Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1 Страница 44

Поэт

Тут, на углу, в кафе нескромном,Чуть седоватый, чуть хмельной,Цилиндр надвинув, в позе томной,Всю ночь сидит поэт земной.

Друзей меняют проститутки,Вино меняется в стекле.Он смотрит, неизменно чуткийКо всем явленьям на земле.

Старуха жизнь, играя в жмурки,Показывает вновь и вновьВ вине сверкающем окуркиИ в твари проданной любовь!

Он смотрит с доброю усмешкойНа простенькие чудеса…А там Медведица, тележкойГремя, ползет на небеса.

ДЕВИЙ ЛИК

Вихревик

Ты откуда же, откудаПрилетаешь, Вихревик,В туче свиста, гула, гудаОбнажая дикий лик?

Дева с юношей гуляла,Взявшись за руку спроста.Ты сверкнул — и небывалоИх смыкаются уста.

Голубь с белой голубицейРеял в тихой синеве.Ты взглянул — и птица с птицейБьются трепетно в траве.

Плавал облак над землею.Вдруг он с нею, темно-ал,Скручен молоньей тугою —Ты вдали захохотал.

Две звезды во тьму летели,Ты нагрянул — и, взвихрясь,В огневом едином хмелеЖизнь их звездная слилась.

Вихревик мой светлый, дикий!Ведь тебе моя весна,Как разливу берег тихий,Беззаветно отдана.

Жги и лютуй без пощады:В пепел тело обрати,Душу в мире сквозь преграды,Сквозь пределы размети!

Сказка старая

Сказка старая: рыбакПолюбил наяду.Был силач он и простакИ рыбачил смладу.

А она в глуби морскойЖемчуга, кораллыСобирала в свой покойПод седые скалы.

Так бы все и шло всегда,Да случились бури,С моря темная водаВстала до лазури.

И наяду под скалуВыбросило валом,Где рыбак дрожал в углуНа челне удалом.

Бури спрятались на дно,А любовь осталась.Сердце — всем оно дано —У наяды сжалось.

День прошел, а может, три,Поцелуи крепнут.Звезды в небе до зариПеред страстью слепнут.

В берега стучит челнок.Камни пена лижет,Белый движется песок,Время крылья движет.

Сказка старая: рыбакРазлюбил наяду.Только хлынет с моря мрак,Нет с душою сладу.

Только солнце на восток,Берег песней стонет:«Унесет меня челнок,Ветер не догонит».

«Уплывай, рыбак, домой,Милый, милый, милый!Поплыву я за кормойДо последней силы.

Во глубинах тишина,Голубые дали.Смерть морская всем одна —Без людской печали…»

Сказка старая: рыбакТридцать лет рыбачит,И о ком — забыл, простак, —В бурю море плачет.

Лань

Софии В<ышнеградской>

Всю ночь мне снился необычный —О, про тебя ли — этот сон:Гудят леса, взлетает зычноРогов призывных вопль и стон.

Разгоряченный кровью дикой,Мой конь несет меня сквозь лес,Но я, охотник, я, владыка,И нем и бледен, как мертвец.

Там, в сонной дали перелесков,Где жизнь звериная дрожитПод тайной волей звездных блесков, —Подранок ласковый бежит.

Ее я ранил, лань лесную,Но я убить ее не мог!Всю душу, от убийств хмельную,Туманный взор ее ожег.

Она, дрожа, остановиласьИ даже ближе подошла.А под коленом кровь струилась,А очи застилала мгла.

И я, охотник, я, владыка,Коня в смятенье обратилПеред огнем любви великой,Который зверя озарил.

Трубят рога, конец охоте,Мой конь несет меня в лесу.Ликуют псы. Но, как в дремоте,Я в тихую гляжу красу.

Домчал к привалу конь вспененный,И слухом, глохнущим в стрельбе,Вокруг я слышу гул смущенный:«Тут девушка пришла к тебе».

И вижу я: остановиласьИ даже ближе подошла,А под коленом кровь струилась,А очи застилала мгла.

