня к лишению всех прав. Я – государственный преступник. А ты – жена преступника.

Входит Г е р ц е н.

Г е р ц е н.  Ник, редкий гость! Как Мэри поживает?

О г а р е в.  Представьте себе, освоила грамоту. (Достает из кармана листок.) Вот вам первое послание мадам Сазерленд. (Читает.) «Dear Mr. Herzen, I am happy to write you a few words about my son Henry. He is а smart boy. And he can read better than his mother». Каково? Хоть и неразвита, а талант и добрая душа.

Н а т а л и  (про себя). Хвалит при мне эту грязную тварь и не замечает, как мне больно.

Г е р ц е н.  Кстати, о талантах. Саша прочел открытую лекцию во Флоренции о физиологии человека. На итальянском языке. Полный успех и резонанс в прессе.

Г е р ц е н   и   О г а р е в  уходят. Голоса Оли и Таты за сценой, наперебой: «Дядя Ага! Дядя Ага!»

Н а т а л и.  Я не существую для них. Как дорого я за все заплатила! Какого сердца лишилась – и что взамен? Самонадеянная дурочка! Мечтала об идеале! И где он – идеал? Все кончено. Кончено! Я здесь никто. Чужая. И Лиза чужая. Проклятый Лондон! Ты своим вечным туманом окутал мою душу. А какая жажда тихого счастья была во мне!

О г а р е в   и  Г е р ц е н  возвращаются.

О г а р е в.  Лизка-то! Глазенки вытаращила и шепелявит: «Что нового, папа Ага?» Каково?!

Н а т а л и.  Александр, мне нужен экипаж. Я с Лизой уезжаю.

Г е р ц е н.  Куда? Зачем?

Н а т а л и.  Прощай, Герцен! Пусть кротость сойдет в наши души! Пусть мы забудем обоюдные обиды и все невольное зло, сделанное друг другу. И пусть твои дети меня простят. Я виновата перед ними. Я слишком слабое существо.

Г е р ц е н.  Натали! Остановись!

Н а т а л и.  Прощай, Огарев! Я не забуду семь счастливых лет, прожитых вместе! Боже, зачем я не умерла в тот час, когда дилижанс двинулся по московской мостовой!

О г а р е в.  Натали! Опомнись!

Н а т а л и.  Лиза! Где моя дочь? (Уходит. За сценой.) Я уезжаю! Мне нужен экипаж! Francois, appelle-moi la caleche!

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

Гостиная. Г е р ц е н  за письменным столом. В дом входит О г а р е в .

О г а р е в.  Почта была?

Г е р ц е н.  Не принесли... И какая от почты польза? Натали мне пишет только, когда ей деньги нужны. Вот уже почти год она мечется по Европе. Дрезден, Гейдельберг, Франкфурт, Мец, Лозанна, Женева. Когда кончится это кружение?

О г а р е в  (торжественно). А я получил! (Вынимает письмо.)

Г е р ц е н.  Ну?

О г а р е в.  Она в Берне. (Читает.) «Наконец я в Берне, Саша встретил меня на железной дороге. Лиза пресмешная, мадам Фохт зовет Фофка. О Саше плачет каждый день: "Дай мне Сашу, мама!" – "Он с друзьями". – "Дай мне Сашу с друзьями"».

Г е р ц е н.  Светлое дитя.

О г а р е в  (отрывается от письма). Приготовься: твой сын знает, кто отец Лизы.

Г е р ц е н  (ахает). Натали открылась?

О г а р е в.  Не угадал. (Протягивает ему письмо.)

Г е р ц е н  (читает). «Мадам Фохт сказала: ваша сестра очень умна». Саша поразился: «моя сестра?.. » – «Разве вы не видите, – сказала мадам Фохт, – вы и Лиза – одно лицо». Боже! Саша должен знать! Никакой грязи, никакой лжи между нами не было. (Садится писать письмо.) Что делать – ума не приложу. Я просил Сашу подействовать на Натали. Я готов уступить во всем, лишь бы увидеть Лизу. Я хочу видеть Лизу. Я скучаю.

О г а р е в.  И я скучаю. (Декламирует.) «Дитя мое, тебя увозят вдаль. Куда? Зачем? Что сделалось такое? Зачем еще тяжелую печаль мне вносит в жизнь безумие людское? Я так был рад, когда родилась ты! Чуть брезжил день. И детские черты, и эта ночь, и это расцветание – все врезалось в мое воспоминание».

Г е р ц е н.  Я давно хотел тебе сказать, Ник... Прости меня за то, что я внес в твою жизнь горечь.

О г а р е в.  Неправда! Я, я внес в твою жизнь горечь. Я виноват. Мешать вам – у меня духу не хватило. А надо было помешать, ибо видел – проку не будет. (Выглядывает в окно.) Почта. (Выходит из дома и тут же возвращается с ворохом писем.) Письмо от Саши. (Дает письмо Г е р ц е н у.)

Г е р ц е н  (открывает конверт, читает). «Любезный папа. Натали приняла решение...» (Читает. Отрывается.) Она согласна вернуться! Боже! То, что мы не смогли сделать, сделал Саша!

Г е р ц е н   и  О г а р е в  обнимаются и плачут.

Г е р ц е н.  Я должен ему написать!

О г а р е в   выходит из дома. Г е р ц е н  садится за стол и пишет.

Г е р ц е н.  «Саша, дай мне руку – я тебя благодарю за юное прекрасное письмо. Святое полное примирение с Натали, и начнем со свежими силами новую жизнь. Натали, я тебя зову от чистого сердца. Все забыто. Не поминай и ты. Я и Огарев, мы рыдали над Сашиным письмом, да, рыдали. Огарев вышел на воздух, я схватил перо тебе написать. Умоляю тебя, прошу именем Лизы: возвратись в свою семью. Если нянюшка хороша, ради Бога, не отпускайте».

О г а р е в  (за сценой). Лиза! Лиза!

В дом входит  Н а т а л и .

Н а т а л и.  Я специально без предупреждения. Получился сюрприз. (Подходит к  Г е р ц е н у   и целует его в губы.)

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ

Гостиная. За столом О г а р е в  и  Н а т а л и . Она в положении. В дом входит  Г е р ц е н .

Г е р ц е н.  Московские ведомости! Манифест! Александр Второй объявил об отмене крепостного права!

Целует  Н а т а л и .

О г а р е в.  Свершилось!

Н а т а л и.  Какое счастье!

Г е р ц е н.  Обнимемся, Ник. Это наша борьба и наша победа!

Обнимаются.

Г е р ц е н.  Солнце выходит после долгой ночи! Быть может, это самый светлый день нашей жизни. Давайте закатим грандиозный праздник. И пригласим всех русских эмигрантов Лондона.

О г а р е в  (открывает бутылку вина). Не только русских. Всех, кто нам сочувствовал.

Г е р ц е н.  Обед с тостами! Газовые фонари, оркестр на улице, салют!

О г а р е в.  Вечером музыка, танцы, дамы.

Г е р ц е н.  По случаю великой даты предлагаю всем вместе отправиться в путешествие! Куда желаете?