Владимир Набоков - Стихи Страница 47

10

А жил я в комнате старинной,но в тишине ее пустыннойтенями мало дорожил.Держа московского медведя,боксеров жалуя и бредякрасой Италии, тут жилстудентом Байрон хромоногий.Я вспоминал его тревоги, —как Геллеспонт он переплыл,чтоб похудеть. Но я остылк его твореньям… Да проститсянеромантичности моей, —мне розы мраморные Китсавсех бутафорских бурь милей.

11

Но о стихах мне было вреднов те годы думать. Винтик медныйвращать, чтоб в капельках воды,сияя, мир явился малый, —вот это день мой занимало.Люблю я мирные рядылабораторных ламп зеленых,и пестроту таблиц мудреных,и блеск приборов колдовской.И углубляться день-деньскойв колодец светлый микроскопаты не мешала мне совсем,тоскующая Каллиопа,[5]тоска неконченых поэм.

12

Зато другое отвлекало:вдруг что-то в памяти мелькало,как бы не в фокусе, — потомясней, и снова пропадало.Тогда мне вдруг надоедалоиглой работать и винтом,мерцанье наблюдать в узореоднообразных инфузорий,кишки разматывать в уже;лаборатория ужемне больше не казалась раем;я начинал воображать,как у викария за чаеммы с нею встретимся опять.

13

Так! Фокус найден. Вижу ясно.Вот он, каштаново-атласныйпереливающийся лоскпрически, и немного грубыйрисунок губ, и эти губы,как будто ярко-красный воскв мельчайших трещинках. Прикрылаглаза от дыма, докурила,и, жмурясь, тычет золотымокурком в пепельницу… Дымсейчас рассеется, и станутмигать ресницы, и в упорглаза играющие глянути, первый, опущу я взор.

14

Не шло ей имя Виолета,(вернее: Вийолет, но этоедва ли мы произнесем).С фиалкой[6] не было в ней сходства, —напротив: ярко, до уродства,глаза блестели, и на всемподолгу, радостно и важновзор останавливался влажный,и странно ширились зрачки…Но речи, быстры и легки,не соответствовали взору, —и доверять не знал я самчему — пустому разговоруили значительным глазам…

15

Но знал: предельного расцветав тот год достигла Виолета, —а что могла ей принестибританской барышни свобода?Осталось ей всего три годадо тридцати, до тридцати…А сколько тщетных увлечений, —и все они прошли, как тени, —и Джим, футбольный чемпион,и Джо мечтательный, и Джон,герой угрюмый интеграла…Она лукавила, влекла,в любовь воздушную играла,а сердцем большего ждала.

16

Но день приходит неминучий;он уезжает, друг летучий:оплачен счет, экзамен сдан,ракета теннисная в раме, —и вот блестящими замками,набитый, щелкнул чемодан.Он уезжает. Из переднейвыносят вещи. Стук последний, —и тронулся автомобиль.Она вослед глядит на пыль:ну что ж — опять фаты венчальнойнапрасно призрак снился ей…Пустая улочка, и дальнийзвук перебора скоростей…

17

От инфлуэнции презреннойее отец, судья почтенный,знаток портвейна, балагур,недавно умер. Виолетажила у тетки. Дама этаодна из тех ученых дур,какими Англия богата, —была в отличие от братавысокомерна и худа,ходила с тросточкой всегда,читала лекции рабочим,культуры чтила идеали полагала, между прочим,что Харьков — русский генерал.

18

С ней Виолета не бранилась, —порой могла бы, но ленилась, —в благополучной тишинежила, о мире мало зная,отца все реже вспоминая,не помня матери (но мнео ней альбомы рассказали, —о временах осиных талий,горизонтальных канотье.Последний снимок: на скамьеона сидит; по юбке длиннойстекают тени на песок;скромна горжетка, взор невинный,в руке крокетный молоток).

19

Я приглашен был раза два-трив их дом радушный, да в театрераз очутилась невзначайсо мною рядом Виолета.(Студенты ставили Гамлета,и в этот день был рай не в райвеликой тени барда.) Чащемы с ней встречались на кричащейвечерней улице, когдаснует газетчиков орда,гортанно вести выкликая.Она гуляла в этот час.Два слова, шуточка пустая,великолепье темных глаз.

20

Но вот однажды, помню живо,в начале марта, в день дождливый,мы на футбольном были с нейсоревнованьи. Понемногуросла толпа, — отдавит ногу,пихнет в плечо, — и все теснеймногоголовое кишенье.С самим собою в соглашеньея молчаливое вошел:как только грянет первый гол,я трону руку Виолеты.Меж тем, в короткие портки,в фуфайки пестрые одеты, —уж побежали игроки.

21

Обычный зритель: из-под кепкигуба брезгливая и крепкийдымок Виргинии. Но вдругразжал он губы, трубку вынул,еще минута — рот разинул,еще — и воет. Сотни руквзвились, победу понукая:игрок искусный, мяч толкая,вдоль поля ласточкой стрельнул, —навстречу двое, — он вильнул,прорвался, — чистая работа, —и на бегу издалекадубленый мяч кладет в воротаударом меткого носка.

22

И тихо протянул я руку,доверясь внутреннему стуку,мне повторяющему: тронь…Я тронул. Я собрался дажепригнуться, зашептать… Она женепотеплевшую ладоньосвободила молчаливо,и прозвучал ее шутливый,всегдашний голос, легкий смех:"Вон тот играет хуже всех, —все время падает, бедняга…"Дождь моросил едва-едва;мы возвращались вдоль оврага,где прела черная листва.

23

Домой. С гербами на фронтонахбольшое здание, в зеленыхпросветах внутренних дворов.Там тихо было. Там в суровой(уже описанной) столовойбыл штат лакеев-стариков.Там у ворот швейцар был зоркий.Существовала для уборкиглухой студенческой норытам с незапамятной порыстарушек мелкая порода;одна ходила и ко мнесбивать метелкой пыль с комодаи с этажерок на стене.

24

И с этим образом расстатьсямне трудно. В памяти хранятсяее мышиные шажки,смешная траурная шляпка, —в какой, быть может, и прабабкаее ходила, — волоскина подбородке… Утром раноиз желтоватого туманаона беззвучно, в черном вся,придет и, щепки принеся,согнется куклою тряпичнойперед холодным очагом,наложит кокс рукой привычнойи снизу чиркнет огоньком.

25

И этот образ так тревожит,так бередит меня… Быть может,в табачной лавочке отцаво дни Виктории,[7] бывало,она румянцем волновалав жилетах клетчатых сердца —сердца студентов долговязых…Когда играет в темных вязахзвук драгоценный соловья,ее встречал такой, как я,и с этой девочкой веселойсирень персидскую ломал;к ее склоненной шее голойв смятенье губы прижимал.

26

Воображенье дальше мчится:ночь… лампа на столе… не спитсябольному старику… застыл,ночной подслушивает шепот:отменно важный начат опытв лаборатории… нет сил…Она приходит в час урочный,поднимет с полу сор полночный —окурки, ржавое перо;из спальни вынесет ведро.Профессор стар. Он очень скороумрет, и он давно забылдушистый табачок, которыйво дни Виктории курил.

27

Ушла. Прикрыла дверь без стука…пылают угли. Вечер. Скука.И, оглушенный тишиной,я с кексом в родинках изюмапью чай, бездействуя угрюмо.В камине ласковый, ручной,огонь стоит на задних лапах,и от тепла шершавый запахувядшей мебели слышнейв старинной комнатке моей.Горящей кочергою ямкив шипящей выжигать стене,играть с самим с собою в дамки,читать, писать, — что делать мне?

28