Иван Винаров - Бойцы тихого фронта Страница 35

— Плохими революционерами, говоришь? Правда? Ну, продолжай!

Берзин не сводил с меня глаз. Но теперь он смотрел на меня выжидательно. Я продолжал. Рассказал о наших ошибках в июне 1923 года, о поражении в сентябре того же года, о страшных днях апреля двадцать пятого… Рассказал и о провале с оружием, о нескончаемых потоках политэмигрантов, которым пришлось покинуть родину… О потоках крови, пролитых на нашей земле.

На лице Берзина застыло характерное для него выражение понимания и сочувствия. Он слушал меня не прерывая, слушал так, как только он умел слушать.

Я рассказал ему о своих терзаниях. Когда я кончил, начальник Разведывательного управления долго ходил из одного конца кабинета в другой, потом снова сел напротив и заговорил:

— Я уверен, что мы с тобой легко договоримся. — Берзин говорил медленно, подчеркивая каждое слово. — Во-первых, о вашей партии. Она оказалась партией настоящих революционеров. Все, что ты рассказал мне о ней, говорит о том, что она борется. Несмотря на кровавые жертвы, ваша партия не сложила оружия. О вашем Сентябрьском восстании грядущие поколения будут говорить с гордостью: болгарские рабочие и крестьяне первыми в Европе восстали с оружием в руках против фашистского мракобесия. Это подвиг. — Берзин помолчал, не сводя с меня глаз, потом продолжил: — Во-вторых, о провале с оружием. Знаю все, со всеми подробностями. Знаю и причину, и последствия. За тобой нет никакой вины. Да и беда не столь велика. Пропало известное количество оружия, но люди не пострадали. Варненский процесс закончился, не был вынесен ни один смертный приговор… К сожалению, провалы будут и в дальнейшем. Мы не созерцатели, для нас каждый шаг — это сражение! Почему мы должны считать, что боги покровительствуют только нам? Тем более, — на лице Берзина появилась улыбка, — что мы объявили войну не только мракобесию, но и богам, веками великодушно терпевшим его… И в-третьих, об эмигрантах. Тяжело покидать родину, но это страшно тогда, когда покидаешь ее внутренне сломленным. Болгарская партия сражается. А эти люди не просто неприкаянные, ищущие спасения; они все до одного жаждут вернуться на родину для нового, последнего боя. Нет, эти люди заслуживают не упрека, не сожаления, а уважения…

Он почувствовал, что во мне произошла перемена. И остановился — слов больше не понадобилось. Я словно бы поскользнулся, он подал мне руку, и вот я уже выровнял свой шаг. А впереди нас ждут нехоженые дороги.

— Ну, перейдем к делу, Ванко. Готовься — поедешь в Китай.

Я вздрогнул.

— В Китай? Я не ослышался, Павел Иванович?!

— Нет, Иван Цолович! — Берзин улыбнулся. — В Китай. В страну, где столкнулись волчьи аппетиты всех великих колониальных сил. В страну Сунь Ятсена. В страну первой в Азии национально-освободительной революции, которая погибнет, если мы не протянем руку помощи…

Я ждал чего угодно, только не этого. Ждал, даже намеревался просить разрешения на продолжение обучения в Коммунистическом университете, ведь перерыв в занятиях был временным. Но теперь все изменилось. То, что начальник Четвертого управления предлагал мне сейчас, не подлежало обсуждению: это был приказ.

— Огромная страна, Павел Иванович, — тихо произнес я. — Даже в мыслях не могу ее охватить целиком. Сложные условия, совершенно незнакомый народ и язык… Трудно будет…

— Понимаю, — прервал Берзин. — Огромная страна, четырехсотмиллионный народ, десятки национальностей, сотни языков, миллионы солдат в десятках враждующих между собой армий, бессчетное число генералов, и у каждого из них свой бог… Действительно, там очень трудно работать. Китайская революция до смерти напугала империалистов, и теперь они прилагают все усилия, чтобы расправиться с нею. Используют любые средства, всевозможных «специалистов», провокаторов, груды золота… Этому колоссу, едва вставшему на ноги, грозит опасность рухнуть. Почти полмиллиарда людей, на которых напали империалистические гиены, ждут помощи… Что же касается твоих качеств, то об этом нечего и говорить. Ты накопил опыт, освоил революционные традиции вашей партии, ознакомился в сущностью нашей работы. Жду, что в Китае ты будешь работать так, как работал до сих пор. Даже лучше, более хладнокровно, более терпеливо, более зрело. Западные центры разведки действуют там и тайно, и в открытую, на любых уровнях, используя все наличные средства. Американская разведка, английская, французская. Через Гонконг и Пекин. Не дремлют и японцы. Они скорехонько свыклись с иллюзией, что Китай — это неприкосновенная территория японского империализма. Мне незачем говорить тебе, что японцы и иже с ними в Китае действуют сурово и беспощадно: очевидно, их доводит до сумасшествия сама мысль, что Китай может выйти на историческую арену как экономически суверенное государство. А сейчас, после смерти Сунь Ятсена, их надежды на реставрацию возросли стократно… Ты едешь военным советником в миссию Блюхера. Твоим непосредственным руководителем будет…

У меня перехватило дыхание. Я ждал, какое он назовет имя. Берзин, казалось, нарочно удлинял паузу. Как хорошо знал этот сердцевед людей своего управления и взаимные симпатии, связывавшие их!

— Гриша…

— Гриша Салнин? Неужели?

— Совершенно верно. Есть возражения?

Я рассмеялся. Со смехом пришло облегчение. С этой минуты груз, который лежал у меня на плечах, когда мне сообщили о Китае, словно испарился куда-то. Гриша Салнин! С таким товарищем я готов был пойти в огонь и воду. Берзин знал об этом.

— Его нет в Москве, а то мы сейчас разговаривали бы втроем, — добавил Берзин. — Но я со дня на день жду его приезда. То, чего мы не смогли сделать сейчас, будет сделано в ближайшее время.

После этого Берзин в самых общих чертах ознакомил меня с положением дел в Китае. Разумеется, многие факты, касающиеся событий в этой огромной стране, пробудившейся к самостоятельной жизни, мне были известны и раньше, но сейчас Берзин раскрывал мне оборотную, скрытую сторону этих событий.

…После безуспешных и отчаянных попыток умиротворить страну, осуществившую национальную революцию, вождь и отец революции — так китайцы называли Сунь Ятсена — обратился к России с просьбой о помощи. Свергнувшая тысячелетнюю монархическую тиранию республика переживала смертельный кризис: авантюристы всех мастей, платные агенты империализма подрывали единство страны, разбив ее на множество враждующих лагерей. Каждый лагерь искал удобного случая установить на своей территории «свой» режим, под фиктивной опекой суньятсеновского правительства. В этом «государстве в государстве» они вводили свои налоги, осуществляли конфискацию, накапливали богатства… Напрасно Сунь Ятсен обращался к шефам различных военно-политических группировок с призывом к мирному объединению страны. Генералы и слышать не хотели об этом, а те, кого силой оружия удалось заставить защищать власть законного правительства, ждали удобного момента, чтобы отомстить; многие из них, еще вчера верные конституционному правительству, позарились на японское или американское золото и превратилась в «троянского коня» врага…