Александр Блок - Том 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921 Страница 5

11 февраля 1914

Поглядите, вот бессильный,Не умевший жизнь спасти,И она, как дух могильный,Тяжко дремлет взаперти.

В голубом морозном сводеТак приплюснут диск больной,Заплевавший всё в природеНестерпимой желтизной.

Уходи и ты. ДовольноТы терпел, несчастный друг,От его тоски невольной,От его невольных мук.

То, что было, миновалось,Ваш удел на все похож:Сердце к правде порывалось,Но его сломила ложь.

30 декабря 1913

Всё свершилось по писаньям:Остудился юный пыл,И конец очарованьямПостепенно наступил.

Был в чаду, не чуя чада,Утешался мукой ада,Перечислил все слова,Но — болела голова…

Долго, жалобно болела,Тело тихо холодело,Пробудился: тридцать лет.Хвать-похвать, — а сердца нет.

Сердце — крашеный мертвец.И, когда настал конец,Он нашел весьма банальнойСмерть души своей печальной.

30 декабря 1913

Когда невзначай в воскресеньеОн душу свою потерял,В сыскное не шел отделенье,Свидетелей он не искал.

А было их, впрочем, не мало:Дворовый щенок голосил,В воротах старуха стояла,И дворник на чай попросил.

Когда же он медленно вышел,Подняв воротник, из ворот,Таращил сочувственно с крышиГлазищи обмызганный кот.

Ты думаешь, тоже свидетель?Так он и ответит тебе!  В такой же гульбе    Его добродетель!

30 декабря 1912

Пристал ко мне нищий дурак,Идет по пятам, как знакомый.«Где деньги твои?» — «Снес в кабак». —«Где сердце?» — «Закинуто в омут».

«Чего ж тебе надо?» — «Того,Чтоб стал ты, как я, откровенен,Как я, в униженьи, смиренен,А больше, мой друг, ничего».

«Что лезешь ты в сердце чужое?Ступай, проходи, сторонись!» —«Ты думаешь, милый, нас двое?Напрасно: смотри, оглянись…»

И правда (ну, задал задачу!)Гляжу — близь меня никого…В карман посмотрел — ничего…Взглянул в свое сердце… и пла́чу.

30 декабря 1913

День проходил, как всегда:В сумасшествии тихом.Все говорили кругомО болезнях, врачах и лекарствах.О службе рассказывал друг,Другой — о Христе,О газете — четвертый.Два стихотворца (поклонники Пушкина)Книжки прислалиС множеством рифм и размеров.Курсистка прислалаРукопись с тучей эпи́графов(Из Надсона и символистов).После — под звон телефона —Посыльный конверт подавал,Надушённый чужими духами.Розы поставьте на стол —Написано было в записке,И приходилось их ставить на стол…После — собрат по перу,До глаз в бороде утонувший,О причитаньях у южных хорватовРассказывал долго.Критик, громя футуризм,Символизмом шпынял,Заключив реализмом.В кинематографе вечеромЗнатный барон целовался под пальмойС барышней низкого званья,Ее до себя возвышая…Всё было в отменном порядке.

От с вечера крепко уснулИ проснулся в другой стране.Ни холод утра,Ни слово друга,Ни дамские розы,Ни манифест футуриста,Ни стихи пушкиньянца,Ни лай собачий,Ни грохот тележный —Ничто, ничтоВ мир возвратить не могло…

И что поделаешь, право,Если отменный порядокМилого дольнего мираВ сны иногда погрузит,И в снах этих многое снится…И не всегда в них такой,Как в мире, отменный порядок…

Нет, очнешься порой,Взволнован, встревоженВоспоминанием смутным,Предчувствием тайным…Буйно забьются в мозгуСлишком светлые мысли…И, укрощая их буйство,Словно пугаясь чего-то, — не лучше ль,Думаешь ты, чтоб и новыйДень проходил, как всегда:В сумасшествии тихом?

24 мая 1914

Говорят черти:

Греши, пока тебя волнуютТвои невинные грехи,Пока красавицы колдуютТвои греховные стихи.

На утешенье, на забавуПей искрометное вино,Пока вино тебе по нраву,Пока не тягостно оно.

Сверкнут ли дерзостные очи —Ты их сверканий не отринь,Грехам, вину и страстной ночиШепча заветное «аминь».

Ведь всё равно — очарованьеПройдет, и в сумасшедший часТы, в исступленном покаяньи,Проклясть замыслишь бедных, нас.

И станешь падать — но толпоюМы все, как ангелы, чисты,Тебя подхватим, чтоб пятоюО камень не преткнулся ты…

10 декабря 1915

Говорит смерть:

Когда осилила тревога,И он в тоске обезуме́л,Он разучился славить богаИ песни грешные запел.

Но, оторопью обуянный,Он прозревал, и смутный ройБылых видений, образ странныйЕго преследовал порой.

Но он измучился — и раннийЖар юности простыл — и вотТщета святых воспоминанийПред ним медлительно встает.

Он больше ни во что не верит,Себя лишь хочет обмануть,А сам — к моей блаженной двериОтыскивает вяло путь.

С него довольно славить бога —Уж он — не голос, только — стон.Я отворю. Пускай немногоЕще помучается он.

10 декабря 1915

Черная кровь

В пол-оборота ты встала ко мне,Грудь и рука твоя видится мне.

Мать запрещает тебе подходить,Мне — искушенье тебя оскорбить!

Нет, опустил я напрасно глаза,Дышит, преследует, близко — гроза…

Взор мой горит у тебя на щеке,Трепет бежит по дрожащей руке…

Ширится круг твоего мне огня,Ты, и не глядя, глядишь на мня!

Пеплом подернутый бурный костер —Твой не глядящий, скользящий твой взор!

Нет! Не смирит эту черную кровьДаже — свидание, даже — любовь!

2 января 1914

Я гляжу на тебя. Каждый демон во мнеПритаился, глядит.Каждый демон в тебе сторожит,Притаясь в грозовой тишине…И вздымается жадная грудь…Этих демонов страшных вспугнуть?Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметьВ эту страшную пропасть глядеть!

22 марта 1914

Даже имя твое мне презренно,Но, когда ты сощуришь глаза,Слышу, воет поток многопенный,Из пустыни подходит гроза.

Глаз молчит, золотистый и карий,Горла тонкие ищут персты…Подойди. Подползи. Я ударю —И, как кошка, ощеришься ты…

30 января 1914

О, нет! Я не хочу, чтоб пали мы с тобойВ объятья страшные. Чтоб долго длились муки,Когда — ни расплести сцепившиеся руки,Ни разомкнуть уста — нельзя во тьме ночной!

Я слепнуть не хочу от молньи грозовой,Ни слушать скрипок вой (неистовые звуки!),Ни испытать прибой неизреченной скуки,Зарывшись в пепел твой горящей головой!

Как первый человек, божественным сгорая,Хочу вернуть навек на синий берег раяТебя, убив всю ложь и уничтожив яд…

Но ты меня зовешь! Твой ядовитый взглядИной пророчит рай! — Я уступаю, зная,Что твой змеиный рай — бездонной скуки ад.

Февраль 1912