Искусство под градусом. Полный анализ роли алкоголя в искусстве - Максим Николаевич Жегалин Страница 26

Я с трезвой-то головой еле стою на ногах, иногда бьюсь головой о косяки и ни с того ни с сего роняю из рук предметы, а тут такое.

Ну попробуйте встать на одну ногу, на другую ногу повесить тряпочку, и на ступне удержать целую амфору. А вот краснофигурный юноша на стамносе (округлый сосуд, напоминающий амфору) смог. Смог!

Уберите детей подальше от книги. Он еще и голый!

Есть один нюанс: руками держать ничего нельзя, на голове – тоже. Греки считали, что поставить предмет на голову – ерунда, ведь женщины так ходили за водой, набирали в колодце полный кувшин, выпрямляли спины, кувшин на макушку – и домой. Зато можно взять что-нибудь в зубы, это не возбраняется.

Еще один ловкий юноша догадался: сел на бурдюк, руки вытянул вперед, чашу в рот – и победил. И эту сцену запечатлел художник на стамносе. Прекрасный был молодой человек, завидный жених.

Ну и что я могу сказать? Могу сказать, что в древней Греции весело жили – и зеркалу, если уж мы тут тупо и банально принимаем искусство за зеркало, было что отражать. Отличный там был тамада, конкурсы интересные. Но я бы на бурдюк не запрыгнул. И чашку на голове не могу удержать.

Вакх

Едва успел вернуться я домой,

Дурные вести слышу отовсюду,

Нежданная постигла нас беда:

Дома, детей фиванки побросали;

В вакхическом безумии они

Скитаются в горах, поросших лесом,

И бога Диониса – что за бог,

Не знаю – почитают пляской.

Среди их роев полные вином

Стоят кратеры, а вакханки наши

Тайком, поодиночке, в чащу леса

Бегут с мужчиной ложе разделить.

Сокрушался фиванский царь Феней в трагедии Еврипида «Вакханки». Хотелось ему запретить вакханалии, искоренить зло. Да не тут-то было: вакханки, одна из которых – мать царя, разорвали беднягу на куски и принесли его голову во дворец. Вот такое безумие. Конечно, это все литература, но в каждой шутке есть доля правды.

Изначально вакханалии проводились тайно, ночью, в роще Симилии у Авентийского холма. Участницами были только женщины – менады (безумствующие), они же фиады (неистовующие). Собирались вакханки 16 и 17 марта и впадали в мистический экстаз. Потом к ним присоединились мужчины, а собираться стали уже каждый месяц.

Полуголые, в звериных шкурах и виноградных венках, празднующие носились по округе, пугали людей и животных, пели, водили хороводы, всячески прославляли Вакха. Напивались в дым, голыми руками брали угли из костра, играли со змеями, устраивали жертвоприношения и сексуальные оргии.

Естественно, римский сенат заподозрил, что все это не только из религиозного чувства, а на вакханалиях сочиняют заговоры и преступления. Празднества запретили, хотя что там можно запретить, это все равно что весну запретить.

Вакха чаще всего изображали молодым стройным юношей, совершенно без следов тяжелого алкоголизма на лице. Например, моя любимая картина Караваджо «Вакх».

Вы только поглядите, какой томный молодой человек. Он не смотрит на вас, а обращает взор. Вы ловите взгляд и пищите. Эротизм это, можно сказать, женский, так что пищат даже мужчины.

Простынка спадает с мускулистого тела, рука сжимает поясок, опусти – и все, мы растаем.

Аккуратный рот, идеальные брови, румянец на здоровых щеках. А как он держит бокал вина, как он отогнул мизинчик. Боже, вы только посмотрите, как он отогнул мизинчик.

Картина была неизвестна до 1917 года, пока ее случайно не нашли в запасниках галереи Уффици. Нашли, наверное, застыли минут на пять-десять, слезы на глазах, волнение в груди. И никто, конечно, не думал, что Караваджо при жизни был черным пьяницей, разбойником и чуть ли не забулдыгой.

Во-первых, родился художник в Милане. Его и еще ораву детей воспитывала одна мать, а отец и дед умерли от чумы. Детство он провел на улицах среди проституток, воров и убийц. В 13 лет попал в тюрьму после драки в таверне. В 13 лет. Лично я в этом возрасте смотрел мультфильмы про губку Боба.

В итоге мать отправила сына учиться живописи у одного из учеников Тициана. Но усмирить чадо не удалось, Караваджо так же продолжал кутить и буйствовать, но при этом еще и учился рисовать. В 1590 году мать умерла, художнику досталось какое-никакое наследство, и он допился до того, что в пьяной драке убил человека. Спасаться от правосудия ему пришлось в Риме. Такая вот настоящая тяжелая богема.

Сейчас будет пошлая, но правдивая фраза: Караваджо насмотрелся на всяких маргиналов и понял жизнь. Поэтому на его картинах жизнь смешивается со смертью. «Вакх» ведь тоже не про здоровый образ жизни.

Листья на венке частично завяли и даже пожелтели, подушка грязная, фрукты гниют, а гранат, символ чистоты, перезрел. Даже ногти, видно при детальном рассмотрении, грязные.

Ну кто там мог позировать Караваджо? Наверняка какой-нибудь вор-нищий-бомж изображал бога. Но тем не менее какие мускулы, какой рельеф. Любой зожник позавидует.

Другое дело «Вакх» Рубенса. Вот он, образец бодипозитива.

Кого мы видим на изображении? Мужчина лет сорока. Откровенно не худенький. «Мое тело – мое дело», – как бы недовольно говорит он.

Сидит на винной бочке, на голове венок с виноградными гроздьями, в руке чаша. Женщина (менада) не из стеснительных приобняла бога, невзначай обнажила грудь и наливает белое вино. Вино проливается через край, все в избытке, один ребенок, то есть путти – так правильно называть таких персонажей – жадно ловит капли. Другой путти нагло писает. Сатир, он же Пан, на заднем плане хлыщет вино прямо из горла.

Пухляш Вакх, кстати, списан с мраморного бюста римского императора Авла Вителлия (правил в 69 году), известного обжоры и пьяницы. Бедняга был настолько не сдержан в питье и пище, что это прославило его в веках.

«Не зная от чревоугодия меры, не знал он в нем ни поры, ни приличия – даже при жертвоприношении, даже в дороге не мог он удержаться; тут же, у алтаря, хватал он и поедал чуть ли не из огня куски мяса и лепешек, а по придорожным харчевням не брезговал и тамошней продымленной снедью, будь то хотя бы вчерашние объедки», – пишет Гай Светоний