Владимир Бенедиктов - Стихотворения 1838–1850 гг. Страница 11

Лестный отказ

Пока я разумом страстей не ограничил,Несчастную любовь изведал я не раз;Но кто ж, красавицы, из вас.Меня, отвергнув, возвеличил?Она – единая! – Я душу ей открыл:Любовь мечтателя для ней была не новость;Но как её отказ поэту сладок был!какую, лестную суровостьМне милый лик изобразил!«Сносней один удар, чем долгое томленье, —Она сказала мне, – оставь меня, уйди!Я не хочу напрасно длить волненьеВ твоей пылающей груди.Я не хочу, чтоб в чаяньи тревожномПод тяжестию мной наложенных оковВ толпе ненужных мне рабовСтоял ты пленником ничтожным.Другие – пусть! – довольно, коль порой.Когда мне не на чем остановить вниманье,Я им, как нищими подаянье,Улыбку, взгляд кидаю мой —Из милости, из состраданья.Тебе ль равняться с их судьбой?Рождённому для дум им жизни не безплодной,Тебе ли принимать богатою душойУбогие дары от женщины холодной?Я не хочу обманом искушатьПоэта жар и стих покорнойИ полунежностью притворнойТебе коварно вдохновлять,Внушать страдальцу песнопеньяИ звукам, вырванным из сердца глубины,Рассеянно внимать с улыбкой одобреньяИ спрашивать: кому они посвящены?Заветных для мня ты струн не потревожишь —Нет! Для меня – к чему таить? —Необходим ты быть не можешь,А лишний – ты не должен быть!»И я внимал словам ласкательно суровым;Ловила их душа пленённая моя;Я им внимал – и с каждым словомЯ крепнул думою и мужественнел я;И после видел я прозревшими очами,Как головы других покорности в залог,У ног красавицы простёртыми кудрямиСметали пыль с прелестных ног.Пустой надеждою питался каждый данник,А я стоял вдали – отвергнутый избранник.

Чёрный цвет

В златые дни весенних лет,В ладу с судьбою, полной ласкиЛюбил я радужные краски;Теперь люблю я чёрный цвет.

Люблю я чёрный шёлк кудрейИ чёрны очи светлой девы,Воззвавшей грустные напевыИ поздний жар души моей.

Мне музы сладостный приветВолнует грудь во мраке ночи,И чудный свет мне блещет в очи,И мил мне ночи чёрной цвет.

Темна мне скудной жизни даль;Печаль в удел мне боги дали —Не радость. Чёрен цвет печали,А я люблю мою печаль.

Иду туда, где скорби нет,И скорбь несу душою сильной,И милы мне – приют могильнойИ цвет могильный, чёрный цвет.

Перед бокалами

Кубки наполнены. Пена, как младость,Резвится шумно на гранях стекла.Други! Какая ж внезапная радостьНас на вакхический пир собрала?

Радость? – О нет! Если б с горнего небаЛуч её в сердце случайно запал —Прочь все напитки, хотя бы нам ГебаВышла поднесть олимпийский фиал!Прочь! Не хотим! Оттолкнём её дружно!Радостью дух наш да полнится весь!Двух упоений сердцу не нужно;Вкусу обидна преступная смесь.Если ж кто может струёй виноградной,Бурно – кипящей и искристо – хладной,Радость усилить и, грудь пламеня,Сердцу подбавить вящую сладость, —Други! То бедная, жалкая радость;Радость такая – горю родня.

Кубки высокие, полны шипенья,Блещут, – и круг умножается наш.Други! Ужели в бедах утешеньяИщем мы ныне на празднике чаш?Нет! – лютой горести зуб всегрызущийДушу терзал бы средь оргии пуще.Духа в печали вино не свежит:Злая настигнет и злобно укусит,Если кто в битве с судьбиною труситИ малодушно за чашу бежит.Сердцу покоя вином не воротишь:Горе увидишь и в самом вине;С каждою каплею горе проглотишь,Выпьешь до капли, а горе на дне.Над ж кто в страхе над жизненным моремДух врачевал свой кипучим клико, —Други, поверьте, тот хвастал лишь горем,Скорби не знал, не страдал глубоко.

нет! Мы не в радости, мы и не в гореДействуем видно в сём дружном соборе:Жизнь мы сухую сошлись окропитьи потому равнодушно, спокойно,Так, как мужам средь беседы пристойно,Будем степенно, обдуманно пить!

Устарелой красавице

Пережила, Аглая, тыМладые, розовые лета,Но и теперь цела приметаТвоей минувшей красоты,Достойно звучного напева;Сгубило время наконецТвой прежний скипетр и венец.Но и без них ты – королева!И, обходя цветущих дев,Красе их лёгкой не во гнев,Знаток изящного, глубокоО дольной бренности скорбя,Своё задумчивое окоВозводит часто на тебя.Так храма славного руиныНаш останавливают взорСкорей, чем мелкие картиныИ зданья лёгкого в узор.Блеск отнят; краски отлетели:Всё ж этот мрамор – Парфенон,Где ж слава спит былых времён,Гнездясь в кудрявой капителиМежду дорических колонн.

И тщетно всё

Казалось мне: довольно я томился.Довольно мне, сказал я, милых петь!Мой день любви навеки закатился —И – бог с ним! Пусть! его о нём жалеть?

