Валентин Катаев - Том 7. Пьесы Страница 13

Действие происходит в 20-х годах, в Москве, в конце августа, в течение одного дня; первое и второе — в комнате Экипажева, третье — в квартире Парасюков.

Действие первое

Большая запущенная комната в некогда барской квартире. Претензии на интеллигентность. Пыль. Запустение. Закоулки. Фонарь на улицу.

Шура читает. Экипажев дремлет. Пауза. Звонит будильник.

Шура (вскакивает). Мамочки! На смену опоздаю. (Останавливает будильник. Начинает собираться на смену.)

Экипажев. Который час?

Шура. Пять минут двенадцатого… Ой!

Экипажев. Михаил Анатолиевич не приходил?

Шура. Чего это?

Экипажев. Я говорю, Михаил Анатолиевич не возвращался? Ну да, мой сын Миша не приходил?

В дверь заглядывает Миша в милицейской форме. Увидев Экипажева, он обращает испуганные глаза к Шуре и скрывается, не замеченный Экипажевым.

Шура. Не приходил.

Экипажев. Вторую ночь он где-то пропадает. Это меня начинает сильно беспокоить.

Шура. А чего беспокоиться?

Экипажев. Странный вопрос. Среди современной молодежи такое чудовищное падение нравственности. Дурная среда. Я прихожу в ужас. Он еще совсем ребенок.

Миша выглядывает.

Шура. Чего это?

Экипажев. Я говорю, что Михаил Анатолиевич совсем ребенок. Он легко может поддаться бог знает каким влияниям.

Шура. Ровно ничего с ним не произойдет.

Экипажев (строго). Вы были когда-нибудь матерью?

Шура. Чего это?

Экипажев. Я говорю, у вас были когда-нибудь дети?

Шура (застенчиво хихикает). Как вы странно спрашиваете… Я ж девушка…

Экипажев. В таком случае вы не можете понять родительского сердца. Вы знаете, до чего он на днях договорился?

Шура. Понятия не представляю.

Экипажев. На днях он совершенно серьезно заявил, что собирается поступить в милицию. А?

Шура. И очень даже просто. Чем плохая служба?

Экипажев. Шура! Я вам раз навсегда запрещаю в моем доме говорить подобные вещи. Вы, кажется, злоупотребляете своим положением здесь. Вы не в вагоне трамвая. Ну да. Я нахожусь в стесненных обстоятельствах. Я не служу. Я сжат со всех сторон. Я принужден временно, подчеркиваю: временно, пока не возвратятся мои дочери, — сдавать вам… э… кхм… э…

Шура. Койку?

Экипажев. Как это великодушно с вашей стороны. Койку! Мерси.

Шура. Ну, угол?

Экипажев. Койку… Угол… ну да. Конечно. За двадцать пять рублей, которые вы мне платите в месяц за «койку», как вы выражаетесь, вы можете третировать меня сколько вам угодно. И вы правы. На вашей стороне грубая сила денег. Я принужден молчать. Продолжайте. Продолжайте. Обливайте помоями седую голову старого русского интеллигента.

Шура. Ей-богу, Анатолий Эсперович… Что вы такое говорите… При чем помои… Какие могут быть помои…

Экипажев. Продолжайте, продолжайте. Угол. Койка. Нары. Очень хорошо. Дальше! Дальше! Называйте скорее мой дом ночлежкой, а меня самого этим самым… Ну как это называется на современном советском жаргоне… Вышибалой, что ли? Не стесняйтесь. Валяйте. Вот до чего довели бедную русскую интеллигенцию! Мерси.

Миша выглядывает и делает Шуре отчаянные знаки.

Шура. Анатолий Эсперович!

Экипажев. Нуте-с?

Шура. Анатолий Эсперович… (Таинственно.) Кто-то в уборной свет не погасил.

Экипажев. Опять? (Гордо выпрямляясь.) Ну, это уже хамство! (Зловеще и твердо уходит.)

В комнату быстро вскакивает Миша.

Шура. Насилу сплавила вашего папашу.

Миша. А то прямо гроб. Жильцы в коридор заглядывают, видят — милиционер. Беспокоятся. А я от них морду прячу за вешалку. Ни туда ни сюда. Прямо происшествие.

Шура. Демобилизуйтесь скорее.

Миша. К вам в сундучок можно милицейское барахлишко сунуть?

Шура. Давайте.

Миша. А то папаша найдет, тогда — гроб. (Переодевается.)

Шура. Ну, как служба?

Миша. Ничего служба. Стоим на посту. Сегодня жалованье платили.