И тихо руку протянулаИ молвила: «Твоя раба».Я знал: единственного дулаТак пуля подстрелить могла.

Я крикнул: «Вихорь!» Пес из сворыКо мне, любимый, прибежал,И с шеи пса рукой нескоройЯ цепь серебряную снял.

И ей, рабыне богоданной,У раны пламенной сцепил,Чтоб знак неволи долгожданнойНавеки памятен ей был.

«Узнай меня, — я молвил тихо, —Иди за мной!» — воскликнул я.И, как лесная повилика,Поникла пленница моя.

Так снилось мне. Но эти брови,Свободные твои глазаУжель такой хотят любови,Какой траву гнетет гроза?

На нежном звере цепь сцепилась.Но гордые — твои черты.Ужели ты во сне мне снилась?Ужели снилася не ты?

«Я днем люблю какую-то дикарку…»

Я днем люблю какую-то дикаркуС дрожащим и несытым ртом,С зубами дикими и кровью жаркой,С покатым и широким лбом.

И днем мне кажется, что с нею, пьяной,Я об руку всю жизнь пройдуДорóгою, всегда от солнца рдяной,В живом, как зарево, бреду.

Но вечером, когда на миг смолкаетВ людском звериное, а тьмаЕще неслышимо вокруг летает,Уходит ярость от меня сама.

Я нахожу в себе такие струны,Какие в ангелах и детвореПочти божественно и юноПоют на утренней заре.

Тебя я вечером люблю. В сияньеТвоих забывчивых и черных глаз,Где вспыхивает вдруг страданье,Где гневный загорается алмаз.

И, выгнутых искусством поколении,Люблю тоску твоих бровейИ у ресниц замученные тениНеведомых тебе страстей.

Полуверка

Глаза лукавы и приветливы,И щеки под платком белы,И в белом вся. Но оком сметливымЯ вижу дочь любимой мглы.

Ведь полногуба ты. И ведомо,Как будешь цельно приникать,Под молодецкою победоюЗадумываться и вздымать.

Ведь грудь твоя блястую скована,Как будто на войну летит,И, знамо, ждет, кому дарованоСеребряный отринуть щит.

Ведь с малых лет блаженной ликвоюТвоя душа опалена,И под застенчивой улыбкоюТы богу ярому верна.

Мне речь твоя, протяжно-томная,И непонятна и нова,Как будто звуки все любовныеИ ласковые все слова.

Моя, моя, в веках стремительных,Ты, облеченная во свет!В очах хранящая томительныхПервоначальной тьмы завет:

Окутываясь мглой пречистою,Живого мира колыбельКачай, кружи, стреми неистово,В родимый возвращаясь хмель!

Черница

Опять мне снился этот город,И башенки, и купола.И был безудержно я молод,А ты такой, как есть, была.

С косой, раскинутой, как ночиРаскинуто вверху крыло,Что даже звездам вечным очиЗакрыть бы тьмой своей могло.

С руками лебединой шеиБелей, нежнее и стройней,И с поступью летуньи-феиИли заоблачных теней.

Я под окном печальной кельиВ улыбке огневой стоялИ страсти первое похмелье,Как первый поцелуй, вдыхал.

Вставало солнце, и деревьяДрожали вешнею листвой,А сила солнечная, девья,Все узывала в трепет свой.

Уж ты не раз мне прошептала:«Прощай, нежданный! Уходи», —И строгою такою стала,Как у иконы на груди,

Когда в молитве жемчуг ризыЛобзаешь с детской верой ты,А голубь ласковый и сизыйБлагословляет с высоты.

Но локон длинный, локон темный,Спускающийся из окна,Я целовал — и чаше томной,Вину весны, не ведал дна.

Уж соловьи встречали утро,И пели снова купола,А ты с улыбкой тайномудройИ не пускала, и гнала…

Я просыпался — ночь, лампада,Тоска последнего письма:«Я ухожу — прощай, не надо! —Пока могу уйти сама».

Шарманщица