Владимир Набоков - Стихи Страница 34

1923

И странной близостью закованный…

А. Блок

Тоска, и тайна, и услада…Как бы из зыбкой чернотымедлительного маскарадана смутный мост явилась ты.И ночь текла, и плыли молчав ее атласные струитой черной маски профиль волчийи губы нежные твои.И под каштаны, вдоль канала,прошла ты, искоса маня;и что душа в тебе узнала,чем волновала ты меня?

Иль в нежности твоей минутной,в минутном повороте плечпереживал я очерк смутныйдругих — неповторимых — встреч?И романтическая жалостьтебя, быть может, привелапонять, какая задрожаластихи пронзившая стрела?Я ничего не знаю. Страннотрепещет стих, и в нем — стрела…Быть может, необманной, жданнойты, безымянная, была?

Но недоплаканная горестьнаш замутила звездный час.Вернулась в ночь двойная прорезьтвоих — непросиявших — глаз…Надолго ли? Навек? Далечеброжу и вслушиваюсь яв движенье звезд над нашей встречей.И если ты — судьба моя…Тоска, и тайна, и услада,и словно дальняя мольба…Еще душе скитаться надо.Но если ты — моя судьба…

1923 г.

Стоишь ли, смотришь ли с балкона,деревья ветер гнет и самшалеет от игры, от звонас размаху хлопающих рам.Клубятся дымы дождевыепо заблиставшей мостовойи над промокшею впервыезелено-яблочной листвой.От плеска слепну: ливень, снег ли,не знаю. Громовой удар,как будто в огненные кегличугунный прокатился шар.

Уходят боги, громыхая,стихает горняя игра,и вот вся улица пустая —лист озаренный серебра.И с неба липою пахнулоиз первой ямки голубой,и влажно в памяти скользнуло,как мы бежали раз с тобой:твой лепет, завитки сырые,лучи смеющихся ресниц.Наш зонтик, капли золотыена кончиках раскрытых спиц…

1923

Верь: вернутся на родину все,вера ясная, крепкая: с севералыжи неслышные, с юганочная фелюга.Песня спасет нас.Проулками в горушел я, в тяжелую шел темноту,чуждый всему, и крутому узоручерных платанов, и дальнему споруволн, и кабацким шарманкам в порту.Ветер прошел по листам искривленным,ветер, мой пьяный и горестный брат,и вдруг затих под окном озаренным:ночь, ночь — и янтарный квадрат.

Кто-то была та, чей голос горящийрусскою песней гремел за окном?В сумраке видел я отблеск горящий,слушал ее под поющим окном.Как распевала она! Проплывалосердце ее в лучезарных струях,как тосковала,как распевала,молясь былому в чужих краях,о полнолунье небывалом,о небывалых соловьях.И в темноте пылали звуки, —рыдающая даль любви,даль — и цыганские разлуки,ночь, ночь — и в роще соловьи.

Но проносился ветер с морядыханьем соли и вина,и гармонического горяспадала жаркая волна.Касался грубо ветер с моряглициний вдоль ее окна,и вновь, как бы в блаженстве горя,пылала звуками она…

О чем? О лепестке завялом,о горестной своей красе,о полнолунье небывалом,о небывалом —ветер! Вернутся на родину все,вера ясная, крепкая: с севералыжи неслышные, с юга ночная фелюга…Все.

1923 г.

1

Как жадно, затая дыханье,склоня колена и плеча,напьюсь я хладного сверканьяиз придорожного ключа.И, запыленный и счастливый,лениво развяжу в тениевангелической оливысандалий узкие ремни.Под той оливой, при дороге,бродячей радуясь судьбе,без удивленья, без тревоги,быть может, вспомню о тебе.И пеньем дум моих влекома,в лазури лиловатой дня,в знакомом платье незнакома,пройдешь ты, не узнав меня.

1923, Сольес-Пон

2. Солнце (Из цикла "Прованс")

Слоняюсь переулками без цели,прислушиваюсь к древним временам:при Цезаре цикады те же пели,и то же солнце стлалось по стенам.Поет платан, и ствол в пятнистом блеске;поет лавчонка; можно отстранитьлегко звенящий бисер занавески:поет портной, вытягивая нить.И женщина у круглого фонтанапоет, полощет синее белье,и пятнами ложится тень платанана камни, на корзину, на нее.Как хорошо в звенящем мире этомскользить плечом вдоль меловых оград,быть русским заблудившимся поэтомсредь лепета латинского цикад!

Сольес-Пон, 1923 г.

Я Индией невидимой владею:приди под синеву мою.Я прикажу нагому чародеюв запястье обратить змею.Тебе, неописуемой царевне,отдам за поцелуй Цейлон,а за любовь — весь мой роскошный, древний,тяжелозвездный небосклон.Павлин и барс мой, бархатно-горящий,тоскуют; и кругом дворцашумят, как ливни, пальмовые чащи,все ждем мы твоего лица.Дам серьги — два стекающих рассвета,дам сердце — из моей груди.Я царь, и если ты не веришь в это,не верь, но все равно, приди!

<1923>

* В С.: без назв., дата 7. 12. 23.

Памяти В. Д. Набокова

Смерть — это утренний луч, пробужденье весеннее. Верю,ты, погруженный в могилу, пробужденный, свободный,ходишь, сияя незримо, здесь, между нами — до срока,спящими…

О, наклонись надо мной, сон мой подслушай —снятся мне слезы, снятся напевы, снятся молитвы…Сплю я, раскинув руки, лицом обращенный к звездам:в сон мой втекает мерцающий свет, оттого-то прозрачныдаже и скорби мои…

Я чую: ты ходишь так близко,смотришь на спящих; ветер твой нежный целует мне веки,что-то во сне я шепчу; наклонись надо мной и услышишьсмутное имя одно, — что звучнее рыданий, и слащепесен земных, и глубже молитвы — имя отчизны.

<1923>

Живи, звучи, не поминай о чуде, —но будет день: войду в твой скромный дом,твой смех замрет, ты встанешь: стены, людивсе поплывет, — и будем мы вдвоем…Прозреешь ты в тот миг невыразимый,спадут с тебя, рассыплются, звеня,стеклом поблескивая дутым, зимыи вёсны, прожитые без меня…Я пламенем моих бессонниц, хладоммоих смятений творческих прильну,взгляну в тебя — и ты ответишь взглядомпокорным и крылатым в вышину.Твои плеча закутав в плащ шумящий,я по небу, сквозь звездную росу,как через луг некошеный, дымящий,тебя в свое бессмертье унесу…

<1923>

И в Божий рай пришедшие с землиустали, в тихом доме прилегли…Летают на качелях серафимыпод яблонями белыми. Скрипятверевки золотые. Серафимыкричат взволнованно…

А в доме спят, —в большом, совсем обыкновенном доме,где Бог живет, где солнечная леньлежит на всем; и пахнет в этом доме,как, знаешь ли, на даче, — в первый день…Потом проснутся; в радостной истомепосмотрят друг на друга; в сад пройдут —давным-давно знакомый и любимый…О, как воздушно яблони цветут!..О, как кричат, качаясь, серафимы!..

<1923>

Слова — мучительные трубы,гремящие в глухом лесу, —следят, перекликаясь грубо,куда я пламя пронесу.Но что мне лай Дианы жадной,ловитвы топот и полет?Моя душа — олень громадный —псов обезумевших стряхнет.Стряхнет — и по стезе горящейпромчится, распахнув рога,сквозь черные ночные чащина огненные берега!

<1923>