Константин Бальмонт - Полное собрание стихотворений Страница 51

Шабаш

В день четверга, излюбленный у нас,Затем что это праздник всех могучих,Мы собрались в предвозвещенный час.

Луна была сокрыта в дымных тучах,Возросших как леса и города.Все ждали тайн и ласк блаженно-жгучих.

Мы донеслись по воздуху туда,На кладбище, к уюту усыпленных,Где люди днем лишь бродят иногда.

Толпы колдуний, жадных и влюбленных,Ряды глядящих пристально людей,Мы были сонмом духов исступленных.

Один, мудрейший в знании страстей,Был ярче всех лицом своим прекрасным.Он был наш царь, любовник всех, и Змей.

Там были свечи с пламенем неясным,Одни с зеленовато-голубым,Другие с бледно-желтым, третьи с красным.

И все они строили тонкий дымКю подходил и им дышал мгновенье,Тот становился тотчас молодым.

Там были пляски, игры, превращеньяЛюдей в животных, и зверей в людей,Соединенных в счастии внушенья.

Под блеском тех изменчивых огней,Напоминавших летнюю зарницу,Сплетались члены сказочных теней.

Как будто кто вращал их вереницу,И женщину всегда ласкал козел,Мужчина обнимал всегда волчицу.

Таков закон, иначе произвол,Особый вид волнующей приправы,Когда стремится к полу чуждый пол.

Но вот в сверканьи свеч седые травыКачнулись, пошатнулись, возросли,Как души, сладкой полные отравы.

Неясный месяц выступил вдалиИз дрогнувшего на небе тумана,И жабы в черных платьях приползли.

Давнишние созданья Аримана,Они влекли колдуний молодых,Еще не знавших сладостей дурмана.

Наш круг разъялся, принял их, затих,И демоны к ним жадные припали,Перевернув порядок членов их.

И месяц им светил из дымной дали,И Змеи наш устремил на них свой взгляд,И мы от их блаженства трепетали.

Но вот свершен таинственный обряд,И все колдуньи, в снах каких-то гневных,«Давайте мертвых! Мертвых нам!» кричат.

Протяжностью заклятий перепевных,Составленных из повседневных слов,Но лишь не в сочетаньях ежедневных, —

Они смутили мирный сон гробов,И из могил расторгнутых воссталиГнилые трупы ветхих мертвецов.

Они сперва как будто выжидали,Потом, качнувшись, быстро шли вперед,И дьявольским сиянием блистали.

Раскрыв отживший, вдруг оживший, рот,Как юноши, они к колдуньям льнули,И всю толпу схватил водоворот.

Все хохоты в одном смешались гуле,И сладостно казалось нам шептатьО тайнах смерти, в чувственном разгуле.

Отца ласкала дочь, и сына мать,И тело к телу жаться было радо,В различности искусства обнимать.

Но вот вдали, где кончилась ограда,Раздался первый возглас петуха,И мы спешим от гнили и распада, —

В блаженстве соучастия греха.

Пробуждение вампира

Из всех картин, что создал я для мира,Всего желанней сердцу моемуКартина – «Пробуждение Вампира».

Я право сам не знаю, почему.Заветные ли в ней мои мечтанья?Двойной ли смысл? Не знаю. Не пойму.

Во мгле полуразрушенного зданья,Где умерло величье давних дней,В углу лежит безумное созданье, —

Безумное в жестокости своей,Бескровный облик с алыми губами,Единый – из отверженных теней.

Меж демонов, как царь между рабами,Красивый демон, в лунной полумгле,Он спит, как спят сокрытые гробами.

И всюду сон и бледность на земле.Как льдины, облака вверху застыли,И лунный проблеск замер на скале.

Он спит, как странный сон отжившей были,Как тот, кто знал всю роскошь красоты,Как те, что где-то чем-то раньше жили.

Печалью искаженные чертыИзобличают жадность к возбужденьям,Изношенность душевной пустоты.

