Андрей Вознесенский - Тьмать Страница 32

1. Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться…

Вы живого несли по стране!Гоголь был в летаргическом снеГоголь думал в гробу на спине:

«Как доносится дождь через крышку,но ко мне не проникнет, шумя, —отпеванье неясное слышу,понимаю, что это меня.

Вы вокруг меня встали в кольцо,налюдая, с какою кручинойпогружается нос мой в лицо,точно лезвие в нож перочинный.

Разве я некрофил? Это вы!Любят похороны в России,поминают, когда вы мертвы,забывая, когда вы живые.

Плоть худую и грешный мой духпод прощальные плачи волшебныезаколачиваете в сундук,отправляя назад, до востребования».

Летаргическая Нева,летаргическая немота —позабыть, как звучат слова…

«Поднимите мне веки,соотечественники мои,в летаргическом векепробудитесь от галиматьи.Поднимите мне веки!

Разбуди меня, люд молодой,мои книги читавший под партой,потрудитесь понять, что со мной.Нет, отходят попарно.

Под Уфой затекает спина,под Рязанью мой разум смеркается.Вот одна подошла, поняла…Нет – сморкается!

Вместо смеха открылся кошмар.Мною сделанное – минимально.Мне впивается в шею комар,он один меня понимает.

Я запретный выращивал плод,плоть живую я скрещивал с тленьем.Помоги мне подняться, Господь,чтоб упасть пред тобой на колени.

Летаргическая благодать,летаргический балаган —спать, спать, спать…

Я вскрывал, пролетая, гробав предрассветную пору,как из складчатого гриба,из крылатки рассеивал споры.

Ждал в хрустальных гробах, как в стручках,оробелых царевен горошины.Что достигнуто? Я в дураках.Жизнь такая короткая!

Жизнь сквозь поры несётся в верхи,с той же скоростью из стаканаиспаряются пузырькинедопитого мною нарзана».

Как торжественно-страшно лежать,как беспомощно знать и желать,что стоит недопитый стакан!

«Из-под фрака украли исподнее.Дует в щель. Но в неё не просунуться.Что там муки Господниеперед тем, как в могиле проснуться!»

Крик подземный глубин не потряс.Трое выпили на могиле.Любят похороны у нас,как вы любите слушать рассказ,как вы Гоголя хоронили.

Вскройте гроб и застыньте в снегу.Гоголь, скорчась, лежит на боку.Вросший ноготь подкладку прорвал сапогу».

Стихи не пишутся – случаются,как чувства или же закат.Душа – слепая соучастница.Не написал – случилось так.х

Достигли ли почестей постных,рука ли гашетку нажала —в любое мгновенье не поздно,начните сначала!

«Двенадцать» часы ваши пробили,но новые есть обороты.Ваш поезд расшибся. Попробуйтелетать самолётом!

Вы к морю выходите запросто,спине вашей зябко и плоско,как будто отхвачено заступоми брошено к берегу прошлое.

Не те вы учили алфавиты,не те вас кимвалы манили,иными их быть не заставите —ищите иные!

Так Пушкин порвал бы, услышав,что не ядовиты анчары,великое четверостишье —и начал сначала!

Начните с бесславья, с безденежья.Злорадствует пусть и ревнуетбылая твоя и нездешняя —начните иную.

А прежняя будет товарищем.Не ссорьтесь. Она вам родная.Безумие с ней расставаться,однако

вы прошлой любви не гоните,вы с ней поступите гуманно —как лошадь её пристрелите.Не выжить. Не надо обмана.

Р. Щедрину

У лесника поселилась залётка.Скрипка кричит, соревнуясь с фрамугою.Как без водырассыхается лодка,старая скрипкарассохлась без музыки.

Скрипка висела с ружьями рядом.Врезалась майка в плеча задубелые.Правое больше привыкло к прикладам,и поотвыкло от музыкилевое.

Но он докажет этим мазурикамперед приезжей с глазами фисташковыми —левым плечомупирается в музыку,будто машинуиз грязи вытаскивает!

Ах, покатила, ах, полетела…Вслед тебе воют волки лесничества…Майки изогнутая бретелька —как отпечаток шейки скрипичной.

В. Жаку

В гнезде, венчающем берёзу,стояли аист с аистихоюнад чёрным хутором бесхознымбессмысленно и артистично.

Гнездо приколото над чащею,как указанье Вифлеема.Две шеи выгнуты сладчайше.Вот так змея стоит над чашею,став медицинскою эмблемой.

