Константин Бальмонт - Полное собрание стихотворений Страница 52

Осужденные

Он каждый день приходит к нам в тюрьму,В тот час, когда, достигнув до зенита,Ликует Солнце, предвкушая тьму.

В его глазах вопросов столько слито,Что, в них взглянув, невольно мы дрожим,И помним то, что было позабыто.

Он смотрит как печальный серафим,Он говорит бескровными устами,И мы как осужденные пред ним.

Он говорит: «Вы были в стройном храме,Там сонмы ликов пели в светлой мгле,И в окнах Солнце искрилось над вами.

Вы были как в спокойном корабле,Который тихо плыл к стране родимой,Зачем же изменили вы земле?

Разрушив храм, в тоске неукротимой,Меняя направленье корабля,Вы плыли, плыли к точке еле зримой, —

Как буравом равнину вод сверля,Но глубь, сверкнув, росла водоворотом,И точка не вставала как земля.

Все к новым бедам, поискам, заботамОна вела вас беглым огоньком,И смерть была за каждым поворотом.

Ваш ум жестоким был для вас врагом,Он вас завлек в безмерные пустыни,Где всюду только пропасти кругом.

Вот почему вы прокляты отныне,Среди высоких плотных этих стен,С душою, полной мрака и гордыни.

Века веков продлится этот плен.Припомните, как вы в тюрьму попали,Искатели великих перемен».

И мы, как раздробленные скрижали,Свой смысл утратив, бледные, в пыли,Пред ним скорбим, и нет конца печали.

Он снова речь ведет, – как бы вдали,Хотя пред нами взор его блестящий,В котором все созвездья свет зажгли.

Он говорит: «Вы помните, вес чащеВам скучно становилось между вод,И смутно от дороги предстоящей.

Но раз попали вы в водоворот,Вам нужно было все вперед стремиться,И так свершать круги из года в год.

О, мука в беспредельности кружиться,Кончать, чтоб вновь к началу приходить,Желать, и никогда не насытиться!

Все ж в самой жажде вам была хоть нить,Был хоть намек на сладость обладанья,Любовь была в желании любить.

Но в повтореньи гаснут все мечтанья,И как ни жди, но, если тщетно ждешь,Есть роковой предел для ожиданья.

Искать светил, и видеть только ложь,Носить в душе роскошный мир созвучий,И знать, что в яви к ним не подойдешь.

У вас в душе свинцом нависли тучи,И стал ваш лозунг – Больше Никогда,И даль закрылась пеною летучей.

«Куда ни глянешь – зыбкая вода,Куда ни ступишь – скрытое теченье,Вот почему вы мертвы навсегда».

И вспомнив наши прежние мученья,Мы ждем, чтоб наш казнитель и судьяДал внешнее для них обозначенье.

Он говорит: «В пустынях бытияВы были – ум до времени усталый,Не до конца лукавая змея.

И демоны вас бросили на скалы,И ввергли вас в высокую тюрьму,Где только кровь как мак блистает алый, —

А все другое слито в полутьму,Где, скукою объяты равнодушной,Вы молитесь убийству одному.

Молитесь же!» И наш палач воздушный,Вдруг изменяя свой небесный вид,Встает как Дьявол, бледный и бездушный, —

Того, другого между нас разит,Лишь манием руки, лишь острым взглядом,И алый мак цветет, горит, грозит.

И мы, на миг живые – с трупом рядом,Дрожим, сознав, что мы осуждены,За то, что бросив Рай с безгрешным садом,

Змеиные не полюбили сны.

Черный и белый

Шумящий день умчался к дням отшедшим.И снова ночь. Который в мире раз?Не думай – или станешь сумасшедшим.

Я твой опять, я твой, полночный час.О таинствах мы сговорились оба,И нет того, кто б мог расторгнуть нас.

Подвластный дух, восстань скорей из гроба,Раскрыв ресницы, снова их смежи,Забудь, что нас разъединяла злоба.

Сплетенье страсти, замыслов, и лжи,Покорное и хитрое созданье,Скорей мне праздник чувства покажи.

О, что за боль в минуте ожиданья!О, что за блеск в расширенных зрачках!Ко мне! Скорее! Ждут мои мечтанья!

И вот на запредельных берегахЗажглись влиянья черной благодати,И ты со мной, мой блеск, мой сон, мой страх.

Ты, incubus таинственных зачатий,Ты, succubus, меняющий свой лик,Ты, первый звук в моем глухом набате.

Подай мне краски, верный мой двойник.Вот так. Зажжем теперь большие свечи.Побудь со мной. Диктуй свой тайный крик.

Ты наклоняешь девственные плечи.Что ж написать? Ты говоришь: весну.Весенний день и радость первой встречи.

Да, любят все. Любили в старину.Наложим краски зелени победной,Изобразим расцвет и тишину.

Но зелень трав глядит насмешкой бледной.В ночных лучах скелетствует весна,И закисью цветы мерцают медной.

