Евгений Вишневский - Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая Страница 40

Весь день ходим и слушаем: не летит ли вертолет. Раз двадцать за день выскакивали из палаток, принимая за вертолет то шум ручья, то вой ветра в распадке.

Вечером пили компот со свежим хлебом, а Лев Васильевич, по обыкновению, рассказывал. Поскольку ждем мы вертолета и все наши мысли лишь об этом, разговор шел о летчиках и авиации. (И снова в который раз напоминаю, что пишу я со слов Льва Васильевича, ничего не приукрашивая и не исправляя, так как рассказывал он; а потому прошу читателя относиться к моим запискам не как к документу, а как к занимательному рассказу, где главное — портрет самого рассказчика.)

— Сколько уж рассказывал я вам о таймырских летчиках, — издалека начал он, — а говорить могу еще и еще. Вечер, сутки, неделю, месяц... Конечно, великий Ляхов, безотказный Саня Пытченко... А из достопримечательных людей: Тревич, единственный полярный летчик-еврей на весь Север (кстати, в войну личный пилот маршала Жукова), и чукча Тымлятыгин. Тревич, бывало, говорил про себя: «Да я один здесь на Севере всю нашу нацию реабилитирую!» И верно, храбрости он был отчаянной. Но ведь в конечном счете списали его из авиации за пьянку, не посмотрели на заслуги. Я, между прочим, как раз в Торее был, на таймырской базе НИИГАА, когда он по пьянке вертолет разгрохал... Тымлятыгин, единственный, насколько я знаю, чукча-пилот на весь Север, летал на стареньком «По-2», причем управлял им, как собачьей упряжкой. Летал Тымлятыгин на малюсенькой высоте, метров десять — двадцать, и путь определял не по приборам (он их презирал, возможно, потому, что не разбирался в них), а по застругам льда и снега...

— А как Тревич в Торее вертолет разбил, расскажите, — попросил Валера.

— А дело было так, — охотно откликнулся Лев Васильевич, — аэродром от столовой и кают-компании отделялся нешироким заболоченным проливом, через который ходил катер. Тревич, конечно, катера ждать не любил и всегда в столовую летал на своем вертолете, тем более что полету-то там было всего три минуты: взлететь да сесть. Обычно к нему на вертолет цеплялось человек по двадцать народу (кому охота связываться с тихоходным катером?!). Вертолет был «Ми-2», маленький, тихоходный, трехместный. Ну, вот однажды Тревич в таком перелете по пьянке и посадил его на хвост. В шифровке, которую послали в штаб полярной авиации, было сказано: «Тревич, возвращаясь с гулянки, разбил гармонь. Высылайте комиссию». В те времена о катастрофах в Арктике запрещалось сообщать открытым текстом. Но тут-то хоть жертв не было, а вот в другой катастрофе, там же, в Торее, погибли все пассажиры вместе с экипажем. «Ан-2», ведомый знаменитым полярным асом Томилиным, кстати Героем Советского Союза (он получил это звание на войне), врезался в скалу возле самого поселка и взорвался. Причем, что обидно, была это у Томилина первая, единственная авария!.. Не то что у того же Черевичного!..

— Кстати, — вмешался в разговор я, — вы же сами в числе суперасов называли именно его, Черевичного, да еще Мазурука, Шевелева...

— Ну, про Шевелева я молчу, — развел руками Лев Васильевич, — это человек вне моих рассуждений и тем более критики. То же и про Мазурука скажу — недаром его еще с тех времен, с конца тридцатых годов, «профессором» звали — мало того, что это был летчик милостью Божией, так еще и интеллигент высшей пробы, у него такая библиотека была... — Лев махнул рукой. — А вот Черевичный — это совсем другое дело. Про Черевичного я отдельно скажу... И хотя все они — и Черевичный, и Мазурук, и Шевелев — носили в войну генеральские звания, но, по моему горячему убеждению, были это совсем разные летчики, да и люди совсем разные. Про Черевичного по всей Арктике гремела такая частушка:

Вылетает Черевичный —Открывайте дом публичный,Запасайте запчастя:Фюзеляжи, плоскостя.

Тут констатируется ставшая притчей во языцех слабость прославленного героя к дамскому полу и намекается на то, что здесь, на Севере, Черевичный угробил множество самолетов. Кстати, неподалеку от Косистого валяется самолет с обломанными крыльями, «мессершмитт», разбитый в аккурат Черевичным...

— Да, — подтвердил Валера, — мы видели, когда на охоту ходили. Лежит...

— Причем был этот ас, — продолжал Лев, воодушевленный поддержкой, — фантастически везучим. Ни в одной из его многочисленных катастроф никто серьезно ни разу не пострадал: ни он сам, ни экипаж, ни пассажиры...

— А вдруг это мастерство особого рода, — глубокомысленно заметила Наталья Ивановна, — никакая не везучесть, а просто талант, мастерство, а?..

— Если это талант, — пожал плечами Лев Васильевич, — то очень странного свойства... Кстати, вторая половина той частушки, что я вам пропел, исполняется в фильме «При исполнении служебных обязанностей» (без упоминания фамилии Черевичного, разумеется). Хороший фильм, правильный, об Арктике, о полярной авиации... И снимался он здесь, на Таймыре. Помню цитату из этого фильма: «После того как в самолете появился туалет, из полярной авиации исчезла всякая романтика».

4 августа

Наши геологи решились сегодня пойти в недальний маршрут, но с полдороги вернулись, услышав шум летательного аппарата. Но, как вскоре выяснилось, напрасно: небо над Тулай-Кирякой, пыхтя, пересекал какой-то трудяга «Ан-2», должно быть, шел он с Челюскина на Косистый либо на Хатангу.

Опять похолодало, и мы вновь затопили печечку. Сегодняшний вечер Лев Васильевич посвятил рассказам о Торее, таймырской базе НИИГАА, где он бывал множество раз.

— Сейчас никакой базы там нет, просто брошеный поселок. А прежде это место было одним из самых людных и оживленных по всему Таймыру. Причем надо сказать, что было оно крайне невезучим. Про томилинскую катастрофу я уже вчера рассказывал, про «гармонь», которую разгрохал, возвращаясь с гулянки, Тревич, тоже... Неподалеку утонул там в заливе кладовщик Губинский, провалившись в полынью с собачьей упряжкой. Его нарты (они были ярко-голубого цвета) впоследствии с самолета обнаружили. Нашли в той же полынье и всех замерзших собак, и самого Губинского. Причем вожак этой упряжки, знаменитый на весь Таймыр пес Яшка, зубами сам снял с себя постромки, они уже держались только на концах задних лап. Но, видно, истратил он на это столько сил, что ни на что более их не осталось. И пожар там был, и приключения всяческие, и множество всяких историй, в том числе и трагических и комических. Одна такая история увековечена в докладной записке, которую подал начальник базы на имя директора института. Я несколько раз читал ее, запомнил почти дословно и, рискуя погрешить лишь самыми незначительными стилистическими деталями, приведу вам. Итак, вот она: