Лев Кобылинский - Стихотворения Страница 24

Сонеты-гобелены

«Шутили долго мы, я молвил об измене…»

Шутили долго мы, я молвил об измене,ты возмущенная покинула меня,смотрел я долго вслед, свои слова кляня,и вспомнил гобелен «Охота на оленей».

Мне серна вспомнилась на этом гобелене, —насторожившись вся и рожки наклоня,она несется вскачь, сердитых псов дразня,бросаясь в озеро, чтоб скрыться в белой пене.

За ней вослед толпа охотников лихих,их перья длинные, живые позы их,изгиб причудливый охотничьего рога…

Так убегала ты, дрожа передо мной,насторожившись вся и потупляясь строго,и потонула вдруг средь пены кружевной.

«Вечерний свет ласкает гобелены…»

Вечерний свет ласкает гобелены,среди теней рождая строй теней,и так, пока не засветят огней,таинственно живут и дышат стены;

здесь ангелы, и девы, и сирены,и звезд венцы, и чашечки лилей,ветвей сплетенья и простор полей —один узор во власти вечной смены!

Лишь полусумрак разольет вокругкапризные оттенки меланхолий,легко целуя лепестки магнолий.

гася в коврах, как в пепле, каждый звук.Раздвинутся, живут и дышат стены…Вечерний свет ласкает гобелены!

«Дыханьем мертвым комнатной весны…»

Дыханьем мертвым комнатной веснымой зимний дух капризно отуманен,косым сияньем розовой луныздесь даже воздух бледный нарумянен,

расшитые, искусственные сны,ваш пестрый мир для сердца сладко-странен;мне не уйти из шелковой страны —мой дух мечтой несбыточною ранен.

В гостиной нежась царствует Весна,светясь, цветут и дышат абажуры,порхают попугаи и амуры,

пока снежинки пляшут у окна…И, словно ласки ароматной ванны,Весны улыбки здесь благоуханны.

«Как облачный, беззвездный небосклон…»

Как облачный, беззвездный небосклон,и где лазурью выплаканы очи,в предчувствии однообразья ночиподернут тенью матовой плафон,

и каждый миг — скользя со всех сторон,она длиннее, а мечта короче,и взмахи черных крыльев все жесточетам, у пугливо-меркнущих окон.

Уж в залах дышит влажный сумрак леса,ночных теней тяжелая завесаразвиться не успела до конца,

но каждый миг все дышишь тяжелей ты,вот умер день, над ложем мертвецазаплакали тоски вечерней флейты.

«Как мудро-изощренная идея…»

Как мудро-изощренная идея,Вы не цветок и вместе с тем цветок;и клонит каждый вздох, как ветерок,Вас, зыбкая принцесса, Орхидея;

цветок могил, бессильно холодея,чьи губы лепестками ты облек?Но ты живешь на миг, чуть язычоккровавых ран лизнет, как жало змея.

Ты — как в семье пернатых попугай,изысканный цветок, вдруг ставший зверем!молясь тебе, мы, содрогаясь, верим

в чудовищный и странно-новый рай,рай красоты и страсти изощренной,мир бесконечно-недоговоренный.

«Роняя бисер, бьют двенадцать раз…»

Роняя бисер, бьют двенадцать разчасы, и ты к нам сходишь с гобелена,свободная от мертвенного пленатончайших линий, сходишь лишь на час;

улыбка бледных губ, угасших глаз,и я опять готов склонить колена,и вздох духов и этих кружев пена —о красоте исчезнувшей рассказ.

Когда же вдруг, поверив наважденью,я протяну объятья провиденью,заслышав вновь капризный менуэт,

в атласный гроб, покорная мгновенью,ты клонишься неуловимой тенью,и со стены взирает твой портрет.

«Гремит гавот торжественно и чинно…»

Гремит гавот торжественно и чинно,причудливо смеется менуэт,и вот за силуэтом силуэтскользит и тает в сумерках гостиной.

