Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев Страница 64

– Зачем ты, Грицко, мне столько всего сказал, когда рисовал меня на доске?

– Я думал, тебе от этого будет лучше!

– Мне было лучше. Я была счастлива и тогда, когда ты признался, что обманул меня.

– Но я не тебя обманул, а Лизу! Я обманул её, чтоб спасти тебя и себя!

– Я знаю, Грицко.

– Тогда почему ты бросилась в воду?

– Я не хотела ждать, когда ты меня разлюбишь. Тогда мне смерть была бы страшнее, хоть и желаннее.

– Настя, Настя! Прости меня!

– Перестань! Ты сделал меня счастливой.

– Но почему ты не можешь всегда быть тут? Почему должна туда возвращаться?

– Так там ведь – мой господин. Я должна быть с ним и служить ему.

– Настя, Настя! Как можешь ты говорить такое? Ты – дитя Бога!

– Я отреклась от Бога ради тебя. И ты навсегда останешься в моём сердце. Но я служу господину. Да вот и он, ждёт меня!

Они подходили к кладбищу. Тонкий месяц стоял над ним, ярко золотя кресты и ограды. Невдалеке белела громада церкви. Кто-то стоял около неё, в тени тополей.

– Прощай, мой любимый, – сказала Настенька, повернувшись к Грицку лицом. Из глаз её текли слёзы, – мы не должны с тобой больше видеться.

– Хорошо, Прощай, – ответил Грицко. Он понял, что ему больше быть тут не нужно, и, задыхаясь, пошёл обратно. За мельницами пропел петух.

Вернувшись в конюшню, Грицко умылся и походил взад-вперёд. Потом он достал из сундука доску, зажёг лучину и развёл краски. В окна уже светила заря.

Глава одиннадцатая

В четверг днём Маришка, встретив попа, в ответ на благословение показала ему язык. Поп плюнул ей в рожу, да не попал, а она, развившая меткость в частых переплёвках с сестрой, а также с Ребеккой, не промахнулась. Придя в неистовство, поп предпринял попытку её избить. За это она его укусила. Он пошёл ябедничать к Ясине. Та наказала Маришку, а заодно и Лизу, которая вообще была ни при чём. Ребекка при этом на всякий случай сделала вид, что она внезапно заметила таракана, и убежала с воплями в сад, где лишилась чувств, поглубже забившись в кусты крыжовника. Зрелище, которым она так мудро пренебрегла, весьма впечатлило дворовых девушек, вынужденных остаться в хате. Таков был приказ госпожи Ясины. Неудивительно, что две панночки с нетерпением дожидались субботы, хотя, конечно, сочувствовали Ребекке. Обе они её полюбили.

Перед закатом солнца Ребекке вдруг захотелось побыть одной. Взяв смычок со скрипкою и оставив панночек в бранном споре о том, какая из них умней, а Ясину – в сборах на сеновал, где вновь её ждал пятнадцатилетний хлопец, она пошла на берег Днепра. Ей нравилось там играть, потому что там никто не пускался в пляс, но все слышали – голосок у скрипки был сильный. Он долетал до хутора через луг. Примерно на полверсты выше плёса, испачканного невинной кровью Маришки, был девятисаженный обрыв. Под ним круговертил огромный омут. В среду Ребекка уже играла на том обрыве. Голова у неё от страха кружилась, зато Вивальди звучал неистовее, надрывнее. И опять Ребекка пошла туда. Встав на край обрыва, глянула вниз. Во рту пересохло. Ей показалось : не омут бурлит внизу, а геенна огненная – так жгуч был закат, тонувший в Днепре, так могуч и страшен был Днепр. Подстроив скрипку, Ребекка стала импровизировать.

Бесшабашно звенела музыка над рекой и степью. Дико смеялась скрипка в руках Ребекки над всем, что её, Ребекку, пугало, злило и угнетало. Скрипка была гораздо сильнее своей хозяйки – творила с ней, что хотела, как бойкая на язык стервозная баба творит, что хочет с более молодой и тихой подружкой, уча её уму-разуму. Посему Ребекка не сразу остановилась, когда её окликнули сзади. Доиграв такт, она опустила скрипку и повернула голову, а затем повернулась вся. Перед ней стояли высокая босоногая девка с широким задом, в которой она узнала прислужницу попадьи, и худенький пономарь. Его она прежде видела только издали, но отлично знала, кто он такой. И панночки, и их девки несколько раз говорили о нём при ней, смеясь над его паскудством.

– Что нужно вам? – спросила Ребекка, переводя глаза с красивого, наглого лица девки на лицо её спутника – длинноносое, хитрое, со шныряющими глазами, – как вы посмели мне помешать?

– Жаль было мешать, – сказал пономарь со вздохом, – славно играешь ты! Очень славно. Как тебя звать? Ребеккой?

– Ребеккой.

– Славное имя!

Рослая девка по непонятной причине вдруг усмехнулась. Косо взглянув на неё, пономарь достал из кармана перстень с рубином и протянул его ещё не спустившейся с облаков Ребекке.

– Что вы хотите? – спросила та, взглянув на рубин.

– Скажи, узнаёшь ли ты этот перстень?

– Как не узнать? Он был на Ясине, в числе других драгоценностей. Попадья, я вижу, решила все эти штуки к рукам прибрать?

Девка рассмеялась и огляделась по сторонам, как будто ища кого-то.

– Догадливая, – сказал пономарь с улыбкой, – только не все. Этот перстень – твой, если ты забудешь о том, что видела на Ясине золото. Если нет – в субботу после столба ляжешь и не встанешь.

Ребекка пристально наблюдала за девкой. Та широко зевнула, хлопая по губам рукой, и закрыла рот.

– Так что ж ты молчишь? – пристал пономарь, – неужели мало?

– Серьги ещё неси, – был ответ Ребекки, – и два браслета. Иначе, сволочи, очень плохо вам всем придётся!

Девка молниеносно сунула руку за воротник рубашки, сдёрнула с шеи нож. Ещё более проворно швырнув ей скрипку в лицо, Ребекка вниз головой бросилась с обрыва в геенну огненную. Служанка и пономарь смотрели, обомлев, сверху на её голые розовые подошвы, стремительно удалявшиеся от них. Никто до сих пор ещё не нырял с этого обрыва. Вонзившись в Днепр, Ребекка ушла на страшную глубину. Ей едва хватило воздуху выплыть. Омут крутил её, норовя сожрать, но не тут-то было! Ребекка умела плавать ничуть не хуже, чем бегать. Выплыв из омута, она полностью отдалась течению, лишь слегка шевеля руками и бултыхая ногами, чтоб не пойти ко дну. Течение понесло её к плёсу. Враги шли следом за ней по берегу. У Ребекки возникла мысль достичь противоположного, но она отбросила эту мысль, соразмерив силу течения и огромную ширину реки. Без одежды ей удалось бы переплыть Днепр, но на ней было, к несчастью, длинное платье. Ей только оставалось плыть по течению до тех пор, пока пономарь и девка не перестанут её преследовать.

Подплывая к плёсу, она увидела человека и двух собак, идущих к реке от хутора. Человек хромал. Это был Микитка со своей домрой. Обрадовавшись, Ребекка свернула к берегу. Девка и пономарь, заметив Микитку, остановились. Микитка, наоборот, ускорил