Марк Гроссман - Веселое горе — любовь. Страница 89

Затем Совет занялся планом боя. На основе этого плана часть юнг должна была, быстро поужинав, отправиться на Синюю Высоту и заняться фортификацией.

Пашка Ким, вернувшись домой, живо взялся за суп, соображая, как лучше объяснить отцу, почему он, Пашка, не сможет ночевать дома.

— Пап, — наконец придумал он. — У нас завтра война, и я хочу с тобой посоветоваться...

Старый Ким поднял очки на лоб и посмотрел на сына.

— Война? — переспросил он. — Что вы не поделили?

Пашка в общих чертах рассказал о событиях последнего дня, ввернув в середину рассказа, что вынужден сегодня провести ночь вне дома.

— Ах, вон в чем дело! — усмехнулся отец, — Ну, что ж — иди. Раз пообещал товарищам, надо пойти.

Во дворе Пашку уже ждали, сгорая от нетерпения, братья Валерик и Кирилл Заварыкины и Ромка Ерохин — все из разных третьих классов.

— Мы прибыли, — таинственным шепотом сообщил Кирилл. — Что прикажешь, Паш?

— Покажите птиц.

Придирчиво осмотрев почтарей, Пашка снова посадил их в ящички.

Для участия в войне были отобраны самые лучшие голуби. Старого Баклана Валерик и Кирька забрасывали даже из соседнего города. И голубь никогда не задерживался в пути. Голубка Яга — длинная, несуразная, с большим наростом на клюве — тоже была превосходная птица. Когда Роман Ерохин выпускал ее в незнакомом месте, голубка, не делая круга, уходила домой.

У братьев в садке еще был молодой карьер, взятый про запас. Звали его неизвестно почему Гога-Магога, но Валька и Кирька уверяли, что он чисто русский и, значит, надежный почтарь.

Совет Старых Юнг долго обсуждал достоинства и недостатки голубей каждого мальчишки, прежде чем остановился на этих птицах.

— Вот что, — сказал Ким, возвращая садки, — воевать — так воевать. Вы будете сражаться в первых рядах. И только смерть может помешать вам выполнить долг.

— Только смерть! — дружно заверещали Ромка и братья.

Они уже превосходно знали свои задачи. Мальчишкам предстояло в составе пешей разведки подобраться к врагу и, обнаружив главные силы, выпустить почтарей с шифровками. Дежурные у голубятни немедленно поймают птиц и отнесут шифровки адмиралу. Только тогда, прочтя донесение, штаб решит, куда наносить главный удар.

На Совете Старых Юнг, правда, раздавались голоса, что было бы проще обойтись без птиц. Но и Ким, и Русин, и Голендухин горой стояли за голубей. Во-первых, война объявлена из-за них и участие почтарей в бою будет как бы символическим. Во-вторых, разведчиков могут убить, а голуби пройдут. Ну, и так далее.

— Спать! А утром все — в распоряжение начразведки Л. Гершмана, — приказал Ким.

Юные разведчики с неохотой отправились выполнять первую, скучную часть приказа. А Пашка пошел к главинжу.

Отец Ефима Русина — инженер Тракторного — сейчас был на заводе, и никто не мешал Фимке претворять свою идею в жизнь.

В ту самую минуту, когда адмирал входил в комнату главинжа, тот, подперев языком щеку, впихивал небольшое настольное зеркало в кусок водосточной трубы.

Трубу эту Фимка снял со стены своего дома, — не всю трубу, а только ее верхнее и нижнее колена. Дело в том, что, согласно учебнику физики Перышкина, Фалеева и Крауклиса, простейший перископ состоит из двух зеркал, расположенных на разном уровне и заключенных в трубу.

Конечно, окажись под рукой зеркала поменьше, можно было бы не разрушать трубу. Но Фимка шел на эту жертву, решив, что после боя он вернет ее на место. Если же война будет проиграна и юнгам нанесут решающий удар, то какая-то водосточная труба не будет иметь большого значения.

Закончив работу, Русин протянул Киму свое громоздкое сооружение и удовлетворенно вытер мокрый лоб.

Перископ оказался превосходным прибором. С любого конца он походил на букву Г, и, сидя на полу, через него можно было отлично видеть, что делается за окном.

Закончив испытания и завернув перископ в простыню, Фимка подвесил к своему ремню флягу с водой, топорик в холщовом чехле и саперную лопатку. Двадцатизарядный автоматический пистолет он сунул за пояс.

Еще на подступах к Синей Высоте Ким и Русин услышали скрежет лопат и весело посмотрели друг на друга.

У северной подошвы высоты под командой Витьки Голендухина шли серьезные фортификационные работы. Помимо глубокого окопа для командиров, в котором предполагалось установить перископ, здесь рыли очень длинную сплошную траншею. Делали ее мелкой и тщательно маскировали травой и сухим бурьяном. Это претворялся в жизнь прекрасный замысел Фимки Русина, одобренный Советом Старых Юнг.

Перед самым утром, все проверив, командиры отвели войска в тыл.

Юнги проскальзывали в свои дома, пуще войны боясь отцовского окрика, и залезали в постели. Через полчаса все уже спали гробовым сном.

В одиннадцать часов утра на крыше дровяного сарая Аркаша Ветошкин, напузырив до отказа щеки, сыграл сигнал: «Всем явиться под знамя!». В тот же миг на гладко оструганной палке взвился флаг Красного Морского Братства — алое полотнище с белым голубем в правом верхнем углу.

Уже через несколько минут командиры быстрым маршем вели свои войска к штабу, на ходу отдавая короткие приказы и подбадривая младших юнг, дышавших, как рыбы на песке.

Вскоре все войско торопливо шагало по самым дальним переулкам к Синей Высоте.

Обо всем этом ничего не знал вражеский вождь гофмаршал Генри Джо. Он, этот рыжий Генька, не привык советоваться даже с Васькой Шереметом и Мишкой — «Один нос — на троих рос» — а все решал сам.

Поэтому сейчас он стоял на макушке высоты в самом, казалось, хорошем расположении духа и осматривал местность.

Неорганизованная толпа Геньки, нахально назвавшая себя Боевыми Ястребами, тонкой цепочкой расположилась по всей высоте. Наверно, Генька думал, что это и есть круговая оборона.

В вихрах у воинов, взамен ястребиных, торчали вороньи и сорочьи перья. Лица были раскрашены глиной, сажей и акварельными красками так густо, что и сам гофмаршал с трудом отличал одного генерала от другого, не говоря уже о рядовых.

Все шло как будто хорошо, и тем не менее душу Геньки скребли кошки. Как сюда, на высоту, затащишь юнг? А если они не пойдут? А если пойдут, но не станут драться? Тогда Боевые Ястреба сразу отвернутся от Геньки и еще будут смеяться над его болтовней.

Смущаемый этими запоздалыми сомнениями, Генька Каменец ничего не замечал вокруг.

Он не заметил темной полосы, змеившейся у подножья Синей Высоты, и не сообразил, что это — траншея врага.

Он не обнаружил вдалеке окопа, из которого торчала водосточная труба Фимкиного перископа.