Евгений Блажеевский - Письмо Страница 7

ТУРКМЕНСКАЯ ЗАРИСОВКА

Верблюд и чёрная цистерна,Стоящая наискосок…Моя тоска почти безмерна:Верблюд, цистерна да песок…

И нищая до безобразия,Тондырный пробуя замес,На корточки уселась АзияВдоль полотна: барса-кельмес!..[2]

Барса — на выжженные тыщи…Кельмес — тебе не хватит ног…И, как зола на пепелище,Повсюду властвует песок.

О, это смуглая окалинаВ солончаковом серебре!..О, Родины моей окраина,Где на горячем пустыре

Верблюд, поджавший губы тонко,Орёл о четырёх ногах,Где зноя выцветшая плёнкаЛегла на стёкла в поездах…

«Покуда полз фуникулёр…»

Покуда полз фуникулёр,С трудом одолевая выси,Бурлил в котле окрестных горИ глухо клокотал Тбилиси.

Брусчатка шла заподлицоМорковно-красной черепицы,Текло и булькало в лицоГустое варево столицы,

Которую, как песнь — на слух,В дохристианское столетье,Наверное, напел пастух,Играя на вишнёвой флейте.

Что думал юный полубогВ тени развесистого бука,Когда, цепляясь за дымокИ за руно, рождалась буква?..

Был город зеленью увитИ пыльным буйством винограда.В глаза бросался алфавитБугристый, как баранье стадо.

Крестьянский, плодоовощной,Овечий и высокогорный,Простой, как в лавке мелочной —Бесхитростный мундштук наборный,

Он с вывесок куда-то звалИ приглашал побыть в духане;И город честно раздавалСвоё чесночное дыханье.

И город был собою горд —На шумном перекрёстке мираПрекрасный, словно натюрмортС бутылью и голубкой сыра…

НА КАВКАЗЕ

Висит кинжальная звезда,Протянешь — и поранишь руку…Протяжно воют поезда,Летящие по виадуку.

Как нестерпим железный свист,Который будоражит горы!Но, слава Богу, путь кремнист,И в темноте растаял скорый…

ЯЛТА

В удушливой влаге слова солоны,Горячее бремя погоды.У пристани пёстрой стоят, как слоны,Ленивые пароходы.

Купальщицы бродят густою толпой,Фотограф, пригнувшись сутуло,Снимает «на память», и дым голубойПлывёт от жаровен Стамбула.

Татарская слива ломает забор,Трещит от приезжих квартира,Но бронзовый Горький стоит среди гор,Как путник — на пачке «Памира».

Но есть одиночество, есть высотаИ вкрадчивый холод телесный,Когда на машине ползёшь возле ртаГудящей над городом бездны.

Но есть непреклонный витой кипарис,Что стал звездочётом у Бога,И собственной жизни отвесный карниз,И ночь у морского порога.

Густая, как дёготь, несущая ритмОткуда-то издалека,Где бродит, крепчая, йод, и горитПечальный огонь маяка.

И нет исчисления прожитым днямВ пространстве разъятом, развёрстом,И женщина в белом по мокрым камнямУходит во тьму, как по звёздам…

ТРАНЗИТНЫЙ ПАССАЖИР

Он в апрелеПод утро приехал туда,В этот полузабытыйЧинаровый город,Где прошло,Как сквозь пальцы проходит вода,Голубиное время;И явственный голодПо быломуЕго охватил целиком,Целиком охватила душевная смута.На пустынном перроне,Ища телефон,Он вдыхал наплывающий запах мазута.Всё, казалось, дышало забытым теплом,Щекоча возбуждённые ноздри и нервы:ЗдесьНа грустную жизнь получил он дипломИ отсюда ушёл ни последний, ни первый.ЗдесьУпругое сердце звенело мячом,И на стену шампанского брызгала пена.ЗдесьОн гроб выносил, и гремел за плечомПохоронный оркестр под диктовку Шопена.Здесь,Как деку, озвучила душу струнаИ незримые пальцы живое задели.Здесь,Готовя себя (о, искатель руна!)Он не ведал размаха безумной затеи.Здесь…Но только вокзал показался емуНезнакомым,Такого не знал он вокзала…И рассветную площадьВ безлюдном дымуФонари освещали, горя вполнакала,Незнакомая улица к центру вела,Незнакомый бульвар подступал парапетом…И невольно подумалось: «Ну и дела!Да и жил ли когда-то я в городе этом?..»

Ветерок налетевшийЛиству теребил,А приезжий смотрел на фонтан и на зданья.Но от мест,Что он помнил и с детства любил,Не осталось, увы,Ни кола,Ни названья…

ПЕТЕРБУРГ

Холодный град ПетраИ неба бумазея,И коммунальнаяУгрюмая кишка…Здесь люди бедныеИ холодок музеяСоседствуют,И жизньТечёт исподтишка.Здесь ржавчина времёнСползает по карнизам,Здесь медленный туманВползает в рукава,Здесь,Камнем окружён,Смотрю на то, как низомУходит под мостыХолодная Нева

Здесь не найти домовКупецких да простецких,Кариатиды спятВ чахоточном дыму.Здесь русские живутСреди красот немецкихИ город людям чужд,Как и они — ему…

УРАЛ

Вороны прославляют Каргалу,Вороны каркают, последний слог глотая.Исщипан воздух весь, похожий на золу,Бежит волчицей степь, петляя и плутая.

Весенний день оглох от гомона ворон,Стоит, облокотясь, у заводской конторы.И если поглядеть, то с четырёх сторонСвинчаткою небес окружены просторы.

Но если подышать всей грудью, то на мигПочувствуешь размах, не знающий опоры, —Вот почему сюда бежали напрямикСолдаты, кузнецы, раскольники и воры.

Здесь нету суеты заласканных земель,Здесь всё наперечёт, здесь «только» или «кроме».Как исповедь души, вобравшей вешний хмель,На сотни русских вёрст разбросанные комья

Передо мной лежат в суровой наготе,Но что-то в них живёт мучительно и свято.Такая нагота присутствует в Христе,Распятая земля — воистину распята…

ПРОГУЛКА

Во мне воспоминаний и утратУже гораздо больше, чем надеждИ радостей,А потому не будуНа будущее составлять прогнозы,Но хочется воскликнуть невзначай:«Как быстро мы состарились, приятель,От Пушкина спускаясь по Тверскому!..И радости,Которыми, казалось,Пропитан воздух,Поглотил туман.И женщины,Которых мы любили,Уже старухи…»

Дует ровный ветер,Кленовый лист влетает в подворотню,И я приподнимаю воротник.На мне чернильно-синие штаныИ скромное пальто из ГДР —Страны, не существующей на свете…

«Сжимается шагрень страны…»

Сжимается шагрень страны,И веет ужасом гражданкиНа празднике у Сатаны,И оспа русской перебранкиКартечью бьёт по кирпичу,И волки рыщут по Отчизне,И хочется задуть свечуСвоей сентиментальной жизни.

Но даже там, где рвётся нитьСудьбы, поправшей дрязги НЭПа,На дальних перекрёстках небаДуши не умиротворить…

«Невесело в моей больной отчизне…»