Но заколочено на годывнизу хозяйское гнездовье.Сруб сгнил. И аист без работы.Ведь если награждать любовью,то надо награждать кого-то.

Я думаю, что Белоруссиясемей не возместила всё ещё.Без них и птицы безоружные.Вдруг и они без аистёныша?…

Когда-нибудь, дождём накрытая,здесь путница с пути собьётся,и от небесного событияпод сердцем чудо в ней забьётся.

Своё ощупывая тело,как будто потеряла спички,сияя, скажет: «Залетела.Я принесу вам сына, птички».

Прощайте, Семён Исаакович.Фьюить!Уже ни стихом, ни сагоюоттуда не возвратить.

Почётные караулыу входа в нездешний гулждут очереди понуро,в глазах у них: «Караул!»

Пьерошка в одежде ёлочной,в ненастиях уцелев,серебрянейший, как пёрышко,просиживал в ЦДЛ.

Один, как всегда, без дела,на деле же – весь из мук,почти что уже без теламучительнейший звук.

Нам виделось Кватроченто,и как он, искусник, смел…А было – кровотеченьеиз горла, когда он пел!

Маэстро великолепный,а для толпы – фигляр…

Невыплаканная флейтав красный легла футляр.

Когда ты была во мне точкой(отец твой тогда настаивал),мы думали о тебе, дочка, —оставить или не оставить?

Рассыпчатые твои косы,ясную твою памятьи сегодняшние твои вопросы:«оставить или не оставить?»

Лик ваш серебряный, как алебарда.Жесты легки.В вашей гостинице аляповатойв банке спрессованы васильки.

Милый, вот что вы действительно любите!С Витебска ими раним и любим.Дикорастущие сорные тюбикис дьявольскивыдавленнымголубым!

Сирый цветок из породы репейников,но его синий не знает соперников.Марка Шагала, загадка Шагала —рупь у Савёловского вокзала!

Это росло у Бориса и Глеба,в хохоте нэпа и чебурек.Во поле хлеба – чуточку неба.Небом единым жив человек.

Их витражей голубые зазубрины —с чисто готической тягою вверх.Поле любимо, но небо возлюблено.Небом единым жив человек.

В небе коровы парят и ундины.Зонтик раскройте, идя на проспект.Родины разны, но небо едино.Небом единым жив человек.

Как занесло васильковое семяна Елисейские, на поля?Как заплетали венок вы на темяГранд-опера, Гранд-опера!

В век ширпотреба нет его, неба.Доля художников хуже калек.Давать им сребреники нелепо —небом единым жив человек.

Ваши холсты из фашистского бредаот изуверов свершали побег.Свёрнуто в трубку запретное небо,но только небом жив человек.

Не протрубили трубы Господнинад катастрофою мировой —в трубочку свёрнутые полотнавоют архангельскою трубой!

Кто целовал твоё поле, Россия,пока не выступят васильки?Твои сорняки всемирно красивы,хоть экспортируй их, сорняки.

С поезда выйдешь – как окликают!По полю дрожь.Поле пришпорено васильками,как ни уходишь – всё не уйдёшь…

Выйдешь ли вечером – будто захварываешь, —во поле углические зрачки.Ах, Марк Захарович, Марк Захарович,всё васильки, всё васильки…

Не Иегова, не Иисусе,ах, Марк Захарович, нарисуйтенепобедимо синий завет —Небом Единым Жив Человек.

Ты кричишь, что я твой изувер,и, от ненависти хорошея,изгибаешь, как дерзкая зверь,голубой позвоночник и шею.

Недостойную фразу твоюне стерплю, побледнею от вздору.Но тебя я боготворю.И тебе стать другой не позволю.

Эй, послушай! Покуда я жив,жив покуда,будет люд тебе в храмах служить,на тебя молясь, на паскуду.

Тираны поэтов не понимают, —когда понимают – тогда убивают.

Милые рощи застенчивой родины(цвета слезы или нитки суровой)и перекинутые неловковместо мостков горбыльковые продерни,будто продёрнута в кедах шнуровка!

Где б ни шатался,кто б ни базарило преимуществах ФЭДа над Фетом, —слёзы ли это?линзы ли это? —но расплываются перед глазамимилые рощи дрожащего лета!

Я не ведаю в женщине тойчёрной речи и чуингама,ты, возлюбленная, со мнойразговаривала жемчугами.

Простирала не руку, а длань.Той, возлюбленной, мелкое чуждо.А её уязвленная брань —доказательство чувства.

Александр Сергеевич,