Владимир Бенедиктов - Стихотворения 1838–1850 гг. Страница 7

Прости

Прости, волшебный край, прости!На кратком жизненном путиЕдва ль тебя я снова встречу,Да и зачем?.. я не замечуИ не найду в тебе тогдаТого, что видел ныне – да!Ты будешь цвесть, ты вечно молод,А мне вторично – не цвести:Тогда в тебя вознёс бы холод…Прости, волшебный край, прости!

Южная ночь (писано в Одессе)

Лёгкий сумрак. Сень акаций.Берег моря, плеск волны;И с лазурной вышиныСвет лампады муз и граций —Упоительной луны.

Там, чернея над заливом,Мачт подъемлются леса;На земли ж – земли ж краса —Тополь ростом горделивымИзмеряет небеса.

Горячей дыханья девы,Меж землёй и небом сжат,Сладкий воздух; в нём дрожатИтальянские напевы;В нём трепещет аромат.

А луна? – Луна здесь греет,Хочет солнцем быть луна;Соблазнительно – пышнаГрудь томит и чары деетБлеском сладостным она.

Злая ночь златого юга!Блещешь лютой ты красой:Ты сменила холод мойЖаром страшного недуга —Одиночества тоской.

Сердце, вспомнив сон заветной,Жаждешь вновь – кого-нибудь…Тщетно! Не о ком вздохнуть!И любовью беспредметнойВысоко взметалась грудь.

Прочь, томительная нега!Там – целебный север мойВозвратит душе больнойВ лоне вьюг, на глыбах снегаСилу мыслей и покой.

К А-е П-е Г-г

(по возвращении из Крыма)

В стране, где ясными лучамиЖивее плещут небеса,Есть между морем и горамиЗемли роскошной полоса.Я там бродил, и дум порывыНевольно к вам я устремлял,Когда под лавры и оливыГлаву тревожную склонял.Там, часто я в разгуле диком,Широко плавая в мечтах,Вас призывал безумным криком, —И эхо вторило в горах.О вас я думах там, где влагаФонтанов сладостных шумит,Там, где гиганта – ЧатырдагаГлава над тучами парит,Там, где по яхонту эфираГуляют вольные орлы,Где путь себе хрусталь СалгираПрошиб из мраморной скалы; —Там, средь природы колоссальной,На высях гор, на рёбрах скал,Оставил я свой след печальнойИ ваше имя начертал;И после – из долин металисьМои глаза на высоты,Где мною врезаны осталисьТе драгоценные черты:Они в лазури утопали,А я смотрел издалека,Как солнца там лучи игралиИли свивались облака.

Блеснёт весна иного года,И может быть в счастливый часТавриды смелая природаВ свои объятья примет вас.Привычный к высям и оврагам,Над дольней бездной, в свой черёд,Татарский конь надёжным шагомВас в область молний вознесёт —И вы найдёте те скрижали,Где, проясняя свой уделИ сердца тайные печали,Я ваше имя впечатлел.Быть может, это начертанье —Скалам мной вверенный залог —Пробудит в вас воспоминаньеО том, кто вас забыть не мог…

Но я боюсь: тех высей темяОбвалом в бездну упадёт,Или завистливое времяЧерты заветные сотрёт,Иль, кроя мраком свет лазуриИ раздирая облака,Изгладит их ревнивой буриНеотразимая рука, —И не избегну я забвенья,И, скрыта в прахе разрушенья,Заветной надписи лишась,Порой под вашими стопамиМелькнёт не узнанная вамиМогила дум моих об вас.

Е. Н. Ш…ой

(при доставлении засохших крымских растений)

Пируя праздник возвращенья,Обет мой выполнить спешу,И юга светлого растеньяЯ вам сердечно приношу.Там флора пышная предсталаМне в блеске новой красоты;Я рвал цветы – рука дрожалаИ их застенчиво срывала:Я не привык срывать цветы.Они пред вами, где ж приветный,Чудесный запах южных роз?Увы! Безжизненный, безцветныйЯ только прах их вам привез:Отрыв от почвы им смертелен,И вот из скудных сих даровЛишь мох остался свеж и зеленОт чатырдагских ледников —Затем, что с ним не зналась нега;Где солнца луч не забегал,Он там над бездной льдов и снегаУтёсов рёбра пеленал;Да моря чудные растенья,Как вживе, странный образ свойХранят – затем, что с дня рожденьяОни средь влаги и волненьяЗнакомы с мрачной глубиной.

