Иван Ботвинник - Скиф Страница 10

Вавилон понравился Ниссе. Среди больших ступенчатых зданий и городской толчеи попадались целые кварталы, полные зелени и тишины. Там, в прохладных массивных храмах, жили ученые жрецы — служители богини звезд Иштар и ее супруга Нина, бога Неба.

В дом к одному такому старому ученому попала Нисса. У него был большой сад и библиотека с массой глиняных табличек, покрытых клинописью.

Звали ученого Нун. Он был добрым человеком и хорошо относился ко всем людям. Он переименовал новую рабыню в Киру и, видя, что она готовится стать матерью, не обременял молодую женщину тяжелыми работами. Рождение ребенка не огорчило, а обрадовало старого человека. Когда мальчик подрос, Нун выучил его читать и писать. И часто хвалил его способности.

Но однажды в дом ворвались воины парфянского царя и убили хозяина. Оказалось, он был тайно связан с мятежными магами, которые учили поклоняться Духу в Истине и призывали не чтить идолов ни на земле, ни на небе…

Ниссу и ее сына после смерти Нуна снова продали в Сирию. Полупустынная земля — плоские глинистые поля, перерезанные узкими оросительными, часто безводными каналами, — после цветущего города-сада не радовала глаза.

Нисса и Аридем попали в сельское имение к одному антиохскому вельможе. Вельможа жил в столице и только изредка наезжал в свое поместье. Всеми делами ведал надсмотрщик.

Узнав, что вавилонянка в молодости работала ткачихой, он поставил Ниссу в ковровую мастерскую. Но полуослепшая от слез рабыня часто путала цвета ниток, никак не могла запомнить сложного узора.

Сначала ее били. Потом, убедившись, что это бесполезно, погнали в поле и дали в руки мотыгу. Нисса терпеливо и безропотно сносила все. Она боялась одного — разлуки с сыном. Аридем уже взрослый юноша, красивый, сильный. Его охотно купит любой, а старая, бессильная женщина никому не нужна…

Мерно взмахивая мотыгой, сирийки пели, пели обо всем, что видели:

Бежит, бежит вода в канале,Идет, идет ослик по дороге,А на нем едет мальчик,Маленький мальчик едет,А птица летит…

Нисса молчала. Она не умела петь.

— О чем все время думаешь? — Белолицая, не загоревшая даже в знойные дни, Арсиноя взмахнула мотыгой и сказала: — Надо работать.

Нисса не ответила. Арсиною рабыни не любили. Все знали, что она жалуется на слабых надсмотрщику и, чтобы удержать подольше его мимолетную благосклонность, мажет лицо перед выходом в поле яичным белком.

— Работать надо! — укоризненно повторила Арсиноя. — Я вижу, ты становишься старой.

Нисса, напрягая все силы, взмахнула мотыгой и вонзила ее в землю. В голове пронеслось: «Нельзя отставать. Если вскопаю больше, чем задано, дадут лишнюю горсть муки, испеку колобок для Аридема. Аридем станет уверять меня, что он сыт, но я-то знаю: мальчик постоянно недоедает. Он молод силен, тяжело работает, а кормят… Опять всю эту ночь Аридем чистил колодцы, хорошо, если сегодня дадут мальчику хоть немного поспать…»

Мотыга Ниссы взлетала и падала все быстрей и быстрей. Бурые, спекшиеся от зноя комья земли летели в разные стороны, а с ними неслись мысли: «Счастье, что у сына добрые друзья. Ир в базарные дни гадает на площади и приносит домой уйму лакомств и мелких монет. Я сегодня скажу сыну, что меня Ир опять угостил. Тогда Аридем возьмет колобок».

Мутное за столбами пыли садилось солнце. Рабыни мыли в канале ноги. Скоро домой.

Нисса сбила метку на своей меже и двинулась дальше. Уже два шага взрыхленной земли легло за межой. Задыхаясь, она опустила мотыгу.

Сегодня будет пир. Аридем придет к их балагану, она поставит перед ним все скудные лакомства, погладит его волнистые волосы. «Бессовестная Арсиноя! Такому красавцу и умнице предпочла толстоносого надсмотрщика. Хорошо, что Аридем не очень огорчился. Он встретит более достойную! — разговаривала она с собой. Остановилась, обтерла мотыгу и вскинула ее на плечо. — Достойной любви Аридема может быть только царевна или богиня! Да! Прекрасная царевна».

Маленькая, сморщенная Нисса бодро шагала в толпе рабынь. Она не слышала их говора, нескромных шуток, перебранки. Она была полна мыслями о своем Аридеме.

