История античной науки. Открытия великих ученых и мыслителей древности - Джордж Сартон Страница 69

могут возразить, что умозаключения без доказательств или умозаключения, основанные на столь непрочных доказательствах, нельзя считать научными доводами и лучше оставить их метафизикам или поэтам. Конечно, подобные умозаключения сегодня были бы непозволительными, но нельзя забывать, что Анаксимандр пришел к ним до того, как были сформулированы цель и средства науки. Его мысли как раз готовили необходимое формулирование. Он не был ни ученым, ни метафизиком в современном смысле; он был философом и физиологом в греческом смысле. Он первым изложил некоторые основополагающие научные проблемы; его ответы оказались слишком неприкрашенными и преждевременными, но вовсе не абсурдными для своего времени.

Анаксимен Милетский

Анаксимандр несколько отклонился от милетской традиции – поиска первопричины или первичной субстанции, однако земляк и последователь Анаксимандра, Анаксимен, устранил расхождение. Расцвет сил Анаксимена, сына Эвристрата, пришелся примерно на конец жизни Анаксимандра; он умер в годы 63-й Олимпиады (528–525). Из всех его трудов до нас дошли лишь три коротких отрывка, а доксография, связанная с ним, занимает всего несколько страниц. Зато Теофраст придавал его мыслям такое большое значение, что посвятил ему особый трактат.

Прием Анаксимандра, его метафизическая концепция первоосновы, основополагающей субстанции, его, так сказать, бегство от реальности не пришлось по вкусу Анаксимену, который пытался заново внедрить физический принцип. Вода в качестве первоосновы не годилась, поскольку была слишком осязаемой, слишком ограниченной. Но как же ветер или воздух, который пронизывает все? Воздух (pneuma) вполне осязаем (разве не чувствуем мы порыв ветра?) и вместе с тем с легкостью становится почти неосязаемым. Он имеет биологические свойства, поскольку люди и животные не могут жить без дыхания, а что такое дыхание, как не воздух? Более того, воздух может сжиматься или бесконечно расширяться. Воздух достаточно материален, однако стремится стать нематериальным и даже духовным. Если верить словарям, духовное значение слова pneuma не старше Септу-агинты, однако подобные мысли должны были приходить в голову любому мыслящему человеку задолго до того времени, поскольку как семантический переход от воздуха к дыханию, а следовательно, к жизни и душе был вполне естественным.

Воздух – первичная субстанция, но он может принимать самые разные виды, сгущаясь или затуманиваясь (pycnosis) или разреживаясь и оскудевая (manosis). Анаксимен соотносил эти качественные изменения с изменениями температуры. При помощи грубого эксперимента он убедился в том, что разрежение увеличивает температуру, а сжатие ее уменьшает: если выдыхать открытым ртом, воздух будет теплым; если выдыхать, почти сомкнув губы, воздух холодный. Его отождествление воздуха с дыханием жизни было частным случаем сравнения им всего мира с одним живым организмом, например человеком. Дыхание для последнего – то же, что ветер для первого. Это стало предпосылкой понятия о малом мире, противопоставленном большому миру, которому суждено было сыграть столь важную роль в средневековой философии; это понятие и по сей день вводит в заблуждение тех, кто склонен все принимать на веру.

Хотя Анаксимен по-прежнему считал Землю и другие планеты (в том числе Солнце и Луну) дисками, которые поддерживает воздух, он первым среди греков полагал, что звезды расположены на вращающейся сфере. Тем самым он сохранял вечное вращение Анаксимандра. Планеты свободно подвешены в пространстве, а звезды прикреплены к сфере, как гвозди. Он отрицал идею (египтян) о том, что звезды и планеты проходят под Землей, но утверждал, что они вращаются вокруг Земли, как шапка вокруг головы; они исчезают из поля нашего зрения, когда заходят за горы на краю мира.

Суть представлений Анаксимена составляло подтверждение материального единства природы, выбора воздуха в качестве первоосновы, первичной субстанции, и объяснение всех явлений природы с помощью разрежения и сгущения этой субстанции. Великий ритм космоса в чем-то напоминает дыхательный ритм нашей жизни.

Для милетского духа «натурфилософии» типично, что гипотезы Анаксимена предпочли гипотезам Анаксимандра, а его взгляды считались вершиной развития предыдущих домыслов. Постепенно предыдущие воззрения вовсе забыли, а под милетской философией стали понимать философию Анаксимена. Мы к ней еще вернемся, когда речь пойдет о позднем и последнем ионийце, Анаксагоре из Клазомен (V в. до н. э.).

Клеострат Тенедосский

Оставим на время милетских физиологов и даже сам Милет, однако не будем удаляться от азиатских берегов. Фалес, Анаксимандр и Анаксимен интересовались астрономией. Возможно, их интерес возник спонтанно, ведь явления, которые каждую ночь можно наблюдать на небе, слишком очевидны и слишком внушительны, чтобы не бросать вызов любознательности думающих людей. Однако весьма вероятно, что их любопытство получило дополнительный стимул из восточных источников. Моряки и купцы, попадая в Милет, привозили с собой вавилонские и египетские идеи. Несколько примеров такой передачи идей уже были упомянуты; вот еще два.

Клеострат жил не в Милете, а на Тенедосе, небольшом острове неподалеку от Трои, возле устья Геллеспонта. Согласно одному преданию, именно на Тенедосе окончил свои дни Фалес. Клеострат мог узнать милетские доктрины, не покидая родины, – либо от самого Фалеса, либо от кого-то из его учеников. Разумеется, ему нетрудно было бы получить такие знания, даже если предание ложно, ведь Тенедос находится совсем недалеко от Ионии. Должно быть, путешественники из Милета часто останавливались там по пути к Мраморному морю. Мы уже знаем, что Анаксимандр имел некоторое представление о том, что мы называем наклоном эклиптики. Плиний говорит, что Анаксимандр совершил это открытие во время 58-й Олимпиады (548–545), то есть ближе к концу жизни. Фалес жил примерно до того же времени, и открытие наклона эклиптики могло считаться вершиной ранней ионийской астрономии. Спустя какое-то время (скажем, около 520 г.) Клеострат, который вел астрономические наблюдения на Тенедосе и пытался определить точное время солнцестояния, отметил знаки зодиака, особенно созвездия Овна и Стрельца. Но зодиак, воображаемый небесный пояс по обе стороны от эклиптики, был отмечен вавилонскими астрономами за тысячу лет до него. Более того, наблюдая за траекториями Луны и планет сколько-нибудь продолжительное время, невозможно было не понять, что эти небесные тела движутся в сравнительно узком поясе и никогда не отходят слишком далеко по широте от Солнца (или, как бы сказали мы, от эклиптики). В таком случае Клеострат, вероятно, определил созвездия, через которые в течение года проходят Солнце, Луна и планеты; возможно, он разделил эти созвездия на 12 одинаковых отрезков эклиптики, 12 знаков зодиака. В своей утерянной поэме о звездах он описал эти созвездия, как, возможно, и другие, установил время их восхода и захода.

Клеострату приписывают еще одно изобретение, а именно восьмилетний цикл (octaeteris) интеркаляций (вставки високосной секунды, високосного дня, недели или месяца в хронологии):

3651/4 × 8 = 2922 дня = 99 месяцев.

Но такой цикл был известен вавилонянам; Клеострат мог его