Белла Ахмадулина - Сборник стихов Страница 18

* * *

Жила в покое окаянном,а все ж душа — белым-бела,и если кто-то океаноми был — то это я была.

О мой купальщик боязливый,ты б сам не выплыл — это яволною нежной и брезгливойна берег вынесла тебя.

Что я наделала с тобою!Как позабыла в той беде,что стал ты рыбой голубою,взлелеянной в моей воде!

И повторяют вслед за мною,и причитают все моря:о ты, дитя мое родное,о бедное, прости меня!

* * *

Он поправляет пистолет,свеча качнулась, продержалась…Как тяжело он постарел,как долго это продолжалось.

И вспомнил он издалека —там, за пределом постаренья,знамена своего полка,сверканья, трубы, построенья.

Не радостно ему стареть.Вчера побрел, побрел далекона первый ледоход смотреть,стоял там долго, одиноко.

Потом направился домой,шаги тяжелые замедлили вдруг заметил, боже мой,вдруг эту женщину заметил.

И вспомнилось — давным-давно,гроза, глубокий след ботинка,ее плечо обведенооборкой белого батиста.

Зачем она среди весныо той весне не вспоминала,стояла просто у стены,такая жалкая стояла.

И вот непоправимый громраздастся, задевая рюмки,стемнеет, упадут на гробжены его большие руки.

Придет его старинный друг,успевший прочитать в газете.Для утешенья этих рукон поцелует руки эти.

Они нальют ему вина,и глянет он непринужденно,как на подушке орденагорят мертво и отчужденно.

Метель

Переделкино снег заметал.Средь белейшей метели не мы лиговорили, да губы немыецеловали мороз, как металл?

Не к добру в этой зимней ночиполюбились мы пушкинским бесам.Не достичь этим медленным бегствомни крыльца, ни поленьев в печи.

Возносилось к созвездьям и льдам,ничего еще не означало,но так нежно, так скорбно звучало:мы погибнем, погибнем, Эльдар.

Опаляя железную нить,вдруг сверкнула вдали электричка,и оттаяла в сердце привычка:жить на свете, о, только бы жить.

Строка

«…Дорога, не скажу, куда…»

Пластинки глупенькое чудо,проигрыватель-вздор какой,и слышно, как невесть откуда,из недр стесненных, из-под спудакорней, сопревших трав и хвой,где закипает перегной,вздымая пар до небосвода,нет, глубже мыслимых глубин,из пекла, где пекут рубини начинается природа, —

исторгнут, близится, и вотдонесся бас земли и вод,которым молвлено протяжно,как будто вовсе без труда,так легкомысленно, так важно:«…Дорога, не скажу куда…»Меж нами так не говорят,нет у людей такого знанья,ни вымыслом, ни наугадтому не подыскать названья,что мы, в невежестве своем,строкой бессмертной назовем.

Подражание

Грядущий день намечен был вчерне,насущный день так подходил для пенья,и четверо, достойных удивленья,гребцов со мною плыли на челне.

На ненаглядность этих четверыхвсе бы глядела до скончанья взгляда,и ни о чем заботиться не надо:душа вздохнет — и слово сотворит.

Нас пощадили небо и вода,и, уцелев меж бездною и бездной,для совершенья распри бесполезнойпоплыли мы, не ведая — куда.

В молчании достигли мы земли,до времени сохранные от смерти.Но что-нибудь да умерло на свете,когда на берег мы поврозь сошли.

Твои гребцы погибли, Арион.Мои спаслись от этой лютой доли.Но лоб склоню — и опалит ладонисиротства высочайший ореол.

Всех вместе жаль, а на меня одну —пускай падут и буря, и лавина.Я дивным, пеньем не прельщу дельфинаи для спасенья уст не разомкну.

Зачем? Без них — не надобно меня.И проку нет в упреках и обмолвках.Жаль — челн погиб, и лишь в его обломкахнерасторжимы наши имена.

* * *

Предутренний час драгоценныйспасите, свеча и тетрадь!В предсмертных потемках за сценоймне выпадет нынче стоять.

Взмыть голой циркачкой под купол!Но я лишь однажды не лгу:бумаге молясь неподкупнойи пристальному потолку.

Насильно я петь не умею,но буду же наверняка,мучительно выпростав шеюиз узкого воротника.

Какой бы мне жребий ни выпал,никто мне не сможет помочь.Я знаю, как грозен мой выбор,когда восхожу на помост.

Погибну без вашей любови,погибну больней и скорей,коль вслушаюсь в ваши ладони,сочту их заслугой своей.

О, только б хвалы не восстраждать,вернуться в родной неуют,не ведая — дивным иль страшным —удел мой потом назовут.

Очнуться живою на свете,где будут во все временаодни лишь собаки и детибедней и свободней меня.

* * *

Ю. Королеву

Собрались, завели разговор,долго длились их важные речи.Я смотрела на маленький двор,чудом выживший в Замоскворечьи.

Чтоб красу предыдущих временвозродить, а пока, исковеркав,изнывал и бранился ремонт,исцеляющий старую церковь.

Любоваться еще не пора:купол слеп и весь вид не осанист,но уже по каменьям дворавосхищенный бродил иностранец.