Здесь жизнь мертва, как гобелен старинный,здесь радости и здесь печали нет;льет полусвет причудливый кинкетна каждый жест изысканно-картинный.

Здесь царство лени, бронзы и фарфора,аквариум, где чутко спят стебли,и лишь порой легко чуть дрогнет штора,

зловещий шум заслышавши вдали,—то первое предвестье урагана,и рев толпы, и грохот барабана!

Последнее свидание

Бьет полночь, вот одна из стенлукаво тронута луною,и вот опять передо мноюуж дышит мертвый гобелен.

Еще бледней ее ланитыот мертвого огня луны,и снова образ Драконитыбеззвучно сходит со стены.

Опять лукаво озираясь,устало руку подает,неуловимо опираясьо лунный луч, со мной плывет!

Всю ночь мы отблески целуем,кружась в прохладе полутьмы,всю ночь мы плачем и танцуем,всю ночь, танцуя, плачем мы.

Неслышно стены ускользают,сквозь стены проступаем мы,нас сладко отблески лобзают,кружась в прохладе полутьмы.

Так полночь каждую бывает,она нисходит в лунный свет,и в лунном свете уплывает,как крадущийся силуэт.

И знаю я, что вновь нарушуее мучительный запрет,и вновь шепну: — Отдай мне душу! —и вновь она ответит: «Нет!»

Но, обольститель и предатель,я знаю, как пуста игра,и вот созданью я, создатель,сегодня говорю: — Пора!

Конец безжизненным объятьям!И вот лукавая мечтапригвождена одним заклятьем.одним движением перста.

Не сам ли мановеньем магая снял запрет небытия,и вот ты снова — кисея,и шерсть, и бархат, и бумага!

Ночная охота

 В тоскливый час изнеможенья света,  когда вокруг предметы.  как в черные чехлы, одеты в дымку траурную мглы, на колокольню поднялися тени, влекомые волшебной властью зла, взбираются на ветхие ступени,  будя колокола. Но срезан луч последний, словно стебель, молчит теней мышиная игра, как мотыльки на иглах, веера, а чувственно-расслабленная мебель сдержать не может горестный упрек  и медленный звонок…Вот сон тяжелые развертывает ткани,узоры смутные заботливо струя,и затеняет их изгибы кисея легко колышимых воспоминаний;здесь бросив полутень, там контур округлив,и в каждом контуре явив — гиероглиф.Я в царстве тихих дрем, и комнатные грезыко мне поддельные простерли лепестки,и вкруг искусственной кружатся туберозы бесцветные забвенья мотыльки,а сзади черные, торжественные Страхибесшумно движутся, я ими окружен;вот притаились, ждут, готовы, как монахи,  отбросить капюшон.Но грудь не дрогнула… Ни слез. ни укоризны,  и снова шепот их далек.и вновь ласкает слух и без конца капризный, и без конца изнеженный смычок…Вдруг луч звезды скользнув, затеплил канделябры,вот мой протяжный вздох стал глух, как дальний рев, чу, где-то тетива запела, задрожала,  рука узду пугливо сжала,и конь меня помчал через ряды дерев.Мой чудный конь-диван свой бег ускорил мерный,  за нами лай и стук и гул.  на длинных ножках стройный стул  скакнул — и мчится быстрой серной.И ожил весь пейзаж старинный предо мной,  вкруг веет свежестью лесной  и запахом зеленой глуши;  гудя зовет веселый рог,скамейка длинная вытягивает уши…    две пары ног…   и… скок…Мы скачем бешено… Вперед! Коль яма, в яму;ручей, через ручей… Не все ли нам равно?Картины ожили, и через реку в рамумы скачем бешено, как сквозь окно в окно.Та скачка сон иль явь, кому какое дело,коль снова бьется грудь, призывный слыша крик,   коль вновь душа помолодела   хотя б на миг!В погоне бешеной нам ни на миг единыйне страшны ни рога. ни пень, ни буйный бег!     А, что, коль вдруг навек   я стал картиной?!

Маскарад