Саша Черный - Стихотворения Страница 5

Всероссийское горе

Всем добрым знакомым с отчаянием посвящаю

Итак – начинается утро.Чужой, как река Брахмапутра[50],В двенадцать влетает знакомый.«Вы дома?» К несчастью, я дома.В кармане послав ему фигу,Бросаю немецкую книгуИ слушаю, вял и суров,Набор из ненужных мне слов.Вчера он торчал на концерте —Ему не терпелось до смертиОбрушить на нервы моиДешевые чувства свои.

Обрушил! Ах, в два пополудниМозги мои были как студни…Но, дверь запирая за нимИ жаждой работы томим,Услышал я новый звонок:Пришел первокурсник-щенок.Несчастный влюбился в кого-то…С багровым лицом идиотаКричал он о «ней», о богине,А я ее толстой гусынейВ душе называл беспощадно…Не слушал! С улыбкою стаднойКивал головою сердечноИ мямлил: «Конечно, конечно».

В четыре ушел он… В четыре!Как тигр я шагал по квартире,В пять ожил и, вытерев пот,За прерванный сел перевод.Звонок… С добродушием ведьмыВстречаю поэта в передней.Сегодня собрат именинникИ просит дать вза́ймы полтинник.«С восторгом!» Но он… остается!В столовую томно плетется,Извлек из-за пазухи кипуИ с хрипом, и сипом, и скрипомЧитает, читает, читает…А бес меня в сердце толкает:Ударь его лампою в ухо!Всади кочергу ему в брюхо!

Квартира? Танцкласс ли? Харчевня?Прилезла рябая девица:Нечаянно «Месяц в деревне»[51]Прочла и пришла «поделиться»…Зачем она замуж не вышла?Зачем (под лопатки ей дышло!),Ко мне направляясь, сначалаОна под трамвай не попала?Звонок… Шаромыжник[52] бродячий,Случайный знакомый по даче,Разделся, подсел к фортепьяноИ лупит. Не правда ли, странно?Какие-то люди звонили.Какие-то люди входили.Боясь, что кого-нибудь плюхну,Я бегал тихонько на кухнюИ плакал за вьюшкою грязнойНад жизнью своей безобразной.

Обстановочка[53]

Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом.Жена на локоны взяла последний рубль.Супруг, убитый лавочкой и флюсом,Подсчитывает месячную убыль.

Кряхтят на счетах жалкие копейки:Покупка зонтика и дров пробила брешь,А розовый капот из бумазейкиБросает в пот склонившуюся плешь.

Над самой головой насвистывает чижик(Хоть птичка Божия не кушала с утра).На блюдце киснет одинокий рыжик,Но водка выпита до капельки вчера.

Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,В наплыве счастия полуоткрывши рот,И кошка, мрачному предавшись пессимизму,Трагичным голосом взволнованно орет.

Безбровая сестра в облезшей кацавейкеНасилует простуженный рояль,А за стеной жиличка-белошвейкаПоет романс: «Пойми мою печаль!»

Как не понять?! В столовой тараканы,Оставя черствый хлеб, задумались слегка,В буфете дребезжат сочувственно стаканы,И сырость капает слезами с потолка.

Служба сборов

Начальник Акцептации[54] сердит:Нашел просчет в копейку у Орлова.Орлов уныло бровью шевелитИ про себя бранится: «Ишь, бандит!»Но из себя не выпустит ни слова.

Вокруг сухой, костлявый, дробный треск —Как пальцы мертвецов, бряцают счеты.Начальнической плеши строгий блескС бычачьим лбом сливается в гротеск, —Но у Орлова любоваться нет охоты.

Конторщик Кузькин бесконечно рад:Орлов на лестнице сказал его невесте,Что Кузькин как товарищ – хам и гад,А как мужчина – жаба и кастрат…Ах, может быть, Орлов лишится места!

В соседнем отделении содом:Три таксировщика[55], увлекшись чехардою,Бодают пол. Четвертый же, с трудомСоблазн преодолев, с досадой и стыдомИм укоризненно кивает бородою.

Но в коридоре тьма и тишина.Под вешалкой таинственная пара —Он руки растопырил, а онаЩемящим голосом взывает: «Я жена…И муж не вынесет подобного удара!»

По лестницам красавицы снуют,Пышнее и вульгарнее гортензий.Их сослуживцы «фаворитками» зовут —Они не трудятся, не сеют – только жнут.Любимицы Начальника Претензий…

В буфете чавкают, жуют, сосут, мычат.Берут пирожные в надежде на прибавку.Капуста и табак смесились в едкий чад.Конторщицы ругают шоколадИ бюст буфетчицы, дрожащий на прилавке…

Второй этаж. Дубовый кабинет.Гигантский стол. Начальник Службы Сборов,Поймав двух мух, покуда дела нет,Пытается определить на свет,Какого пола жертвы острых взоров.