III

— Сыны народа римского! Квириты! В странах Востока, изнемогающих от тирании царей-варваров, вы являете собой образцы республиканской доблести. Вы не должны пятнать себя низким корыстолюбием. Вы посланы Республикой освобождать народы Азии. — Военный трибун Цинций Руф отдышался. — А на вас, подлецов, снова жалуются — грабите население! Титий Лампоний! — выкрикнул он в солдатский строй.

Сухопарый, быстроглазый легионер выступил вперед.

— Титий Лампоний, — устало проговорил Цинций, — ты отнял у местного судьи осла…

— Доблестный трибун! Я шел по дороге, какая-то сонная тварь ехала на осле. Я заметил вслух, что ослик мне нравится. Сириец соскочил и помчался в кусты. Я приютил брошенную скотину! — невинно объяснил воин.

— Глупец! Ты должен был догнать варвара и вручить ему квитанцию, что ослик реквизирован тобой, сыном народа римского, в пользу Великой Республики Рима. Учишь вас, учишь, а вы позорите своей глупостью мать-Республику! Где животное?

Привели осла. Цинций внимательно оглядел его.

— Я реквизирую это четвероногое в пользу Республики и, как того требует закон, отныне опекаю его. Флавий!

— Слушаю, благородный трибун!

— Нагрузишь его моими трофеями. Кормить при обозе! — коротко приказал Цинций Руф.

Титий понуро качнул головой. Он не ожидал такого оборота. Да и как можно предусмотреть легионеру хитрость военачальника?

— Надо разжиться рабами, — шепнул ему кудрявый новобранец Муций, земляк, пользовавшийся и даже чуть злоупотреблявший особым расположением Тития.

— Рабы в одиночку по дорогам не бродят! — раздраженно ответил Титий.

— А ты реквизируй у варвара, — посоветовал новобранец, — Тут недалеко именьице…

Легионер, повеселев, благодарно взглянул на советчика.

По совету друга Титий Лампоний навестил соседнее имение. Владелец, холеный медлительный сириец, недавно прибывший из Антиохии, отдыхал. Потревоженный непрошеным римским гостем, он попытался хитростью отделаться от наглого солдата.

После обеда пригласил легионера отдохнуть на веранде. Надсмотрщик, верный тайным указаниям своею господина, выстроил перед верандой десятка два калек. Хозяин любезно предложил гостю выбрать себе служителей.

— На что мне эти уроды? — Титий откинулся на локти. Он еще не научился непринужденно возлежать на пышных восточных ложах, обилие струящихся тканей и пуховых подушек раздражало его. — На что мне твои евнухи? В походе нужно не пятки мне чесать, а нести за мной доспехи и добычу! Для этого вы, варвары, и на свете живете. — Титий поковырял в зубах. — Для тебя я — бог! Говори, я — бог? — настойчиво допытывался легионер у вельможи.

— Божествен, мой золотой! Всякий римлянин для нас, темных, божествен! — Владелец имения склонился перед легионером.

— Какой я тебе золотой?! Давай рабов! Мужчин, способных к труду и невзгодам, а не дохлых кляч.

Напуганный сириец приказал отобрать самых пригожих.

— Заодно, — шепнул он надсмотрщику, — от пергамца избавимся да и от его дружка — гадальщика Ира.

— Пергамец — работяга! — удивленно возразил надсмотрщик.

— Дурень! Он грамотен, знает счет, а характер непокладистый. От таких подальше.

Вновь отобранные рабы предстали перед лицом Тития.

— Осмелюсь ли принести их в дар тебе, божество мое? — сириец отвесил поклон.

— Негодяй! Так оскорбить римского легионера?! Мы не берем взяток, не грабим население. Я напишу тебе квитанцию, что рабы реквизированы в пользу Республики Рима! — возмутился Титий.

Из всех вновь приобретенных рабов ему понравился статный пергамец. По дороге легионер спросил, умеет ли его красивый раб воровать. Аридем покраснел.

— Зря! В солдатской жизни все бывает. Я не центурион, чтобы вас каждый день кормить. Иной раз самому жрать нечего, — признался Титий. — Особенно после проигрыша. Вот тогда верный раб попросит милостыньку, — он хитровато моргнул глазом, — или высмотрит что-либо у зевак для своего господина…

Аридем не слушал. Мысли его были далеко. Он думал о горе матери. Нисса еще не знает, что ее сын реквизирован. Вечером будет ждать, потом побежит в тревоге к надсмотрщику, отдаст последний медяк, чтобы отпустил ее сыночка на часок… А сыночек уже шагает по незнакомой дороге.

«Убить римлянина? Бежать? Но тогда замучают мать. Надо терпеть. Не так уж и плохо, что я попал к легионеру. Научусь военному делу…» — Аридем вздрогнул. Испугался, что его мысли, дерзкие для раба, могут прочесть идущие рядом.