Я сидела, смотрела в окно,тосковала, что жить не умею.Слово «скоросшиватель» влеклоразрыдаться над жизнью моею.

Как вблизи расторопной иглы,с невредимой травою зеленой,с бузиною, затмившей углы,уцелел этот двор непреклонный?

Прорастание мха из камнейи хмельных маляров перебранкастановились надеждой моей,ободряющей вестью от брата.

Дочь и внучка московских дворов,объявляю: мой срок не окончен.Посреди сорока сороковне иссякла душа-колокольчик.

О запекшийся в сердце моеми зазубренный мной без запинкибелокаменный свиток именМаросейки, Варварки, Ордынки!

Я, как старые камня, жива.Дождь веков нас омыл и промаслил.На клею золотого желтканас возвел незапамятный мастер.

Как живучие эти дворы,уцелею и я, может статься.Ну, а нет — так придут маляры.А потом приведут чужестранца.

Дачный роман

Вот вам роман из жизни дачной.Он начинался в октябре,когда зимы кристалл невзрачныймерцал при утренней заре.И тот, столь счастливо любившийпечаль и блеск осенних дней,был зренья моего добычейи пленником души моей.

Недавно, добрый и почтенный,сосед мой умер, и вдова,для совершенья жизни бренной,уехала, а дом сдала.Так появились брат с сестрою.По вечерам в чужом окнесияла кроткою звездоюих жизнь, неведомая мне.

В благовоспитанном соседствеповрозь мы дождались зимы,но, с тайным любопытством в сердце,невольно сообщались мы.Когда вблизи моей тетрадивстречались солнце и сосна,тропинкой, скрытой в снегопаде,спешила к станции сестра.Я полюбила тратить зреньена этот мимолетный бег,и длилась целое мгновеньеулыбка, свежая, как снег.

Брат был свободен и не долженвставать, пока не встанет день.«Кто он? — я думала. — Художник?»А думать дальше было лень.Всю зиму я жила привычкойих лица видеть поутруи знать, с какою электричкойбрат пустится встречать сестру.Я наблюдала их проказы,снежки, огни, когда темно,и знала, что они прекрасны,а кто они — не все ль равно?Я вглядывалась в них так остро,как в глушь иноязычных книг,и слаще явного знакомствамне были вымыслы о них.Их дней цветущие картинырастила я меж сонных век,сослав их образы в куртины,в заглохший сад, в старинный снег.

Весной мы сблизились — не тесно,не участив случайность встреч.Их лица были так чудесноясны, так благородна речь.Мы сиживали в час закатав саду, где липа и скамья.Брат без сестры, сестра без брата,как ими любовалась я!Я шла домой и до рассветазрачок держала на луне.

Когда бы не несчастье это,была б несчастна я вполне.

Тек август. Двум моим соседямприскучила его жара.Пришли, и молвил брат: — Мы едем.— Мы едем, — молвила сестра.Простились мы — скорей степенно,чем пылко. Выпили вина.Они уехали. Стемнело.Их ключ остался у меня.

Затем пришло письмо от брата:«Коли прогневаетесь Вы,я не страшусь: мне нет возвратав соседство с Вами, в дом вдовы.Зачем, простак недальновидный,я тронул на снегу Ваш след?Как будто фосфор ядовитыйв меня вселился — еле видный,доныне излучает светладонь…» — с печалью деловитойя поняла, что он — поэт,и заскучала…Тем не менеотвыкшие скрипеть ступения поступью моей бужу,когда в соседний дом хожу,одна играю в свет и тении для таинственной затеичасы зачем-то завожуи долго за полночь сижу.Ни брата, ни сестры. Лишь в скрипезайдется ставня. Видно мне,как ум забытой ими книгипечально светится во тьме.Уж осень. Разве осень? Осень.Вот свет. Вот сумерки легли.— Но где ж роман? — читатель спросит. —Здесь нет героя, нет любви!

Меж тем — все есть! Окрест крепчаетоктябрь, и это означает,что тот, столь счастливо любившийпечаль и блеск осенних дней,идет дорогою обычнойна жадный зов свечи моей.Сад облетает первобытный,и от любви кровопролитнойнемеет сердце, и в кострысгребают листья… Брат сестры,прощай навеки! Ночью луннойдругой возлюбленный безумный,чья поступь молодому льдуне тяжела, минует тьмуи к моему подходит дому.Уж если говорить: люблю! —то, разумеется, ему,а не кому-нибудь другому.Очнись, читатель любопытный!Вскричи: — Как, намертво убитыйи прочный, точно лунный свет,тебя он любит?! —Вовсе нет.Хочу соврать и не совру,как ни мучительна мне правда.Боюсь, что он влюблен в сеструстихи слагающего брата.Я влюблена, она любима,вот вам сюжета грозный крен.Ах, я не зря ее ловилана робком сходстве с Анной Керн!В час грустных наших посиделоктвержу ему: — Тебя злодейубил! Ты заново содеяниз жизни, из любви моей!Коль ты таков — во мглу вековназад сошлю!Не отвечаети думает: — Она стиховне пишет часом? — и скучает.

Вот так, столетия подряд,все влюблены мы невпопад,и странствуют, не совпадая,два сердца, сирых две ладьи,ямб ненасытный услаждаявеликой горечью любви.

* * *