Валерий Брюсов - Меа Страница 6

Что нам видеть, пловцам, с того берега?

Шаткий очерк родного холма!

Взятый скарб разбирать или бережно

Повторять, что скопила молва!

Мы ли там, иль не мы? каждым атомом

Мы — иные, в теченьи река!

Губы юноши вечером матовым

Не воскреснут в устах старика!

Сплав, пылав, остывает… Но, с гор вода,—

Годы, дни, жизнь, и, ужас тая,

В шелест книг, в тишь лесов, в рокот города,

Выкрик детской мечты: это — я!

9 июля 1922

У СМЕРТИ НА ПРИМЕТЕ

Когда шесть круглых дул нацелено,

Чтоб знак дала Смерть-командир,—

Не стусклена, не обесценена

Твоя дневная прелесть, мир!

Что за обхватом круга сжатого,

Доступного под грузом век?

Тень к свету Дантова вожатого

Иль червь и в атомы навек?

Но утром клочья туч расчесаны;

Пруд — в утках, с кружевом ракит;

Синь, где-то, жжет над гаучосами;

Где айсберг, как-то, брыжжет кит.

Есть баобабы, и есть ландыши…

Пан, тропы травами глуша,

Чертежник древний, правит план души…

Да! если есть в мозгу душа!

И если нет! — Нам одинаково

Взлетать к звезде иль падать к ней.

Но жердь от лестницы Иакова,

Безумцы! вам всего ценней!

Да! высь и солнце, как вчера, в ней… Но

Не сны осилят мир денной.

И пусть шесть круглых дул уравнено

С моей спокойной сединой.

24 июня 1923

ДОМОВОЙ

Опять, опять, опять, опять

О прошлом, прежнем, давнем, старом,

Лет тридцать, двадцать, десять, пять

Отпетом, ах! быть может, даром!

Любимых книг, заветных лиц

Глаза, страницы, строфы, всклики;

Гирлянды гор, ступни столиц,

Муть моря, плавни повилики…

В земной толпе — я темный дом,

Где томы, тени, сны, портреты;

Эдгаров Янек — я; за льдом —

Ток лавы, памятью прогретый.

Но дом живет, волкан горит,

С балкона — песни, речи, сплетни:

Весенний верх сухих ракит,

В одежде свежей плющ столетний!

Лишь домовой, таясь в углу,

Молчит в ответ пустым гитарам,—

Косясь на свет, смеясь во мглу,—

О прошлом, прежнем, давнем, старом.

3 сентября 1922

АРИАДНЕ

Слышу: плачут волны Эльбы

О былом, о изжитом;

Лодки правят, — не на мель бы;

Пароходы бьют винтом;

Слышу, вижу: город давний,

Башни, храмы, скрип ворот.

Гете помнящие ставни,

Улиц узкий поворот;

Вижу: бюргеры, их жены,

Стопы пива по столам,—

Ужас жизни затверженной,

Дьявол с Гретхен пополам.

Там, где Эльбы полногрудой

Два сосца впились в мосты,

Там, задавленная грудой

Всех веков немецких, — ты!

Ты, с кем, два цветка, мы висли,

Миг, над пропастью двойной,

Ты, с кем ник я, там, на Висле,

К лику лик с Земной Войной.

8 июля 1923

МЕРТВЕЦ

Как странно! Круг луны;

Луг белым светом облит;

Там — ярки валуны;

Там — леса черный облик.

Все, что росло в былом,

Жизнь в смене лет иначит:

Храм прошлых снов — на слом,

Дворец жить завтра — начат.

А лунный луч лежит

Весь в давних днях, и в этом

Былом мертвец межи

Ведет по травам светом.

Ведет, как вел в века,

В сон свайных поселений,

Чтоб в тайны Халд вникал,

Чтоб Эллин пел к Селене.

Что годы! тот же он!

Луг в светоемы манит;

Тот бред, что был сожжен,

Вновь жжет в его обмане.

Как странно! Лунный круг,

Банальный, бледный, давний…

И нет всех лет, и вдруг

Я — с Хлоей юный Дафнис!

28 августа 1923

ТАК ВОТ ГДЕ…

Так вот где жизнь таила грани:

Стол, телефон и голос грустный…

Так сталь стилета остро ранит,

И сердце, вдруг, без боли хрустнет.

И мир, весь мир, — желаний, счастий,

(Вселенная солнц, звезд, земель их),

Испеплен, рухнет, — чьи-то части,—

Лечь в память, трупа онемелей!

Я знал, я ждал, предвидел, мерил,

Но смерть всегда нова! — Не так ли

Кураре, краткий дар Америк,

Вжигает в кровь свои пентакли?

