Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932 Страница 34

Дубовые стихи*

(К балу 13 января)

Глубокоуважаемые читатели!Мы, журналисты и писатели,Не мудрствуя лукаво,Помогаем всем налево и направоОт зари до зариВ самом разнообразном виде:Составляем благотворительные календари,Пишем в «Инвалиде»,Взываем, не досыпая ночей,О балах адвокатов, шоферов, врачей,Студентов и летчиков,Химиков и переплетчиков…Пишем о детских приютах,О флотских каютах…Читаем на всех вечеринках(К черту рифмы!) —Доклады, рассказы, стихи,Стряпаем скетчи для елок,Для землячеств, содружеств, кружков…Если всех перечесть,Хватит столбца на четыре…И только под Новый год —Наша вакансия.

Зачем же вам в рупор кричатьИ взывать…Все вы, наши друзья —Пациенты-клиентыПо своей же охотеК нам сами придете…Но только, во имя всех Муз,Вас просит наш кроткий Союз:Во время чтения,Во время пенияСоблюдайте, друзья, тишину!Поболтать ведь можно в антракте(К дьяволу рифмы!) —У буфета, на лестнице.В коридорах, у лотереи.Во время танцев,Внизу у вешалкиИ по дороге домой…Как видите, выбор огромный…До нашего балаОсталось времени мало:Чтоб силы набрать,Ложитесь вовремя спать,Не танцуйте, не пейтеИ не курите…Увидите сами,Как вам это пригодится.

Мобилизация

(К балу прессы 13 января)

«Этот год шершавым будет…» —Тусклым голосом загробнымОбъяснил мне Петр Баранов,Стиснув щетку в кулаке.«Для чего ж, о вещий ворон,Ты бензином чистишь смокинг?Ведь потоп ты можешь встретитьИ в потертом пиджаке».

«О! — сказал он, зарумянясь,—Ведь тринадцатого, завтра,Я танцую с Дарьей ЛьвовнойНа писательском балу…А она ведь не такая,Чтоб во имя пессимизмаПить со мною завтра кофеВ грязном баре на углу…»

Вынув белую сорочку,Обметал он на манжетеРазболтавшиеся петли,Посмотрел — и просиял.«Так она мне и сказала:Если завтра не пойдете,Трех найду на ваше место —Все идут на этот бал!»Словно воин перед битвой,Рассмотрел он хладнокровноГалстук, запонки, ботинки —Весь свой бальный гардероб.«Так она мне и сказала:Не желаю разлагаться!Я прошу вас сделать выбор —Или я, или потоп…»

Перед зеркалом каминнымСделал он два быстрых тура,Локоть вправо, пятка влево,Томно набок голова…А потом разбил копилку,Подсчитал свои депансы,Языком лукаво щелкнулИ сказал, смеясь: «Са-ва!»

ИЗ РИМСКОЙ ТЕТРАДИ*

Римские камеи*

На рынке в пестрой суете,Средь помидорного пожара,Сидит, подобная мечте,Пушисто-бронзовая Клара.Но, ах, из груды помидорВдруг рявкнул бас ее матросский:«Какого дьявола, синьор,Облокотились вы на доски?!»

         Под фиговой лапой         В сплошном дезабилье,         Обмахиваюсь шляпой         И жарюсь на скамье,         Но только солнце село,—         Приплыл прохладный мрак:         И с дрожью прячешь тело         В застегнутый пиджак.

Нацедив студеной влагиВ две пузатые баклаги,Я следил у водоема,Как, журча, струилась нить.Потный мул в попоне гладкойМордой ткнул меня в лопатки:Друг! Тебя заждались дома,—Да и мне мешаешь пить!..

Есть белое и красное киянти.Какое выпить ночью при луне,Когда бамбук бормочет в вышинеИ тень платанов шире пышных мантий?Пол-литра белого, — так жребию угодно.О виноградное густое молоко!Расширилась душа, и телу так легко.Пол-литра красного теперь войдет свободно.

        Олеандра дух тягучий —        Как из райского окошка,        А над ним в помойной куче        Разложившаяся кошка.        Две струи вплелись друг в друга…        Ах, для сердца не отрада ль:        Олеандр под солнцем юга        Побеждает даже падаль.

Римские офорты*

Напружив угловатый костякИ болтая цветными кистями.Тянет в гору ушастый чудакКолесницу-двуколку с камнями…

Ветер северный злее бича,Мчатся ржавые листья платана,Но железная тяга плеча,Как машинный рычаг, неустанна…

За мотором мелькает мотор,Плащ шуршит над вздремнувшим возницей,Умный зверь сквозь взметнувшийся сорТвердо правит своей колесницей.

У постройки копны этажей,Словно вкопанный, встанет он круто,С грубым грохотом ржавых ножейХлынет наземь холм темного бута…

Пар клубится над блеском спины.Ветер дует из синих окраин…Мул покорно стоит у стены,В траттории продрогший хозяин.

Мерзнут слезы. День скучен и сер.Отдыхают набухшие жилы.А напротив незрячий ГомерХолодеет над выступом виллы.

Со щенком, взлохмаченным бродягой,       Мы ушли в поля.Лента гор цвела лиловой сагой.       Ветер и земля…Римский мост под пестрой колымагой       Круче корабля.

Опьянел мой пес от вольной шири —       Две звезды в зрачках.Поздний шмель зудит на тихой лире,       Небо в облаках.Человек, влача ступни, как гири,       Пашет на быках.

Овцы склон за башнею покрыли —       Зелень и руно.Солнце брызнуло столбом закатной пыли              В синее окно.Не мираж ли злые наши были,—       Горькое вино?

В камышах дымится малярия,       Плащ к воде склоня.Пес, домой! Молчат поля глухие.       Дробный стук коня…Над харчевней кроткая Мария       И глазок огня.

За прилавком — курчавый синьор.Над прилавком — фиаски.А в витрине зеленый ликерСтроит пьяницам глазки.Приподняв изумленную бровь,Старушонка смакуетВиноградную темную кровьИ с подручным флиртует…Господин на собачьем меху —Весь из синеньких жилок —И подросток в гагачьем пухуЖдут покорно бутылок.Шали томно дрожат бахромой.Кошка хлопнула крышкой.Сверху с лестницы мальчик хромойЛезет с ромом под мышкой.А с оливковым маслом чаныИз густой терракотыПо углам, под крылом тишины,Полны сладкой дремоты…Если тихо сидеть у окна,Липкий столик качая,Наклонясь над бокалом винаЦвета крепкого чая,И смотреть на входящих людей,На палитру ликеров,Слушать с улицы дробь лошадейИ сирены моторов —В сердце вспыхнет беспечная ложьВсе, что было, как путь бездорожный…Эй, синьор! Закрываете? Что ж…Домечтать и на улице можно.

Склонив умильно выиНад кровлею крутой,Позируют святые,Раскинув плащ фатой.А под фронтоном крышиСредь ровных желобковСпит в раковинах нишиРяд томных стариков.Волнуясь, стынут складки,Тела — сплошной потоп,А руки их так сладки,Как каменный сироп.Античные колонны,Втисненные в фасад,Напрасно убежденноО строгости кричат:Вокруг струится пламяВолнистых завитков,—Вот — пояс словно знамя,Вот — чуб из мотыльков…Среди любой прогулки,Вдоль улиц бросив взгляд,Ты в каждом переулкеНайдешь такой фасад.Профан! Прищурив око,Ужель ты скажешь: «гиль!»Се папского бароккоНаивно-пышный стиль.

В гостинице «Пьемонт»*