Сергей Маковский - Собрание стихотворений Страница 11

Огарок («Погаснет электричество в квартире…»)

Погаснет электричество в квартире —спешишь огарком заменить.И станет в комнате и в целом миревсе по-другому как-то быть…

Нарушен установленный порядок,насторожилась тишина.Предчувствий, обольщающих догадокдуша встревоженно полна.

Как маленький огарок, луч вливаяв заманивающую тьму,она мерцает призрачно-живая,подобная во всём ему.

Фитиль то вспыхнет, то как бы от страхазажмурится. И вновь темно…И громче дряхлая бормочет Пряха,жужжит веретено.

Сочельник («В эту ночь, когда волхвы бредут пустыне»)

В эту ночь, когда волхвы бредут пустынейза звездой, и грезятся годаневозвратные — опять из дали синейпуть указывает мне звезда.

Что это? Мечты какие посетилисердце в ночь под наше Рождество?Тени юности? любовь? Россия? или —приведенья детства моего?

Тишиной себя баюкаю заветной,помня всё, всё забываю яв этом сне без сна, в печали беспредметной,в этом бытии небытия.

Плиты («Где-то, где-то на бугре песчаном…»)

Где-то, где-то на бугре песчаномобречённой, вымершей землистелется покоище: бурьяномсплошь могилы заросли.

Ни венка, ни урны и в помине,всё сломали заступы веков.Преданные пыльной паутине —только плиты без крестов.

Надписей иных не разбираю:буквы стёрлись, имена  — не те.Призрачное что-то вспоминаю,от плиты брожу к плите.

Боже, как давно-давно под нимизатаилось мёртвое жильё!На одной с трудом прочёл я имяполустёртое — моё.

«Эта белая тишь — чарует она!..»

Эта белая тишь — чарует она!Никогда не снилась такою:красоты земной всеблаженно полна,к неземному зовёт покою.

Это небо и, в синем блеске, нарядкружевной лесного приволья;этот в инее сад, садовых оградзапушённые снегом колья!

Эти чёрные пни у дорог торчкоми соломы стог под навесом;эта мгла вдали розоватым дымкомнад сквозным заснеженным лесом…

И душа этой белой тишью полна,ничего ей больше не надо.Надышаться морозом хочет она.И печаль её — как отрада.

«Опять, опять у моря стоя…»

Опять, опять у моря стоя,не нагляжусь на небесаи в шуме слушаю прибояглубин и далей голоса.

Рождённых водною пустынейвнушений тайных не прочесть…Но в них угадываю нынеслова премудрые: Он есть.

Он есть, исток и огнь сознанья,к Нему священные пути, —Он, вседержитель мирозданья,Тот, от Кого нельзя уйти.

«Снег россыпью алмазной падает…»

Снег россыпью алмазной падает,на солнце светится с утра.Земля и умирая радует,и в зимней скудости щедра.

Мирами искорок бесчисленныхмерцает белый полог зим,а кружева ветвей безлиственныхвдали — как лиловатый дым.

Февральскими снегами скована,она не верит нищете.Земная вечность уготованаеё небесной красоте.

«Возлюбленная тишина…»

Возлюбленная тишина…

Ломоносов

Возлюбленная тишина,вечернее очарованье,виденьями какого снаовеяно твоё молчанье?

Возлюбленная тишина,преображение заката,недостижимая страна,покинутая мной когда-то.

Слилось грядущее с былым,неизмеримое с ничтожным,и кажется пережитымвсё, что казалось невозможным.

«Стонет ночь, куда-то манит…»

Стонет ночь, куда-то манит,вся слезами исходя,в окна мелко барабанитдробь осеннего дождя.

Стонет ночь о неизбывном,нерушимом в мире зле,о каком-то счастье дивном,недоступном на земле, —

о далёком, безвозвратном,где-то бывшем так давно,что на языке понятномне расскажешь всё равно…

«Спеши, душа! Уж близок перелёт…»

Спеши, душа! Уж близок перелётв иную, призрачную землю.О, птица вольная! За годом годона слышней зовёт, зовёт —а я всё тише внемлю.

О, птица певчая! Прилежней пойо том, что было недопето.Любовь и боль и смертный ужас твойникто не допоёт другой,а важно только это…

«О, мир двоящийся, мир отражений…»

Гр. П. А. Бобринскому

О, мир двоящийся, мир отраженийв лазури озера пылающий закат,час невозвратности и вечных возвращений,вечерней памяти благословенный яд.

Две  глуби сонные. Какой — поверим?Где загорелся луч непризрачной звезды?Зарю небесную озёрный манит терем,подводные леса — как райские сады.

И ближе ночь. Гореть заря устанет,растают в сумраке прибрежные холмы,и дымный Серафим с мечом на страже станетнепостижимости, молчания и тьмы.

Нищий («В городском саду за рекой…»)

В городском саду за рекой,под каштанами, день-деньскойстарый нищий сидел на пне,всякий раз попадался мне.

Всякий раз минувшей зимой,через сад проходя домой,десять су я совал емув утешительную суму.

Он был очень убог и тощ, —на посту и в холод и в дождь,как заморщенный серый гриб,к придорожной траве прилип.

Всё о чём-то просил старик,но в его слова я не вник;что-то шамкал беззубый рот,да понять я не мог весь год.

А недавно я мимо брёл,никого в саду не нашёл, —только пень торчал сиротойнад примятой слегка травой.

И с тех пор, уж не первый день,мне мерещится этот пень,и на сердце комом тоска.Видно, я любил старика.

«Когда в тебя толпой ворвутся…»

Когда в тебя толпой ворвутсяслова, которых ты не ждал,и звуки спящие проснуться,которых ты не пробуждал;

когда на землю с безучастьемвдруг взглянешь, и во тьме душиповеет холодом и счастьем, —тогда забудь себя, спеши,

спеши облечь мгновенный трепетв сияющие ризы слов,души волшебной слушай лепет,журчанье тайных родников…

Восток («Две истины, два Бога-Света…»)

Две истины, два Бога-Светав душе, раздвоенной навек,два мира чуждых и завета —тебе заблудший человек!

«Увы, — гласит завет Востока, —всё в жизни тлен, земля и твердь.Смирись, пловец, в пучине рока,обманна явь, блаженна смерть».

И голос Запада хвалебный:«Целуй земные алтари,избранник вечности волшебной, —борись, роскошествуй, гори!»

Когда же, Господи-Владыко,Ты просветишь немудрых чад,и люди мудрости великойТвои пути соединят?

Отчизна милая, не ты ли,отвергнув полуправды ложь,дерзаньем праведных усилийдве истины в одну сольёшь?

«Ах, эти горы! По утрам…»