Михаил Лермонтов - Литвинка

Михаил Юрьевич Лермонтов

Литвинка

повесть

1

Чей старый терем на горе крутойРисуется с зубчатою стеной?Бессменный царь синеющих полей,Кого хранит он твердостью своей?Кто темным сводам поверять привыкМолитвы шепот и веселья клик?Его владельца назову я вам:Под именем Арсения друзьямИ недругам своим он был знакомИ не мечтал об имени другом.Его права оспоривать не смелЕще никто; – он больше не хотел!Не ведал он владыки и суда,Не посещал соседей никогда;Богатый в мире, славный на войне,Когда к нему являлися оне, —Он убегал доверчивых бесед,Презрением дышал его привет;Он даже лаской гостя унижал,Хотя, быть может, сам того не знал;Не потому ль, что слишком рано онПовелевать толпе был приучен?

2

На ложе наслажденья и в боюПровел Арсений молодость свою.Когда звучал удар его меча,И красная являлась епанча,Бежал татарин, и бежал литвин;И часто стоил войска он один!Вся в ранах грудь отважного была;И посреди морщин его чела,Приличнейший наряд для всяких лет,Краснел рубец, литовской сабли след!

3

И возвратясь домой с полей войны,Он не прижал к устам уста жены,Он не привез парчи ей дорогой,Отбитой у татарки кочевой;И даже для подарка не сберегНи жемчугов, ни золотых серег.И возвратясь в забытый старый дом,Он не спросил о сыне молодом;О подвигах своих в чужой странеОн не хотел рассказывать жене;И в час свиданья радости слезаХоть озарила нежные глаза,Но прежде чем упасть она могла —Страдания слезою уж была.Он изменил ей! – Что святой обрядТому, кто ищет лишь земных наград?Как путники небесны, облака,Свободно сердце, и любовь легка...

4

Два дня прошло, – и юная женаИсчезла; и старуха лишь однаИзгнанье разделить решилась с нейВ монастыре, далеко от людей(И потому не ближе к небесам).Их жизнь – одна молитва будет там!Но женщины обманутой душа,Для света умертвясь и им дыша,Могла ль забыть того, кто столько летОдин был для нее и жизнь и свет?Он изменил! увы! но потомуУжель ей должно изменить ему?Печаль несчастной жертвы и закон,Всё презирал для новой страсти он,Для пленницы, литвинки молодой,Для гордой девы из земли чужой.В угодность ей, за пару сладких словИз хитрых уст, Арсений был готовНа жертву принести жену, детей,Отчизну, душу, всё, – в угодность ей!

5

Светило дня, краснея сквозь туман,Садится горделиво за курган,И, отделив ряды дождливых туч,Вдоль по земле скользит прощальный луч,Так сладостно, так тихо и светло,Как будто мира мрачное челоЕго любви достойно! НаконецОставил он долину и, венецГоры высокой, терем озарилИ пламень свой негреющий разлилПо стеклам расписным светлицы той,Где так недавно с радостью живой,Облокотясь на столик, у окна,Ждала супруга верная жена;Где с детскою досадой сын ееЧуть поднимал отцовское копьё; —Теперь... где сын и мать? – На месте ихСидит литвинка, дочь степей чужих.Безмолвная подруга лучших дней,Расстроенная лютня перед ней;И, по струне оборванной скользя,Блестит зари последняя струя.Устала Клара от душевных бурь...И очи голубые, как лазурь,Она сидит, на запад устремив;Но не зари пленял ее разлив:Там родина! Певец и воин тамНе раз к ее склонялися ногам!Там вольны девы! – Там никто бы ейНе смел сказать: хочу любви твоей!..

6

Она должна с покорностью немойЛюбить того, кто грозною войнойОпустошил поля ее отцов;Она должна приветы нежных словЗатверживать, и ненависть, тоскуУчить любви святому языку;Младую грудь к волненью принуждать,И страстью небывалой объяснятьЛетучий вздох и влажный пламень глаз;Она должна... но мщенью будет час!

7

Вечерний пир готов; рабы шумят.В покоях пышных блещет свет лампад;В серебряном ковше кипит вино;К его парам привыкнувший давно,Арсений пьет янтарную струю,Чтоб этим совесть потопить свою!И пленница, его встречая взор,Читает в нем к веселью приговор,И ложная улыбка, громкий смех,Кроме ее, обманывают всех.И веря той улыбке, восхищенАрсений; и литвинку обнял он;И кудри золотых ее волос,Нежнее шелка и душистей роз,Скатилися прозрачной пеленойНа грубый лик, отмеченный войной;Лукаво посмотрев, принявши видНевольной грусти, Клара говорит:«Ты любишь ли меня?» – «Какой вопрос? —Воскликнул он. – Кто ж больше перенесИ для тебя так много погубил,Как я? – и твой Арсений не любил?И, – человек, – я б мог обнять тебя,Не трепеща душою, не любя?О, шутками меня не искушай!Мой ад среди людских забот – мой райУ ног твоих! – и если я не тут,И если рук моих твои не жмут,Дворец и плаха для меня равны,Досадой дни мои отравлены!Я непорочен у груди твоей:Суров и дик между других людей!Тебе в колена голову склонив,Я, как дитя, беспечен и счастлив,И теплое дыханье уст твоихПриятней мне курений дорогих!Ты рождена, чтобы повелевать:Моя любовь то может доказать.Пусть я твой раб – но лишь не раб судьбы!Достойны ли тебя ее рабы?Поверь, когда б меня не создал бог,Он ниспослать бы в мир тебя не мог».