Внизу в прихожей бывший гимназистСтоит перед швейцаром без фуражки.Швейцар откормлен, груб и неречист:«Ведь грамотный, поди, не трубочист!«Нет мест» – вон на стекле висит бумажка».

Окраина Петербурга

Время года неизвестно.Мгла клубится пеленой.С неба падает отвесноМелкий бисер водяной.

Фонари горят как бельма,Липкий смрад навис кругом,За рубашку ветер-шельмаЛезет острым холодком.

Пьяный чуйка[56] обнял нежноМокрый столб – и голосит.Бесконечно, безнадежноКислый дождик моросит…

Поливает стены, крыши,Землю, дрожки, лошадей.Из ночной пивной всё лишеГраммофон хрипит, злодей.

«Па-ца-луем дай забвенье!»Прямо за сердце берет.На панели тоже пенье:Проститутку дворник бьет.

Брань и звуки заушений…И на них из всех дверейПобежали светотениЖадных к зрелищу зверей.

Смех, советы, прибаутки,Хлипкий плач, свистки и войМчится к бедной проституткеПостовой городовой.

Увели… Темно и тихо.Лишь в ночной пивной вдалиГраммофон выводит лихо:«Муки сердца утоли!»

На открытии выставки

Дамы в шляпках «кэк-уоках»[57].Холодок публичных глаз,Лица в складках и отеках,Трены[58], перья, ленты, газ.В незначительных намеках —Штемпеля готовых фраз.

Кисло-сладкие мужчины,Знаменитости без лиц,Строят знающие мины,С видом слушающих птицШевелюры клонят ницИ исследуют причины.

На стенах упорный труд —Вдохновенье и бездарность…Пусть же мудрый и верблюдСовершают строгий суд:Отрицанье, благодарностьИли звонкий словоблуд…

Умирающий больной.Фиолетовые свиньи.Стая галок над копной.Блюдо раков. Пьяный Ной[59].Бюст молочницы Аксиньи,И кобыла под сосной.

Вдохновенное Nocturno[60],Рядом рыжий пиджачок,Растопыренный над урной…Дама смотрит в кулачокИ рассеянным: «Недурно!» —Налепляет ярлычок.

Да? Недурно? Что – Nocturno?Иль яичница-пиджак?Генерал вздыхает бурноИ уводит даму. Так…А сосед глядит в кулакИ ругается цензурно…

Жизнь

У двух проституток сидят гимназисты:Дудиленко, Барсов и Блок.На Маше – персидская шаль и монисто,На Даше – боа[61] и платок.

Оплыли железнодорожные свечи.Увлекшись азартным банчком[62],Склоненные головы, шеи и плечиСледят за чужим пятачком.

Играют без шулерства. Хочется лютоПорой игроку сплутовать.Да жутко! В миг с хохотом бедного плутаЗасунут силком под кровать.

Лежи, как в берлоге, и с завистью остройСледи за игрой и вздыхай, —А там на заманчивой скатерти пестройБаранки, и карты, и чай…

Темнеют уютными складками платья.Две девичьих русых косы.Как будто без взрослых здесь сестры и братьяВ тиши коротают часы.

Да только по стенкам висят офицеры…Не много ли их для сестер?На смятой подушке бутылка мадеры,И страшно затоптан ковер.

Стук в двери. «Ну, други, простите, к нам гости!»Дудиленко, Барсов и БлокВстают, торопясь, и без желчи и злостиУходят готовить урок.

На вербе[63]

Бородатые чуйки[64] с голодными глазамиХрипло предлагают «животрепещущих докторов»[65],Гимназисты поводят бумажными усами,Горничные стреляют в суконных юнкеров.

Шаткие лари, сколоченные наскоро,Холерного вида пряники и халва,Грязь под ногами хлюпает так ласково,И на плечах болтается чужая голова.

Червонные рыбки из стеклянной обителиГрустно-испуганно смотрят на толпу.«Вот замечательные американские жители[66] —Глотают камни и гвозди, как крупу!»

Писаря выражаются вдохновенно-изысканно,Знакомятся с модистками и переходят на ты,Сгущенный воздух переполнился писками,Кричат бирюзовые бумажные цветы.

Деревья вздрагивают черными ветками,Капли и бумажки падают в грязь.Чужие люди толкутся между клеткамиИ месят ногами пеструю мазь.

Пасхальный перезвон