Гарри Гордон - Птичьи права Страница 19

«Ирония, Хохма Израйлевна, хватит с меня…»

Ирония, Хохма Израйлевна, хватит с меняРадости недопития, мудрости дули в кармане.Скрипочка с подковырочкой, над горестями труня,Не развлечет, не утешит, тем более — не обманет.

Время ворчать и талдычить, и все принимать всерьез,Милости от природы медленно ждать, уважая,В зарослях простодушия какой бы не вырос курьез —Буду душою равен этому урожаю.

От изящной словесности, стало быть, отрекусь,Мечтательной выпью заткнусь, прямо тут на болоте…Родственник бедной Хохмы, старый бездельникВкус Ходит на тонких ножках и нос раздраженно воротит.

УРОКИ РИСОВАНИЯ

Брошен ворохом на водуХворост карандашных линий,И привиделась природаСемилетней Катерине.

Померещилось, что вместоЖелтых листьев, хлопьев белых —Бесконечное семействоПузырьков окаменелых.

Известняк шершавым бокомЗабелел в разгаре ночи —Слабый свет мельчайших окон,Монолит из одиночеств.

Я ли в эти откровеньяНе проник от А до Яти…Но звучит благословеньеВ хрупком знании дитяти:

Неразумным, лишним словомВ скучном и бесстрастном тоне,Каплей воздуха живогоВ чугуне или бетоне.

Каракулей беспечных серый хворост,Спокойствие в осиннике густом,Упорно продираемся сквозь хворостьЖасминных и калиновых кустов.

Нужна вода для глубины картины.И коронует этот грустный видСтаринный пруд в разводах темной тины,А в бочаге утопленник стоит.

Подводными теченьями колышим,Он всплыл бы к отраженным берегам,И пузырьком на свежий воздух вышел,Когда бы не колосники к ногам.

Была бы глубина, а тайна будет,И суть невсплывшая останется ничьей…Между стволами серебрятся люди,Дорожка из толченых кирпичей.

В расплывшейся листве скопилась влага,И промокает небо, как бумага.

— Наденьте головной убор,—Вздохнула мама.Обходим оживленный дворУниверсама.

Хлопочет здесь толпа ворон:Зачем поля им, когда еда со всех сторон.Идем, гуляем.Идем, гуляем. В пустыриИ буераки,Там лопаются пузыри, —Зимуют раки,

Там что-то по ночам шуршит,Топорщит ушки,И в заморозки хорошиГрибы чернушки.Там облака тусклее льда.Калитка в поле,Сад, облетевший навсегда, —Дрова, не боле.

Калитка на одной петле,И ветер тихоТолкает от себя к себе,Ни вход, ни выход…

За кольцевой дорогой, безКонца гудящей,Застыл великолепный лес,Как настоящий.

В теплой маслянистой охреПропадает первый снег.На бечевке рыба сохнетВ затуманенном окне.

Чем избушка та хранима,Век рассыпался, как мел.Время — это все, что мимо,Все, чего ты не сумел.

Прогнила под крышей балка,Снег летит, как саранча.Где-то тявкнула собака,И бульдозер зарычал.

Опять малинового цветаНа горизонте полоса.Как все-таки легко поэтам —Что захотел, то написал.

А мы рисуем человечкаС воздушным шариком в руке,За ним закат стоит, как печка,И блики прыгают в реке.

Опять ошибка за ошибкой,Закат не ладится, хоть плачь,Не получается улыбка —Какой-то розовый калач.

По стеклу литаяКатится вода.Человек летает —Это не беда.

Никому не назло,И не на пари.Издавна навязло:Плюнь и воспари.

Глянцевый, как брошка,Огибает клен,Светом из окошкаСнизу озарен.

Золотом латаютБездну облака,Человек летаетЗапросто, пока

Собрались у печи,Спаяны огнем,Коротаем вечер,Думаем о нем.

А погаснет дверка,Холодом дохнет —Дернется, померкнет,Ниточку порвет,

Сгинет понапраснуВ мороси ночной,Расползется кляксойПо трубе печной.

По шестнадцатиэтажкамЭхо скачет, как ядро.Тапочки, штаны, рубашка,Да помойное ведро.

— Катерина, Катя, где ты,Все живое дома, спит,Только папа неодетыйМусорным ведром скрипит.

Качели из железаБолтаются в ночи.Скрипят, из кожи лезут,А девочка молчит.

И воздух темно-синийХватает полным ртом.Пожалуй что простынет,Но все это потом.

Шестнадцатиэтажка,Одиннадцатый час…Пожалуй, будет тяжко,Но это не сейчас.

«Не припомню, я был или не был тяжел и прожорлив…»

Не припомню, я был или не был тяжел и прожорлив,Или легкою мышкой шустрил в облетевших словах,Только пискнуло что-то, только что-то проклюнулось в горлеИ, вздохнув облегченно, повисаю на птичьих правах.

Не пойму, не проверю — другое ли стало обличье,И не знаю что в небе там — воздух по-прежнему густ,Знаю только что новое это косноязычьеВыше прежнего лепета на целый рябиновый куст.

«Не то, чтобы состоялся…»

Не то, чтобы состоялся —Но волен в подборе беды.Скорее всего — отстоялся,Как буря в стакане воды.

Холодные чистые грани,И радуги бледный изломПриемлют мое содержанье.Скорее всего — повезло.

«Исповедимы торные пути…»

Исповедимы торные пути.Лишь чья-то тень по пыли пролетит,Да изредка, рассеянно скользя,Увидишь то, что поднимать нельзя:

Там — из букета выпавший цветок,Там — лотерейный скомканный квиток.

И, постепенно растворившись в полдне,На мысль наткнешься, Господи прости…Опомнишься — идешь путем Господним,И сквозь туман кремнистый путь блестит.

РОЖДЕСТВО

Стекло с морозной пыльцой,Остатки праздничного торта,Младенца скорбное лицо,Припоминающего что-то.

И ты глядела на меня,И только головой качала,В тревожном ожиданье дняНапряжена и одичала.

«Остатки воскресной пирушки…»

Остатки воскресной пирушкиНа жалкие наши шиши.Утиная лапка петрушкиНа стылой картошке лежит…

Прорвемся, но только не сразу,Потерпим еще до поры,Не знаю, как небо в алмазах,А море увидим с горы.

И, венчики трав обрывая,С обрыва — в карьер и галоп.Струна задрожит мировая,И муха нацелится в лоб.

И в этом предпраздничном действеСебя не узнаете вы:И щеки трясутся, как в детстве,И шляпа летит с головы…

«День почти сошел на нет…»

День почти сошел на нет.Холод небольшой, но емкий,Призрачный пространный светОпускается на елки.

Поостынь и помолчи —Дерзновения поэтаБезнадежнее свечи,Мимолетнее, чем лето.

Что останется — Бог весть,Но и снег и эти ели, —То, что в самом деле есть,То, что есть на самом деле.

Тень касается лица,Птица резко прокричала…Свет и холод — без конца,В чистом виде — без начала.

«И снова первый снег. И комья…»