8

»О, если б точно ты любил меня! —Сказала Клара, голову склоня, —Я не жила бы в тереме твоем.Ты говоришь: он мой! – А что мне в нем?Богатством дивным, гордой высотойОчам он мил, – но сердцу он чужой.Здесь в роще воды чистые текут —Но речку ту не Вилией зовут;И ветер, здесь колеблющий траву,Мне не приносит песни про Литву!Нет! русский, я не верую любви!Без милой воли, что дары твои?»И отвернулась Клара, и укорИзобразил презренья хладный взор.Недвижим был Арсений близ нее,И, кроме воли, отдал бы он всё,Чтоб получить один, один лишь взглядИз тех, которых всё блаженство – яд.

9

Но что за гость является ночной?Стучит в ворота сильною рукой,И сторож, быстро пробудясь от сна,Кричит: «Кто там?» – «Впустите! ночь темна!В долине буря свищет и ревет,Как дикий зверь, и тмит небесный свод;Впустите обогреться хоть на час,А завтра, завтра мы оставим вас,Но никогда в молениях своихГостеприимный кров степей чужихМы не забудем!» Страж не отвечал;Но ключ в замке упрямом завизжал,Об доски тяжкий загремел затвор,Расхлопнулись ворота – и на дворДва странника въезжают. ФонаремОзарены, идут в господский дом.Широкий плащ на каждом, и поройЗвенит и блещет что-то под полой.

10

Арсений приглашает их за стол,И с ними речь приветную завел;Но странники, хоть им владелец рад,Не много пьют и меньше говорят.Один из них еще во цвете лет,Другой, согбенный жизнью, худ и сед,И по речам заметно, что привыкУпотреблять не русский он язык.И младший гость по виду был смелей:Он не сводил пронзительных очейС литвинки молодой, и взор егоДля многих бы не значил ничего...Но видно ей когда-то был знакомТот дикий взор с возвышенным челом!Иль что-нибудь он ей о прошлых дняхНапоминал! как знать? – не женский страхЕе заставил вздрогнуть и вздохнуть,И голову поспешно отвернуть,И белою рукой закрыть глаза,Чтоб изменить не смела ей слеза!..

11

»Ты побледнела, Клара?» – «Я больна!»И в комнату свою спешит она.Окно открывши, села перед ним,Чтоб освежиться воздухом ночным.Туман в широком поле, огонекБлестит вдали, забыт и одинок;И ветер, нарушитель тишины,Шумит, скользя во мраке вдоль стены;То лай собак, то колокола звонЕго дыханьем в поле разнесен.И Клара внемлет. – О как много думВмещал в себе беспечный, резвый ум:О! если б кто-нибудь увидеть могХоть половину всех ее тревог,Он на себя, не смея измерять,Всю тягость их решился бы принять,Чтобы чело, где радость и любовьСменялись прежде, прояснилось вновь,Чтоб заиграл румянец на щекахКак радуга в вечерних облаках...И что могло так деву взволновать?Не пришлецы ль? – Но где и как узнать?Чем для души страдания сильней,Тем вечный след их глубже тонет в ней,Покуда всё, что небом ей дано,Не превратят в страдание одно.

12

Раздвинул тучи месяц золотой,Как херувим духов враждебных рой,Как упованья сладостный приветОт сердца гонит память прошлых бед.Свидетель равнодушный тайн и дел,Которых день узнать бы не хотел,А тьма укрыть, он странствует один,Небесной степи бледный властелин.Обрисовав литвинки юный лик,В окно светлицы луч его проник,И, придавая чудный блеск стеклу,Беспечно разыгрался на полу,И озарил персидский он ковер,Высоких стен единственный убор.Но что за звук раздался за стеной?Протяжный стон, исторгнутый тоской,Подобный звуку песни... если б онНеведомым певцом был повторен...Но вот опять! Так точно... кто ж поет?Ты, пленница, узнала! верно тот,Чей взор туманный, с пасмурным челом,Тебя смутил, тебе давно знаком!Несбыточным мечтаньям предана,К окну склонившись, думает она:В одной Литве так сладко лишь поют!Туда, туда меня они зовут,И им отозвался в груди моейТакой же звук, залог счастливых дней!

13