Хаим Нахман Бялик - Стихотворения и поэмы Страница 23

Мне разрубили лоб! Мне руку до кости!"

И жадно их глаза — глаза рабов побитых —

Устремлены туда, на руки этих сытых,

И молят: "Мать мою убили — заплати!"

Эй, голь, на кладбище! Отройте там обломки

Святых родных костей, набейте вплоть котомки

И потащите их на мировой базар

И ярко, на виду, расставьте свой товар:

Гнусавя нараспев мольбу о благостыне,

Молитесь, нищие, на ветер всех сторон

О милости царей, о жалости племен —

И гнийте, как поднесь, и клянчьте, как поныне!..

Что в них тебе ? Оставь их, человече,

Встань и беги в степную ширь, далече:

Там, наконец, рыданьям путь открой,

И бейся там о камни головой,

И рви себя, горя бессильным гневом,

За волосы, и плачь, и зверем вой —

И вьюга скроет вопль безумный твой

Своим насмешливым напевом...

1903

Перевод В. Жаботинского

ЗАВОДЬ

I

Я знаю лес и в том лесу

Стыдливой Заводи красу

В оправе темнолистных куп.

Благословенный Солнцем Дуб,

Питомец бурь, над ней склонен.

И мир, обратно отражен,

Ей снится. Рыб искристый рой

Мелькнет по Заводи порой,

И Заводь удит их во сне.

Но что в заветной глубине

Она таит, — не разгадать.

Когда с востока благодать

На землю хлынет и заря

Дубравного богатыря

Омоет космы, и — Самсон

Под ласкою Далилы — он

Смеется в розовой сети,

И шепчет Солнцу Дуб:"Святи

Меня огнем! Мне вожделен

Золотоструйной неги плен!» —

В тот час, — скользнет ли луч по ней

Иль нет, — но Заводь у корней

Замрет, застынет, как стекло,

Чтоб, наклонив над ней чело,

Родимый видел великан,

Какою славой осиян;

И сладко грезить ей, что он

Ее любовию вспоен.

II

Настанет ночь, взойдет луна, —

И, тайною отягчена,

Дубрава спит. В листве, как тать,

Серебряные чары ткать —

Крадется луч. Но из древес

Простерло каждое навес,

Ревнивой тенью облача

От соглядатая-луча

Глубоких недр покой и тьму,

Где, погруженная в дрему,

На ложе золотом, — юней

Весенних роз и роз нежней, —

Лежит царевна древних дней…

Над ней хранительно витать,

Дыханья уст ее считать

Повелено душе лесной

В той храмине заповедной,

Куда, в свой час, войдет один

К своей невесте царский сын…

В тот час, — прозыблется иль нет

По Заводи зеркальной свет, —

Уйдет под сень опекуна

Многоветвистого она

И ляжет омутом ночным,

Нема безмолвием двойным,

И тайна в ней, и тишина

Волшебного лесного сна

Как-бы вдвойне углублена.

И ей сквозь темную дрему,

Быть может, вспомнится: к чему

В песках сухих, в лесах глухих

Найти невесту мнит жених?…

Желанный клад, он — тут, на дне,

В ее безвестной глубине…

III

Когда, всклубясь зловещей мглой.

Налягут тучи слой на слой,

Но кроют, глухо рокоча,

В дрожащих недрах гнев луча,

И редко-редко меж собой

Перемигнутся:"будет бой!» —

Еще не ведая, где враг,

Лес ждет… И вдруг — огней зигзаг

Мигнул…С расколотых небес

Просыпан гром… Вскипает лес…

Не шестьдесят ли мириад

Свистящих вихрей выслал ад,

Безликих бесов, бездны чад?

Вцепился в длинные власы

И рвет зеленые красы

Сонм исступленных дикарей

И по главам богатырей

Косматых хлещет. Гром гремит,

И тяжким шумом лес шумит,

Как-будто бурей возмущен

Пучин тяжеловодных сон,

И, сотрясенная до дна,

Гудит и стонет глубина,

Гнев неба, ветра вой глуша…

Тем часом Заводи душа

Уходит в омуты сипи,

Где, сумеречные струи

Расплавом беглым золотя,

Мерцают рыбки…Как дитя,

Укрыто матерним крылом,

Беспечно внемлет горний гром, —

Вдруг новой молнии излом

Его пугает и слепит,

Но мать над ним, — младенец спит:

Так в диком трепете огней

И Заводь дремлет у корней

Родного стражника; глаза

На миг откроет: все гроза! —

И мелкой дрожью задрожит,

И вежды сонные смежит…

Но и сошед в глухой затвор,

Стихийный слухом ловит спор, —

За леса царственный убор,

За ткань живую трепеща

Его измятого плаща,

За чаровательный чертог,

Чей святотатственно порог, —

Смутив обитель чистых нег, —

Попрал неистовый набег…

IV

За бурей день встает светло;

Но леса хмурое чело

Хранит уныния печать,

И любо смутному молчать

Под лаской тихой росных чар.