Пришла пора степенного раздумья;Довольно мне струной любви бренчатьИ титулом торжественным безумьяРебяческую глупость величать!

Заветных ласк вовек не удостоен,Я начал жить без тайных сердца смут,Бесстрастно – твёрд, безрадостно – спокоен…Что счастье? – Вздор! – Без счастия живут.

Я забывал минувшие страданья,И молодость отправя в тёмну даль,Я ей сказал: «прости» – не «до свиданья!»Нет, – мне тебя, напрасная, не жаль.

Я оценил и тишь уединенья,Отрадный сон и благодатный труд,И в тайный час слезами вдохновеньяЯ доливал мой жизненный сосуд.

Без бурого, мучительного пылуЯ созерцал все мира красотыИ тихую высматривал могилу, —Венок и крест… и вдруг явилась ты!

И долго я упорствовал безмолвно,Пред чувствами рассудка ставил грань,И к сердцу я взвывал: ну, полно, полно!Не стыдно ли? – Уймися, перестань!

И холодом притворного бесстрастьяЯ отвечал вниманью твоему;Замкнув глаза перед улыбкой счастья,Я всё хотел не верить ничему.

И тщетно всё: я трепетного сердцаУгомонить, усовестить не мог.И тщетно всё: под маскою безверцаЛуч веры тлел и сказывался бог.

Кокетка

С какой сноровкою искуснойОна, вздыхая тяжело,Как бы в задумчивости грустной,Склонила томное челоИ, прислонясь к руке унылоГоловкой хитрою своей,Прозрачны персты пропустилаСквозь волны дремлющий кудрей,Храня средь бального сияньяВид соблазнительный страданья!Но вихрем вдруг увлечена,Стреляя молниями взгляда,С немым отчаяньем онаЛетит в Харибду галопада,Змеёю гнётся в полкольца,Блестит, скользит, мелькает, вьётсяИ звонко, бешено смеётся,Глотая взорами сердца;И вьются в ловком беспорядкеИ шепчут шорохом надеждГлубокомысленные складкиЕё взволнованных одежд.

За что ж прелестницу злословьюТы предаешь, о злобный свет?Добыт трудом и куплен кровьюВенок нелёгких ей побед.В сей жизни горестной и скуднойОна свершает подвиг трудный:Здесь бледность ей нужна былаИ вот – она себя терзала,Лишала пищи, сна не зналаИ оцет с жадностью пила.Там – в силу нового условьяЦвет яркой жизни и здоровьяЕй был потребен – между темОна поблекла уж совсем:Тогда, с заботой бескорыстнойЗа труд хватаясь живописной,Она все розы прошлых летНа бледный образ свой бросалаИ на самом себе писалаВозобновлённый свой портрет, —И херувима новой вербыПотом являлась вдруг свежей,С уменьем дивным скрыв ущербыУбогой пластики своей.Ей нет наград в святыне чувства.Ей предназначено в удел —Жить не для счастья – для искусстваИ для художественных дел;Влюблённых душ восторг и мукуПрилежно разлагать в науку,Как книгу – зеркало читать,В нём терпеливо изучатьПрироды каждую ошибку,К устам примеривать улыбку,И ясно видеть над собойГрабёж годов, времён разбой.

Что ж? – Погружённый в созерцаньеСвоих безжизненных сует,Ты понял ли, холодный свет,Кокетки тяжкое признанье,И оценил ли ты его,когда – страдалица – пороюИграла мёрзлою короюПустого сердца твоегоИ этот лёд насквозь пронзала,Его добила, как гроза,И эти дребезги бросалаТебе ж в нечистые глаза?И ты ль дашь место укоризне,Что колдовством коварных силОна хоть тень, хоть призрак жизниСтаралась вырвать из могил.Хоть чем-нибудь, соблазном, ложью,Поддельной в этих персях дрожью,Притворным пламенем в крови,Притравой жгучей сладострастья,Личиной муки, маской счастья,Карикатурою любви?

Обвинение

И твой мне милый лик запечатлен виной.Неотразимое готов обвиненье.Да – ты виновна предо мнойВ невольном, страшном похищеньи.Одним сокровищем я в мире обладал,Гордился им, над ним рыдал.Его таил от взоров светаВ непроницаемой глуши,Таил – под рубищем поэтаНа дне измученной души.Ты унесла его лукаво:На лоно счастья мне голову склоня,Ты отняла навеки у меняМоё великое, единственное право:То право – никогда, кончая жизни путь,С усмешкою горькою на прошлое взглянуть,На всё, что рок мне в мире заповедал,На всё, что знал и проклял я,И с торжеством сказать друзьям моим: друзья!Вот жизнь моя. Я счастия не ведалТеперь – застенчиво я буду умирать.Начав минувшего черты перебирать,Блаженства образ я увижуСреди моих предсмертных грёзИ мой последний час увижуСреди моих предсмертных грёзИ мой последний час унижуДо сожаленья и до слёз, —И в совести упрём родится беспокойный:Зачем я, счастья недостойный,Сосуд его к устам горящим приближал?Зачем не умер я в тоске перегорая?Зачем у неба похищалЧастицы божеского рая?И боязливо я взгляну на небесаИ остывающей рукоюС последним трепетом прикроюСлезами полные глаза.

Юной мечтательнице