И раньше было: жизнь межила

Пути, чтоб вскрыть иные дали…

Но юность, юность билась в жилах,

Сны, умирая, новых ждали!

И вот — все ночь. Старик упрямый,

Ты ль в сотый круг шагнешь мгновенно?

А сталь стилета входит прямо,

И яд шипит по тленным венам.

Я ждал, гадал, как сердце хрустнет,

Как рок меж роз декабрьских ранит…

Но — стол, звонок да голос грустный…

Так вот где жизнь таила грани!

16 ноября 1923

ДВА КРЫЛА

После тех самых путей и перепутий,

Мимо зеркала теней, все напевы в мечтах,

Под семицветием радуги медля в пышном приюте,

Где девятой Каменой песнь была начата,—

Я роком был брошен, где миг всегда молод,

Где опыты стали — не к часу, в тени,

Где дали открыты на море, на молы,—

В такое безумье, в такие дни.

Здесь была наша встреча; но разные видения

За собой увлекали мы с разных дорог:

Рим и мир миновал я, ты — первое предупреждение

Объявляла, вступая в жизнь едва на порог.

Но в оклике ль коршунов, в орлем ли клекоте

Мы подслушали оба соблазн до высот,

Словно оба лежали мы, у стремнины, на локте, и

Были оба бездетны, как стар был Казот.

И в бессмертности вымысла, и в сутолоке хлопотной,

И где страсть Евредику жалит из трав,

Ты — моя молодость, я — твоя опытность,

Ты — мне мать и любовница, я — твой муж и сестра.

Два крыла мощной птицы, мы летим над атоллами

К тем граням, где Полюс льды престольно простер

И над полыми глубями в небе полное полымя

Бродит, весть от планеты к планетам, в простор!

24 марта 1923

ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ

Пятьдесят лет —

пятьдесят вех;

пятьдесят лет —

пятьдесят лестниц;

Медленный всход

на высоту;

всход на виду

у сотен сплетниц.

Прямо ли, криво ли

лестницы прыгали,

под ветром, под ношей ли,—

ярусы множились,

Узкие дали

вдруг вырастали,

гор кругозоры

низились, ожили.

Где я? — высоко ль? —

полвека — что цоколь;

что бархат — осока

низинных болот.

Что здесь? — не пьяны ль

молчаньем поляны,

куда и бипланы

не взрежут полет?

Пятьдесят лет —

пятьдесят вех;

пятьдесят лет —

пятьдесят всходов.

Что день, то ступень,

и стуки минут —

раздумья и труд,

год за годом.

Вышина…

Тишина…

Звезды — весть…

Но ведь знаю,

День за днем

будет объем

шире, и есть —

даль иная!

Беден мой след!

ношу лет

знать — охоты нет!

ветер, непрошен ты!

Пусть бы путь досягнуть

мог до больших границ,

прежде чем ниц

ринусь я, сброшенный!

Пятьдесят лет —

пятьдесят вех;

пятьдесят лет —

пятьдесят лестниц…

Еще б этот счет! всход вперед!

и пусть на дне —

суд обо мне

мировых сплетниц!

27 ноября, 15 декабря 1923

БРЕДЫ

НА РЫНКЕ БЕЛЫХ БРЕДОВ

День, из душных дней, что клеймены

на рынке белых бредов;

Где вдоль тротуаров кайманы

лежат как свертки пледов;

Перекинутый трамваем, где

гудит игуанадон;

Ляпис-надписями «А. М. Д.»

крестить пивные надо

И, войдя к Верхарну, в «Leg Soirs»,

в рифмованном застенке

Ждать, что в губы клюнет казуар,

насмешлив и застенчив.

День, из давних дней, что ведомы,

измолоты, воспеты,

Тех, что выкроили ведуны

заранее аспекты,

Сквасив Пушкина и тропики

в Эсхиле взятой Мойрой,

Длить на абсолютах трепаки

под алгоритмы ойры,

Так все кинофильмы завертев,

что (тема Старой Школы)

В ликах Фра-Беато скрыт вертеп,—

Эдем, где Фрины голы!

День, из долгих дней, не дожитых,

республика, в которой,

Трость вертя, похож на дожа ты

на торном Bucentoro,

И, плывя, дрожишь, чтоб опухоль

щек, надувавших трубы,

Вдруг не превратилась в выхухоль

большой банкирской шубы,

И из волн, брызг, рыб и хаоса,—

строф оперных обидней,

Не слепились в хоры голоса

лирических обыдней!

14 июня 1922

НОЧЬ С ПРИВИДЕНИЯМИ

Вот снова, с беззвучными стуками кирок,

Под пристальным надзором все тех же планет,

Ночь, зодчий со стражей теней при секирах,

Принимает свой труд, тот, что в тысячах лет.

В темь опускают беспросветные плиты,