Меж тем в лугах молочный пар

Разливом стелется седым

И воскуряется, как дым,

И льнут к листве его клочки;

И лижут ветра язычки,

Успокоительно-теплы,

С листвы дремучей млеко мглы,

И шарят в лиственном венце,

И зыблют перья на птенце.

Так нежен трепет легких струй,

Как уст младенца поцелуй,

Когда пушок родимых щек

Щекочет мягкий язычок…

А над венцом дубравных глав

Остановился облак слав:

Златой синклит престольных сил

В пути воздушном опочил;

И старцев багрянит заря,

Несущих свитки, гнев Царя,

Дорогой дальней, из одной

Округи мира в мир иной.

И лес им в страхе предстоит,

Дыханье слитное таит —

И веток освеженных рост,

И шорохи оживших гнезд…

В тот час над влагою легка

Фата туманная; гладка

Парная Заводь… Снится ей:

Мимо идет собор князей,

Взыскующих земли святой

За поднебесною чертой.

Почто плывут к чужим брегам?

Мир вожделенный — здесь, не там!

Запечатленный — тут, в глуши,

В ее струящейся тиши,

В молчаньи девственной души…

V

О, мир блаженный, тайный свет

Моих невозвратимых лет,

Когда над отрока челом

Шехина дрогнула крылом!

В те дни — как мир дивил меня!

Как сладко, грудь мою тесня.

Вскипали слезы! Как сжигал

Ее восторг!…Я убегал

Живой дубравы в глушь и тьму —

Молиться Богу моему.

Тропой звериной, в летний зной,

По засеке заповедной

Бреду, бывало… Ропщет бор,

Где не стучал еще топор…

Веду с Незримым разговор…

Людского нет окрест следа;

Растелет солнце невода,

Но колыханием завес

Манит — в шатер Господень — лес.

Так, скинии взыскуя, раз

Лазоревый в чащобе глаз

Я встретил: Заводь то была.

Под гладью влажного стекла

Всплывал зеленый островок,

Как стол алтарный — одинок,

Шелковой устлан муравой,

Благословляющей листвой

Отцов лесных со всех сторон

Хранительно приосенен.

Над малой храминой — небес

Округлый свод в венце древес;

А пол у храмины — стекло.

И в своде, и на дне — светло

Горят, единый блеск деля,

Два огнезарных хрусталя.

Главою преклонясь к стволу,

Очами к зыбкому стеклу

Прильнув, часы я проводил,

Дивясь загадке двух светил

И двух миров, — и что первей:

Виденье неба иль зыбей?..

И старцы леса мне с ветвей

Кропили в грудь зеленой мглой,

И смутным пеньем, и смолой.

И наполнялась по края

Обильем сладким грудь моя,

И чуткий напрягался слух,

И ждал Шехины близкой дух…

И средь пустынной немоты,

Чу, — ясный голос: «Где же ты?..»

И удивленною листвой

Взгудели, смутной головой

Кивают мне древа, поют:

«Кто ты, вошедший в сей приют?..»

VI

Есть Божий, внятный нам язык —

Язык молчанья. Всякий лик

Земной и горней красоты

В нем есть, и все цветут цветы;

Но соткан он из эхо снов,

И нет ни звука в нем, ни слов.

На нем миры творящий Дух

Непостижимо грезит вслух;

И в нем, поэт, своей мечты

Истолкованье ловишь ты.

Глашатай знамений святых,

Он вечно развивает, тих,

Свой свиток огненных словес,

Являя духу свет небес

И снег вершин, и сумрак недр,

И злато нив, и мощный кедр.

Лет горлиц белых и орла,

И стройные людей тела,

И тайну ясную очей,

И по волнам игру лучей,

И ярость бешеных стихий,

Когда огня всклубится змий

Иль хляби вод идут на брег,

И звездочки падучей бег,

И солнца низкого пожар,

И вещий мед закатных чар…

И Заводь тихая, во сне

Свою загадку пела мне