Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский Страница 43

С того памятного визита и до конца своего генерал-губернаторства на Северо-Западе фон Кауфман пользовался всякой оказией, чтобы хоть ненадолго завернуть в поместье фон Ландсберга.

В самом начале лета 1875 года неотложные дела призвали Кауфмана из далекого Туркестана в Петербург. Эта командировка генералу была не ко времени: во вверенном его попечению крае было крайне неспокойно. В покоренном уже Кокандском ханстве вспыхнули беспорядки. Разведчики доносили, что муллы и дервиши призывают мусульман к священному восстанию против неверных. Торопясь закончить в столице все дела и поскорее отправиться обратно, Кауфман до предела сократил список собственных визитов и даваемых аудиенций. Многих визитеров отсеивали его адъютанты и порученцы, а из ежедневно подаваемого ими списка просителей Кауфман собственноручно вычеркивал, как правило, больше половины фамилий, даже «громких».

Однажды, просматривая уже изрядно «прореженный» адъютантами перечень лиц, добивающихся его аудиенции, инженер-генерал увидел уже вычеркнутое кем-то знакомое имя. Фон Ландсберг, вольноопределяющийся. К удивлению дежурного офицера, Кауфман велел разыскать сына человека, которого он глубоко уважал.

Поговорив пять минут с молодым кандидатом на офицерскую должность, Кауфман прямо спросил – не желает ли Ландсберг-младший, чтобы он, в память об его отце, исхлопотал ему место в столичном гарнизоне? Карл от этой возможности отказался и попросил у генерал-губернатора другой милости – быть зачисленным в один из отрядов, направляемых в Туркестан на подавление бунтовщиков в Хиве.

– Но у нас там идет настоящая война, молодой человек! И у меня, к сожалению, мало возможностей сделать быструю карьеру, – поднял брови Кауфман.

– Мне нужна не карьера, а боевой опыт под вашим предводительством, ваше сиятельство!

– Вот единственная милость, которую в роду Ландсбергов просят у власть имущих, господа! – Кауфман поглядел на свою свиту с торжеством, словно Карл был его родственником.

И уже на следующий день Карл фон Ландсберг, причисленный к 7-й Саперной роте, самолично старательно пришивал к мундиру и белой форменной полевой рубахе погоны прапорщика. А потом написал письмо домой.

«Дорогой Генрих, волею Божией я окончил школу вольноопределяющихся. Сумма набранных мною баллов за успеваемость и экзамены удержала меня в первой пятерке моих товарищей, которые готовятся нынче к экзамену на первый чин гвардейского офицера. Это будет происходить на военных сборах, в православный праздник Преображения Господня, т. е. 6 августа. Сборы всех петербургских юнкеров проходят в Красном Селе, в присутствии и с благословения Государя Императора. После экзамена всем будет выдано по 400 руб. подъемных и предоставлен 28-дневный отпуск.

Тем не менее, следуя твоим советам и пожеланиям, я решил не сдавать экзаменов на офицерский чин, т. к. служба в столичном гарнизоне, тем более в гвардейских частях, не подходит для недостаточно обеспеченных господ-дворян. Из рассказов офицеров, которые являются нашими отделенными командирами, я уяснил, что жалованье в первые годы службы составляет у них 39 руб. 75 коп., между тем как постройка одного парадного мундира обходится в Санкт-Петербурге у хорошего портного в 90 руб. Гвардейцам же, дежурящим в резиденциях Государя Императора и посещающим рекомендованные балы, таких мундиров в год нужно не менее трех. Весьма обременительны и текущие расходы, размер которых настолько велик, что многие гвардейские офицеры ужинают через день.

Для наглядности опишу тебе, любезный брат Генрих, частичные расходы моего командира – который не пьет вина, не тратит деньги на табак и не играет. Офицер платит взносы в библиотеку, в офицерское собрание, на аптеку и ремонт одежды 35 коп. в месяц. Кроме этого, обязателен взнос в заемный капитал, 7 руб. полковому портному, в собрание за обеды 9 руб., в полковую лавку за чай, сахар, ваксу, керосин, бумагу – 7 рублей. Платить надо прачке (2 руб.), а кроме этого надо платить за товарищеские обеды, по подписке на Пасху, на елку, на полковой праздник (1 р. 50 коп.). Много средств отнимают любительские спектакли, газеты и журналы, белье, баня. И прочая, и прочая, и прочая… Дефицит средств, по уверению господ офицеров, достигает 8– 10 рублей даже в провинции, что же касается службы в столице, то здесь он еще больше.

Таким образом, Генрих, я не чувствую себя вправе отнимать у нашего семейства двадцать и более рублей ежемесячно, не считая непредвиденных расходов. Благодарение Богу, мне удалось получить аудиенцию у генерал-губернатора К. П. фон Кауфмана, который хорошо помнит как нашего отца, так и все семейство. Результатом аудиенции стало то, что я получил вакансию прапорщика в саперной команде и отправляюсь с нею в Туркестанский край. Поскольку там невыносимые человеческие условия из-за жары, а также подразумевается участие в боевых действиях против диких орд азиатов, то одно жалованье мое там будет выше, чем в столичном полку у командира полка.

По этой же причине я не приеду нынче в отпуск. Передай матушке и сестрам мой горячий привет. Обнимаю – Карл.

P. S. Прапорщик Карл фон Ландсберг – каково звучит, а?»

Седьмой саперной роте, направляемой в Туркестан, предстоял долгий путь – сначала по железной дороге до Волги, потом пароходом до самого Каспия. И лишь оттуда рота боевым маршем должна была пересечь бескрайние пески пустыни по пути в таинственный и далекий Ташкент, где была тамошняя резиденция Наместника императора России.

Годы правления Кауфмана в Туркестане были не только временем военных действий. Сделав своею резиденцией Ташкент, Кауфман начал последовательно превращать этот пыльный пустырь без единого деревца в будущий оазис. Генерал-инженер Кауфман Туркестанский – почетный титул, перешедший впоследствии и к потомкам Константина Петровича – пользовался всякой возможностью заполучить в свой край людей неравнодушных, как он любил говаривать – «с руками и с головой». Всякий раз, бывая по делам Туркестана в северной столице, Кауфман деятельно искал соратников и единомышленников для превращения далекой пыльной окраины России в цветущий сад.

Иной раз генерал-инженер Кауфман и ошибался в людях. Один такой случай Ландсберг хорошо помнил: скандал случился после очередной усмирения диких орд кочевников, в мирный период. Ошибкой генерал-губернатора был фон Нойман, с которым Ландсбергу довелось вместе служить.

Ландсберг к разразившемуся позже скандалу с мздоимством был не причастен. Однако громкая афера фон Ноймана бросила тень на многих офицеров с немецкими корнями. И Ландсберг написал рапорт с просьбой о переводе, уехал в столицу. Кауфман его не задерживал: после скандала генерал-губернатор стал с недоверием поглядывать на всех своих офицеров с немецкими именами. Недаром его