Эдуард Лимонов - Стихотворения Страница 31

Иуда на Бродвее

Я шел по Бродвею, одетый в полковничий плащПолковник был русский, а после — нацистский палачПокончив с войною, в Нью-Джерси приплыл в пароходеИ умер недавно согласно закону в природе. . . . . . . . . . . . . . . . .В двадцатом-то веке уж можно ходить без калошНа вашего Бога прохожий в калошах ужасно похожБородка. Усы. Небольшие пустые глаза…(Чуть что происходит, уверен, глаза орошает слеза)

Характер истерика. Нервная дама, не мужЗмея, — так гадюка, хотя это маленький ужЕму быть Христом, никогда не носить эполет…. . . . . . . . . . . . . . . . .Жил Слава Васильев когда-то. Тишайший поэт…

Он тоже немного, но Бога мне напоминалХодил он по водам. Он в ливень бутылки сдавалНабьет свою рюкзак и идет и плывет по землеГде маленький Слава? Увы он окончил в петле…

(Он «кончил» буквально. Про это все знают давноОргазм наступает, коль горло у вас стесненоПрямая есть связь между горлом и «кончил в петле»Из тех же чудес, как «рисует мороз на стекле»)

И жил некто…..овский. Вполне подходящий поэтПрошло уже двадцать по-моему всяческих летА где этот…..овский? и где остальные, где дюжина?Я помню был суп. И одна в этом супе жемчужина…

По мискам щербатым, что сделаны были в АсторииРазлили мы суп в самом-самом начале историиДве тысячи лет пролетело. Жемчужина сальнаяДосталась Иисусу, а с нею и слава скандальная…

Так если ты миску рукою от брата берешьТо помни последствия. «Бразэр» конечно хорошОднако предательство — тоже приятная миссияКто самый известный? Иуда. Признает любая комиссия

Любая статистика скажет — Иуда, глава романтической школыК Христу наклонясь, мы помним, он шепчет глаголыБлистают глаза его. Дерзостно молнии мечутсяИ в суп попадая, шипят… умирают… колечатся…

Я шел по Бродвею, одетый в полковничий плащПолковник был русский, а после — нацистский палачОн умер в Нью-Джерси. Один, без друзей и родныхОставил он тряпки. И я унаследовал их…

Прекрасен Бродвей! На Бродвее просторно и ветреноХотел написать о количестве монстров квадратном на метре, ноВдруг вспомнил, что грязный Бродвей полагается мерить количеством ярдов…и вдруг натыкаешься — «Бринкс» …и встречаешь двух гардов…

Мешки. Револьверы. Глаза под фуражками грозныеПорезы от бритвы, и ох, подбородки серьезные…А так как вы знаете, ветер средь нас по Бродвею гуляетТо ветер естественно старшему гарду наклейку с щеки отгибает…

Манхаттан с Бродвеем готовят себя к ХалуинуИдя по Бродвею ты видишь внезапно витринуГде смерть как мужчина токсидо напялила гордоИ держит за талию женщину-смерть она твердо

Кровавая маска все крутит и крутит педалиИ кровь все течет. Как же ноги ей не отказали?Кровавая маска, подпорчена скверной могилойОтчасти зеленая, детям она представляется милой…

Стоят три ребенка и просто раззявили ртыЯ думаю — «Дети-то нынче тверды и крутыКровавую маску, еще и фу, гадость! что в связи с могилой!Лет тридцать назад не назвал бы я мальчиком милой…»

(Вообще-то я думаю часть населения к празднику зря деньги тратитДля многих и маски не нужно, лица вполне хватитМанхэттан с Бродвеем достаточно монстров вмещаютТаких выразительных, что Франкенстайны линяют…)

Такие дела… А иду я в «Бифбюргер», ребятаХотя и писатель, однако живу не богатоПредавший друзей. Ими преданный тысячу разИуда. Я жить научился один наконец-то сейчас

Бродить по Бродвею и по Елисейским полямЧуть-чуть оживляться среди «обольстительных дам»И руки засунув глубоко в карманы, в полковничий плащС достоинством шествовать средь человеческих чащ

Чего там… Все ясно. И дамы и войны двух мух…И слава… Увы человеческий это все духИ крепко вдохнув этот сыру подобный вонючему как бы рокфоруИз запах… Иду, а Бродвей загибается в гору…

Парижские стихи

1. Баллада парка Лобо

Пахнет бензином над бурой водойСолнце за тучей сыройБотик моторный пропыхал «Жюстин»В дождь. Неприятно один.

Бросил вдруг в Сену бутылку арабГрек откусил свой кебабСлева француза целует французКаждый имеет свой вкус.

Ива. Каштан. Лавровишня и ельСправа бродяга забившийся в щельВ тряпки. Гнездо из кусков одеялОн гениально создал

Девушка с толстым хорошим бедромЗанята длинным хорошим письмомВ парк вдруг заходит печальный НиктоЧлен показать из пальто

Голубь увечный летает не злясьЛапа отпала гноясьНо ничего — проживет он и такСкачет и жрет он маньяк

«Живы мы!» «Выжить!» — природа кричитКаждый имеет уверенный видДаже волна весела и бодраФорму имеет бедра. . . . . . . . .Если бы был авиатор мне другОн оказал бы ряд важных услугТак над Парижем из газовых струйОн написал бы мне ХУЙ. . . . . . . . . .Знаю я женщину — ей сорок пятьОх как не хочет она увядатьЖенщиной быть она хочет всегдаНежною щелкой горда

Мне приходилось работать ХристомИ не с одной Магдалиной притомКаждую нужно ободрить поднятьНовое имя ей дать

Целая очередь бледных блудницХуже чем в худшей из худших больницМимо прошли. Я работал ХристомЖил этим тяжким трудом

В парке весь мир как бы в капле росыПроизошли у бродяги усыДевушка с толстым и мягким бедромСела с арабом вдвоем

Перестановкою света и тучОт Нотр-Дама протянут нам лучМы уцепились… И вот на пальтоКончил за всех нас Никто…

Париж, 1981 год

2. После фильма

Где все эти Good bad girlsЖестокие девушки с резко откинутыми головамис расширенными зрачкамибезжалостно ищущие любовь по всему мируначинающие с ничего?

Где мужчины с блестящими проборамив больших костюмахостро танцующие танго с неожиданными поворотамицелующие девушек с вампирским видомхмуро наклоненные над girls?

Где шумная экзотическая толпатопчущая лакированными туфлямигладко причесанные лужайкиТолпа — которую поджидают огромные белые роллс-ройсы(— усики мужчин крупным планомеще шелковые чулки des femmes fatales)?

Куда они пропали?Куда устремились роллс-ройсыпосле того памятного пикника?Куда они приехали когда прошел дождь?Что случилось за надписью The End?. . . . . . . . . . . .Они — старые и незаметныетряся облезлыми головамиживут на Central Park South— утверждает мой знакомый журналистВечерами спускаются в темные кожаные старые барыслушать негритянский джаз

В барах пусто (до сих пор было пусто), пахнет опилкамиИ никто их не узнает…

Кое-кто тихо умер от OD (овердозы наркотиков)и мирно покоятся на темно-зеленых кладбищах Калифорнии

С полдюжины героев намеренно покончили с собой…Двух или трех след затерялся…Тарзан кажется служит дорменом в одном из отелей Лас-Вегаса…Но в любом случае жизнь прошла…. . . . . . . . . . .Чего же мы-то ждембессмысленно ссорясь —мой друг!Придержи свой гнев — надевай поскорей свою шляпуИ поедем давай танцевать!..

3. Романс