Он все ж проснется к новым наслажденьям,От полночи живет он до зари,Среди страстей, неистовым виденьем

Но первый луч есть приговор «Умри».И вот растет вторая часть картиныВторая часть: их всех, конечно, три.

На небе, как расторгнутые льдины,Стоит гряда воздушных облаков.Другое зданье. Пышные гардины.

Полураскрыт гранатовый альков.Там женщина застыла в страстной муке,И грудь ее – как белый пух снегов.

Откинуты изогнутые руки,Как будто милый жмется к ней во сне,И сладко ей, и страшно ей разлуки.

А тот, кто снится, тут же в стороне,Он тоже услажден своей любовью,Но страшен он в глядящей тишине.

К ее груди прильнув, как к изголовью,Он спит, блаженством страсти утомлен,И рот его окрашен алой кровью.

Кто более из них двоих влюблен?Один во сне увидел наслажденье,Другой украл его – и усыплен.

И оба не предвидят пробужденья.В лазури чуть бледнеют янтари.Луна огромна в далях нисхожденья.

Еще не вспыхнул первый луч зари.Завершена вторая часть картины.Вампир не знал, что всех их будет три.

На небесах, как тающие льдины,Бегут толпы разъятых облаков,У окон бьются нити паутины.

Но окна сперты тяжестью оков,Бесстыдный день царит в покоях зданья,И весь горит гранатовый альков.

Охвачена порывом трепетанья,Та, чья мечта была роскошный пир,Проснулась для безмерного страданья.

Ее любил, ее ласкал – вампир.А он, согбенный, с жадными губами,Какой он новый вдруг увидел мир!

Обманутый пленительными снами,Он не успел исчезнуть в должный миг,Чтоб ждать, до срока, тенью меж тенями.

Заснувший дух проснулся как старик.Отчаяньем захваченный мгновенным,Не в силах удержать он резкий крик.

Он жить хотел вовеки неизменным,И вдруг утратил силу прежних чар,И вдруг себя навек увидел пленным, —

Увидев яркий солнечный пожар!

Города молчанья

В одной из стран, где нет ни дня, ни ночи,Где ночь и день смешались навсегда,Где миг длинней, но век существ короче.

Там небо – как вечерняя вода,Безжизненно, воздушно, безучастно,В стране, где спят немые города.

Там все в своих отдельностях согласно,Глухие башни дремлют в вышине,И тени – люди движутся безгласно.

Там все живут и чувствуют во сне,Стоят, сидят с закрытыми глазами,Проходят в беспредельной тишине.

Узоры крыш немыми голосамиО чем-то позабытом говорят,Роса мерцает бледными слезами.

Седые травы блеском их горят,И темные деревья, холодея,Раскинулись в неумолимый ряд.

От города до города, желтея,Идут пути, и стройные стволыСтоят, как бы простором их владея.

Все сковано в застывшем царстве мглы,Печальной сказкой выстроились зданья,Как западни – их темные углы.

В стране, где спят восторги и страданья,Бывает праздник жертвы раз в году,Без слов, как здесь вне слова все мечтанья.

Чтоб отвратить жестокую беду,Чтобы отвергнуть ужас пробужденья,Чтоб быть, как прежде, в мертвенном чаду.

На ровном поле, где сошлись владеньяРазлично-спящих мирных городов,Растут толпою люди-привиденья.

Они встают безбрежностью голов,С поникшими, как травы, волосами,И мысленный как будто слышат зов.

Они глядят – закрытыми глазами,Сквозь тонкую преграду бледных векЖдет избранный немыми голосами.

И вот выходит демон-человек,Взмахнул над изумленным глыбой стали,И голову безгласную отсек.

И тени головами закачалиСемь темных духов к трупу подошли,И кровь его в кадильницы собрали.

И вдоль путей, лоснящихся в пыли,Забывшие о пытке яркой боли,Виденья сонмы дымных свеч зажгли.

Семь темных духов ходят в темном поле,Кадильницами черными кропят,Во имя снов, молчанья, и неволи.

Деревья смотрят, выстроившись в ряд,На целый год закляты сновиденья,Вкруг жертвы их – светильники горят.

Потухли Отдалилось пробужденье.Свои глаза сомкнувши навсегда,Проходят молча люди-привиденья.

В стране, где спят немые города.

Осужденные

Он каждый день приходит к нам в тюрьму,В тот час, когда, достигнув до зенита,Ликует Солнце, предвкушая тьму.

В его глазах вопросов столько слито,Что, в них взглянув, невольно мы дрожим,И помним то, что было позабыто.

Он смотрит как печальный серафим,Он говорит бескровными устами,И мы как осужденные пред ним.

Он говорит: «Вы были в стройном храме,Там сонмы ликов пели в светлой мгле,И в окнах Солнце искрилось над вами.

Вы были как в спокойном корабле,Который тихо плыл к стране родимой,Зачем же изменили вы земле?

Разрушив храм, в тоске неукротимой,Меняя направленье корабля,Вы плыли, плыли к точке еле зримой, —

Как буравом равнину вод сверля,Но глубь, сверкнув, росла водоворотом,И точка не вставала как земля.

Все к новым бедам, поискам, заботамОна вела вас беглым огоньком,И смерть была за каждым поворотом.

Ваш ум жестоким был для вас врагом,Он вас завлек в безмерные пустыни,Где всюду только пропасти кругом.

Вот почему вы прокляты отныне,Среди высоких плотных этих стен,С душою, полной мрака и гордыни.

Века веков продлится этот плен.Припомните, как вы в тюрьму попали,Искатели великих перемен».

И мы, как раздробленные скрижали,Свой смысл утратив, бледные, в пыли,Пред ним скорбим, и нет конца печали.

Он снова речь ведет, – как бы вдали,Хотя пред нами взор его блестящий,В котором все созвездья свет зажгли.

Он говорит: «Вы помните, вес чащеВам скучно становилось между вод,И смутно от дороги предстоящей.

Но раз попали вы в водоворот,Вам нужно было все вперед стремиться,И так свершать круги из года в год.

О, мука в беспредельности кружиться,Кончать, чтоб вновь к началу приходить,Желать, и никогда не насытиться!

Все ж в самой жажде вам была хоть нить,Был хоть намек на сладость обладанья,Любовь была в желании любить.

Но в повтореньи гаснут все мечтанья,И как ни жди, но, если тщетно ждешь,Есть роковой предел для ожиданья.

Искать светил, и видеть только ложь,Носить в душе роскошный мир созвучий,И знать, что в яви к ним не подойдешь.

У вас в душе свинцом нависли тучи,И стал ваш лозунг – Больше Никогда,И даль закрылась пеною летучей.

«Куда ни глянешь – зыбкая вода,Куда ни ступишь – скрытое теченье,Вот почему вы мертвы навсегда».

И вспомнив наши прежние мученья,Мы ждем, чтоб наш казнитель и судьяДал внешнее для них обозначенье.

Он говорит: «В пустынях бытияВы были – ум до времени усталый,Не до конца лукавая змея.

И демоны вас бросили на скалы,И ввергли вас в высокую тюрьму,Где только кровь как мак блистает алый, —

А все другое слито в полутьму,Где, скукою объяты равнодушной,Вы молитесь убийству одному.

Молитесь же!» И наш палач воздушный,Вдруг изменяя свой небесный вид,Встает как Дьявол, бледный и бездушный, —

Того, другого между нас разит,Лишь манием руки, лишь острым взглядом,И алый мак цветет, горит, грозит.

И мы, на миг живые – с трупом рядом,Дрожим, сознав, что мы осуждены,За то, что бросив Рай с безгрешным садом,

Змеиные не полюбили сны.

Черный и белый