Во все оттенки вторглась желтизна,Могильной сказкой смотрит сон мгновенья,Он – бледный труп, и бледный труп – она.

Но не в любви единой откровенье,Изобразим убийство и мечту,Багряность маков, алый блеск забвенья.

Захватим сновиденья налету,Замкнем их в наши белые полотна,Войну как сон, и сон как красоту.

Но красный цвет нам служит неохотно,Встают цветы, красивые на вид,Ложатся трупы, так правдиво-плотно, —

Но вспыхнет день, и нас разоблачит,Осенний желтоцвет вольется в алостьИ прочь жизнеподобие умчит.

На всем мелькнет убогая усталость,В оттенках – полуглупый смех шута,В движеньях – неумелость, запоздалость.

Во всем нам изменяет красота,Везде мы попадаем в паутину,Мы поздние, в чьем сердце – пустота.

Отбросим же фальшивую картину,Неверны мы друг другу навсегда,Как в разореньи слуги господину.

Мой succubus, что ж делать нам тогда?Теперь-то и подвластны нам стихии,Земля, огонь, и воздух, и вода.

Мы поняли запреты роковые,Так вступим в царство верных двух тонов.Нам черный с белым – вестники живые.

И днем и ночью – в них правдивость снов,В одном всех красок скрытое убранство,В другом – вся отрешенность от цветов.

Как странно их немое постоянство,Как рвутся черно-белые цветы,Отсюда – в междузвездное пространство.

Там дышит идеальность черноты,Здесь – втайне – -блеск оттенков беспредельных,И слышен гимн двух гениев мечты:

«Как жадным душам двух врагов смертельных,Как любящим, в чьем сердце глубина,Как бешенству двух линий параллельных, —

«Для встречи бесконечность нам нужна».

Вечерний час

Волшебный час вечерней тишины,Исполненный невидимых внушений,В моей душе расцвечивает сны.

В вечерних водах много отражений,В них дышит Солнце, ветви, облака,Немые знаки зреющих решений.

А между тем широкая рекаСтремит вперед свободное теченье,Своею скрытой жизнью глубока.

Минувшие незнанья и мученьяМерцают бледнолицею толпой,И я к ним полон странного влеченья.

Мне снится сумрак бледно-голубой,Мне снятся дни невинности воздушной,Когда я не был – для других – судьбой.

Теперь, толпою властвуя послушной,Я для нее – палач и божество,Картинность дум – в их смене равнодушной.

Но не всегда для сердца моегоБыл так отвратен образ человека,Не вечно сердце было так мертво.

Мыслитель, соблазнитель, и калека,Я более не полюблю людей,Хотя бы прожил век Мельхиседека.

О, светлый май, с блаженством без страстей!О, ландыши, с их свежестью истомной!О, воздух утра, воздух-чародей!

Усадьба. Сад с беседкою укромной.Безгрешные деревья и цветы.Луна весны в лазури полутемной.

Все памятно. Но Гений КрасотыС Колдуньей Знанья, страшные два духа,Закляли сон младенческой мечты.

Колдунья Знанья, жадная старуха,Дух Красоты, неуловимый змей,Шептали что-то вкрадчиво и глухо.

И проклял я невинность первых дней,И проходя уклонными путями,Вкусил всего, чтоб все постичь ясней.

Миры, века – насыщены страстями.Ты хочешь быть бессмертным, мировым?Промчись, как гром, с пожаром и с дождями.

Восторжествуй над мертвым и живым,Люби себя – бездонно, ненасытно,Пусть будет символ твой – огонь и дым.

В борьбе стихий содружество их слитно,Соедини их двойственность в себе,И будет тень твоя в веках гранитна.

Поняв Судьбу, я равен стал Судьбе,В моей душе равны лучи и тени,И я молюсь – покою и борьбе.

Но все ж балкон и ветхие ступениМилее мне, чем пышность гордых снов,И я миры отдам за куст сирени.

Порой-порой! весь мир так свеж и нов,И все влечет, все близко без изъятья,И свист стрижей, и звон колоколов,

Покой могил, незримые зачатья,Печальный свет слабеющих лучей,Правдивость слов молитвы и проклятья, —

О, все поет и блещет как ручей,И сладко знать, что ты как звон мгновенья,Что ты живешь, но ты ничей, ничей

Объятый безызмерностью забвенья,Ты святость и преступность победил,В блаженстве мирового единенья.

Туман лугов, как тихий дым кадил,Встает хвалой гармонии безбрежной,И смыслы слов ясней в словах светил

Какой восторг – вернуться к грусти нежной,Скорбеть, как полусломанный цветок,В сознании печали безнадежной.

Я счастлив, грустен, светел, одинок,Я тень в воде, отброшенная ивой,Я целен весь, иным я быть не мог.

Не так ли предок мои вольнолюбивый,Ниспавший светоч ангельских систем,Проникся вдруг печальностью красивой, —

Когда, войдя лукавостью в Эдем,Он поразился блеском мирозданья,И замер, светел, холоден, и нем.

О, свет вечерний! Позднее страданье!

Камень скал