Шура. Ну, стало быть, здравствуйте и прощайте. Мне на смену.

Миша. Я со смены — вы на смену. Вы со смены — я на смену. И так всю жизнь. Довольно глупо.

Шура. Не замечаю ничего глупого.

Миша. А я замечаю.

Входит Экипажев.

Экипажев. В конце концов придется запереть уборную на замок и ключ выдавать в каждом отдельном случае. Здравствуй, Михаил. На всю комнату казармой несет. Откуда это? Какая-то помесь капусты и ефрейтора. Это от тебя? Фу, мерзость какая!

Миша. Да, действительно. Что-й-то пованивает.

Шура. Это, Анатолий Эсперович, наверное, у кого-то из жильцов на кухне щи варятся.

Экипажев. Гм… Действительно, нечто вроде щей! У кого же могут быть сегодня щи? Странно. (Уходит.)

Шура. Родненькие! Опоздала! (Убегает.)

Без Шуры.

Экипажев (входя). Большая свиная нога варится в щах. Конечно. Им все, а нам ничего. Что это значит, Михаил?

Миша. В чем дело? Что случилось?

Экипажев. Надеюсь, пока еще ничего не случилось. Но меня крайне, подчеркиваю: крайне — беспокоит твое поведение. Куда ты идешь? К чему ты стремишься? Какие у тебя идеалы?

Миша молчит.

Я спрашиваю: какие у тебя идеалы?

Миша. Да нет у меня никаких идеалов.

Экипажев. У всех Экипажевых всегда были идеалы. До сих пор еще ни одного Экипажева не было без идеалов. Ни од-но-го… Не перебивай меня.

Миша. Да я тебя не перебиваю. Отстань.

Экипажев. Как ты смеешь грубить отцу! Кто тебя научил? Экипажевы никогда не грубили своим отцам. Слышишь: ни-ког-да! Экипажевы высоко держали знамя русской интеллигенции и свято передавали его из рук в руки, из поколения в поколение. Твой прадед высоко держал знамя. Твой дед высоко держал знамя. Твой отец высоко держал знамя. И до сих пор еще держит довольно высоко, несмотря ни на что. Подчеркиваю: несмотря ни на что. Ну да. Святое знамя свободы и борьбы. А ты? Что общего может быть у сына Анатолия Экипажева с кондукторшей московского трамвая? Не перебивай меня. Господи, ты видишь… Мне некому передать мое знамя.

Миша. А вы сестрам не пробовали передавать?

Экипажев. Что?!

Миша. Ничего. Я только говорю: может быть, Каля и Аня…

Экипажев. Не смей говорить о своих сестрах на этом ужасном уличном жаргоне: Каля, Аня… В роду Экипажевых никогда не было никаких Каль и Ань. Калерия и Агнесса. Агнесса и Калерия.

Миша. Ну пускай Калерия и Агнесса.

Экипажев. Не перебивай меня. Ты не достоин произносить их имен.

Миша. Так можешь передать им знамя.

Экипажев (строго). Знамя передается исключительно по мужской линии. Но если ты будешь себя так вести… Если у тебя не будет идеалов и принципов, то придется… Имей в виду, Михаил, — придется передать… И видит бог, я передам. Не посмотрю на то, что они девушки, — и передам знамя. Особенно Калерии. Она ведет себя безупречно. Я еще не знаю, что будет с Агнессой. Я не знаю, чего она наберется в своем, как это называется на вашем ужасном языке, в своем вузе, кажется, так — вуз! Но за Калерию я ручаюсь… Она не изменит высоким принципам Экипажевых. И служению чистому искусству. Пока большевики не распродадут последнего шедевра последнего музея, она будет свято охранять музейные ценности — единственное, что нам осталось от великого культурного наследия прошлого.

Миша. Да что ты зарядил, ей-богу: идеалы, большевики, распродадут шедевры… Вот достукаешься до того, что тебе пришьют дело.

Экипажев. Молчи! Я ничего не боюсь. Экипажевы никогда не скрывали своих убеждений. Пусть приходят, пусть надевают на меня кандалы. Я готов. Экипажевы всегда страдали за убеждения. Ну! Берите меня… Я подчиняюсь произволу.

Стук в дверь. Пауза.

Тс-с-с!

Пауза.

А… антрэ!

В дверь заглядывает 1-й жилец.

1-й жилец. Это к вам милиция? (Входит в комнату.)

Экипажев. К… какая м… милиция? За что же?

1-й жилец. Жильцы, говорят, видели, как сюда к вам милиционер вошел. Я сам, конечно, не видел, но жильцы говорят, возле вашей двери милиционера видели…