Ещё чёрные

О, как быстра твоих очейОгнём напитанная влага!В них всё – и тысячи смертейИ море жизненного блага.Они, одетые черно,Горят во мраке сей одежды;Сей траур им носить даноПо тем, которым сужденоОт их погибнуть без надежды.Быть может, в сумраке земномИх пламя для того явилось,Чтоб небо звёзд твоих огнёмПеред землёю не гордилось,Или оттоль, где звёзд рядыКрестят эфир лучей браздами,Упали белых две звездыИ стали чёрными звездами.Порой, в таинственной тени,Слегка склонённые, они,Роняя трепетные взгляды,Сияньем теплятся святым,Как две глубокие лампады,Елеем полные густым, —И укротив желаний битвуИ бурю помыслов земных,Поклонник в трепете при нихСтановит сердце на молитву.Порой в них страсть: огражденыДвойными иглами ресницы,Они на мир наведеныИ смотрят ужасом темницы,Где через эти два окнаЧернеет страшно глубина, —И поглотить мир целый хочетТа всеобъемлющая мгла,И там кипящая клокочетГустая, чёрная смола;Там ад; – но муки роковыеРад каждый взять себе на часть,Чтоб только этот ад попасть,Проникнуть в бездны огневые,Отдаться демонам во власть,Истратить разом жизни силы,Перекипеть, перегореть,Кончаясь, трепетать и млеть,И, как в бездонных две могилы,Всё в те глаза смотреть – смотреть.

Вот как это было

(посвящено Майковым)

Летом протёкшим, при всходе румяного солнца,Я удалился к холмам благодатным. СеленьеМирно, гляжу, почиваю над озером ясным.Дай, посещу рыбарей простодушных обитель!Вижу, пуста одинокая хижина. – «Где же,Жильцы этой хаты пустынной?» —Там, – отвечали мне, – там! – И рукой указалиПуть к светловодному озеру. Тихо спустилсяК берегу злачному я и узрел там Николая —Рыбаря мирного: в мокрой одежде у брегаПлот он сколачивал, тяжкие брёвна ворочал;Ветром власы его были размётаны; лёсы,Крючья и гибкие трости – орудия ловли —Возле покоились. Тут его юные чадаОдаль недвижно стояли и удили рыбу,Оком прилежным судя, в созерцаньи глубоком,Лёгкий, живой поплавок и движение зыби.Знал я их: все они в старое время, бывало,С высшим художеством знались, талантливы были,Ведали книжное дело и всякую мудрость, —Бросили всё – и забавы, и жизнь городскую,Утро и полдень и вечер проводят на ловле.Странное дело! – помыслил я – что за причина?Только помыслил – челнок, погляжу, уж, отчалил,Влажным лобзанием целуются с озеров вёсла:Сам я не ведаю, как в челноке очутился.Стали на якоре; дали мне уду; закинул:Бич власяной расхлестнул рябоватые струйки,Груз побежал в глубину, поплавок закачался,Словно малютка в люльке хрустальной; невольноЯ загляделся на влагу струистую: сверхуИскры, а глубже – так тёмно, таинственно, чудно,Точно, как в очи красавицы смотришь, и взоруВзором любви глубина отвечает, скрываяУды зубристое жало в загадочных персях.Вдруг – задрожала рука – поплавок окунулся,Стукнуло сердце и замерло… Выдернул: окунь!Бьётся, трепещет на верном крючке и, сверкая,Брызжет мне в лицо студёными перлами влаги.Снова закинул… Уж солнце давно закатилось,Лес потемнел, и затеплились божьи лампады —Звёзды небесные, – ловля ещё продолжалась.«Ваш я отныне, – сказал рыбакам я любезным, —Брошу неверную лиру и деву забуду —Петую мной чернокудрую светлую деву,Или – быть может… опять проглянула надежда!..Удой поймаю её вероломное сердце —Знаю: она их огня его бросила в воду.Ваш я отныне – смиренный сотрудник – ваш рыбарь».

Могила любви

В груди у юноши есть гибельный вулкан.Он пышет. Мир любви под пламенем построен.Чредой прошли года; Везувий успокоен,И в пепле погребён любовный Геркулан;Под грудой лавы спят мечты, тоска и ревность;Кипевший жизнью мир теперь – немая древность.И память, наконец, как хладный рудокоп,Врываясь в глубину, средь тех развалин бродит,Могилу шевелит, откапывает гробИ мумию любви нетленную находит:У мёртвой на челе оттенки грёз лежат;Есть прелести ещё в чертах оцепенелых;В очах угаснувших блестятОстатки слёз окаменелых.Из двух венков, ей брошенных в удел,Один давно исчез, другой всё свеж, как новый:Венок из роз давно истлел,и лишь один венок терновыйНа вечных язвах уцелел.Вотще и ласки дев и пламенные песниПочившей говорят: восстань! изыдь! воскресни!Её не оживят ни силы женских чар,Ни взор прельстительный, ни уст румяных лепет,И электрический ударВ ней возбудит не огнь и жар,А только судорожный трепет.Кругом есть надписи; но тщетно жадный умПокрывшую их пыль сметает и тревожит,Напрасно их грызёт и гложетЖелезный зуб голодных дум,Когда и сердце их прочесть уже не может;И факел уронив, и весь проникнут мглой,Кривляясь в бешенстве пред спящею богиней,В бессильи жалком разум злойКощунствует над древнею святыней.

О, если б