Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник) Страница 5

Целкоед

(Петербургский ужас)

Я вышел из сыскного отделеньяв отставку, и теперь, на склоне лет,мне вспомнилось прежуткое творенье,которое прозвали "Целкоед".

Теперь, вдали от шума городского,от суеты служебной и мирской,то утро предо мной всплывает сноваи наше Управленье на Морской.

Обмёрзнувшее юное созданьедва стражника ввели в мой кабинетв расхристанном и бледном состоянье.Кокотка? По одежде вроде нет.

Скорее благородная девица,попавшая в нежданный переплёт.Кому над нею вздумалось глумиться?Синяк под глазом и в крови живот.

Городовым я выдал по полтине,а барышню в больницу увезли.Стал крепко думать я о той скотине,о том, куда с прогрессом мы дошли.

Ведь в Питере уже не первый случай,когда так зверски пользуют девиц.Потом решил, что, сколь муде не мучай,в мошне не сыщешь больше двух яиц.

Что мне известно? Что преступник мелок,что росту он полутора вершков,что усыпляет он наивных целокпри помощи каких-то порошков

и что в момент, пардон, совокупленья,чуть обмакнувши в устьице елду,вгрызается туда в одно мгновеньеи превращает целочку в пизду.

Естественно, что кой-какие части -срамные губы и куски лядвей -попутно исчезают в мерзкой пасти,и жертва часто гибнет от кровей.

Уже погрыз он восьмерых мещаноки благородных девиц штук пяток.Ярится граф Шувалов, мой начальник.Схожу-ка я, пожалуй, на каток.

Каток - такое дьявольское место,невинность там легко разгорячить.Туда звала меня моя невеста.Ох, любит девка ножками сучить!

Не нарвалась бы на того мерзавца!Подаст ей лимонаду с порошкоми станет в полумёртвую вгрызаться,накрыв бедняжке голову мешком.

Ох, заходилось сыщицкое сердце!Скребутся кошки изнутри груди.В "Олимпию", едва успев одеться,бегу. А вон Дуняша впереди.

Невестушка! Но кто там с нею рядом?Тщедушный хлюст в кашмировом пальто.Сейчас, сейчас расправлюсь с мелким гадом,вмиг превращу злодея в решето.

С разбегу как заехал локтем в шею -вопит и верещит как заяц он!Ударил по лицу - и цепенею...Так это ж граф Шувалов, мой патрон!

А рядом с ним - нет, вовсе не Дуняша,премерзкая карга из старых дев."Роман Петрович, как семейство ваше?" -проквакал я, вконец оторопев.

Недолгою у нас была беседа.Из Управленья мне пришлось уйти.Но по моим подсказкам Целкоедаколлегам вскоре удалось найти.

Им оказался немец-лекаришка,лечил бесплодье у замужних дам,да надоели перезрелки, вишь-ка,решил пройтись по свеженьким рядам.

Я видел это испаренье ада,когда его погнали на этап.Таких, конечно, жечь и вешать надо,чтоб Божий страх в душонках не ослаб.

В день свадьбы благодетель граф Шуваловв сыскную службу вновь меня вернул,и с новым ражем я в дела нырнул,и дослужился, вишь, до генералов.

Пишу сие, чтобы потомки знали,какие страсти в Питере бывали.

Царь

На двадцать пятом лете жизниодин блондинчик-симпатягасвисал, мусоля сигарету,с балкона ресторана "Прага".

Внезапно пол под ним качнулсяи задрожала балюстрада,и он услышал гулкий шёпот:"Ты царь Шумера и Аккада".

Он глянул вниз туманным взоромна человеческое стадо."Я царь Шумера и Аккада.Я царь Шумера и Аккада".

На потных лицах жриц Астартыпылала яркая помада.Ступал по пиршественной залеон, царь Шумера и Аккада.

Смахнув какой-то толстой дамена платье рюмку лимонада,он улыбнулся чуть смущённо,"Я царь Шумера и Аккада".

И думал он, покуда в спинуему неслось "Лечиться надо!":"Я царь Шумера и Аккада.Я царь Шумера и Аккада".

Сквозь вавилонское кишеньемосковских бестолковых улиц,чертя по ветру пиктограммы,он шествовал, слегка сутулясь.

Его машина чуть не сбилау Александровского сада.Он выругался по-касситски."Я царь Шумера и Аккада.

Я Шаррукен, я сын эфира,я человек из ниоткуда", -сказал - и снова окунулсяв поток издёрганного люда.

По хитрованским переулкам,уйдя в себя, он брел устало,пока Мардук его не вывелна площадь Курского вокзала.

Он у кассирши смуглоликойспросил плацкарту до Багдада."Вы, часом, не с луны свалились?""Я царь Шумера и Аккада.

Возможно, я дитя Суена,Луны возлюбленное чадо.Но это - миф. Одно лишь верно:я царь Шумера и Аккада".

Была весна. На Спасской башнепробило полвторого ночи.Огнём бенгальским загорелисьеё агатовые очи.

От глаз его темно-зелёныхона не отводила взгляда,выписывая два билетав страну Шумера и Аккада.

Хромая баллада о старческой похоти

Моё сердце глухо к нищим и убогим,нищих слишком много, сердце - лишь одно,но оно открыто к девкам длинноногим,и при виде девок прыгает оно.Девки - это девки, сердце - это сердце,прыгает - и хрен с ним, так заведено,только переходы от анданте к скерцов сердце старикашки - это не смешно.

Вот сижу я в парке, в котелке и с тростью,под зонтом кафешным пью себе вино,вдруг заходят девки, ноги - словно гвозди,груди словно грозди, попки - как в кино.Грешные мыслишки шевелят седины,за спиною черти хрюкают срамно.Подхожу я к девкам, чистенький и чинный,лобызаю ручки, говорю умно.

Девки рты раскрыли, слушают, как дуры,про литературу, моды и кино -мне того и надо, я под шуры-мурыневзначай зову их выпить в казино.Я в игорном доме их ссужу деньгамии позволю в пух им проиграться... ноперед тем как с миром отпустить их к маме,сделаю им больно, а себе смешно.

Посылка

- Что ты там придумал, гнусный старичишко?- Ах, Милорд, ужели вам не всё равно?- Говори!! - Извольте: покажу им мышкуи заставлю прыгать голыми в окно.

Хрен (Анти-Голова)

О, если бы мущинский хренот тела мог бы отделяться,чтоб наши женщины изментеперь могли не опасаться,

чтоб не глотали впредь онини кислоты, ни корвалола,когда все ночи и все днимы пьем в компании веселой,

в тех удивительных местах,где много колбасы и водки,где с нашей спермой на устахвизжат веселые красотки.

Недавно прихожу домой,хлебнув изрядно влаги пенной,и с кем встречаюсь, боже мой!С какой-то дикою гиеной!

Я думал, скажет: «Здравствуй, Вась», --подставит мне под чмок мордашкуи спросит, весело смеясь:«Ну что, любимый, было тяжко?»

И расцветет любовь-морковь,и порезвлюсь я без кондома.Но раз за разом, вновь и вновьу нас херня творится дома.

Ну да, попил я коньяку,ну, где-то погулял недельку,но счас-то я хочу чайкуи быстренько нырнуть в постельку.

Ты истомилась здесь, жена,погладь же хоботок муфлона…Но страстный мой призыв онаотвергла зло и непреклонно.

Я перед ней в одних трусахрасхаживал, пыхтя, как ежик.Уж ночь взошла на небесах,а я не снял с нее одежек.

Она кричала мне: не лги!Кому ты травишь эти сказки?Какие скрытые враги?Какие рейнджеры с Аляски?

С каким подрался ты ментом?Сидел с блядьми? Оно и видно! –вопила ты. – С таким скотомжить отвратительно и стыдно!

Ты сам законченная блядь!Я прорыдала всю неделю……А я стал живо представлять,что было б, если б из постели

cупружеской я выходил,оставив хрен под одеялом,и как бы он жену любил,чтоб лишь от радости рыдала,

как наливал бы ей вино,а после вновь впивался в тело…Ну разве это не смешно?Ты разве этого хотела?

Когда бы парни всей Землимогли вам вверить эти части,и бровью вы б не повели,чтобы сказать парням : «залазьте».

Но каждый лох и маньеристстремиться должен к идеалуи заносить в свой личный лист,и маньеристские анналы

тех славных женщин имена,что хрен носить вам доверяюти говорят при встрече «на!»,и криком мозг не ковыряют,

тех, что поймут в любой момент,как вам на свете одиноко,и ваш усталый инструментомоют от следов порока.

Хосе-Гендосио