Мария Вильчинская - Александра и Курт Сеит Страница 10

Разговор вновь, уже который раз за эти дни, зашел о политике. И вновь прежде всего столкнулись Сеит и Ивашков. Поручик Камилев тоже принимал участие в споре, но вел себя намного сдержаннее, причем его сдержанность показалась Шуре немного искусственной, как будто он боялся сказать лишнего. А когда Сеит с горячностью стал доказывать, что в ошибках Государя виновато прежде всего дурное влияние Распутина, он вообще ловко перевел разговор на другую тему.

Зачем он это сделал? Почему-то этот вопрос не на шутку заинтересовал Шуру. Она была далека от политики, но знала, что уж Распутина ругают все кому не лень. Обвинять его во всех ошибках и неудачах было в некотором роде даже хорошим тоном. Почему Камилев так не хотел, чтобы об этом говорил Сеит?

Отвлекшись на эти размышления, она упустила нить разговора и не поняла, из-за чего вдруг повисло напряженное молчание. Но по лицам мужчин было понятно, что спор зашел дальше обычного и они могут вот-вот серьезно рассориться.

– Сеит у нас консерватор, – возникшее напряжение развеял звонкий голос Татьяны и ее серебристый смех. – Не обращайте внимания, дамы, они все время спорят, что не мешает им оставаться друзьями. И с Джелилем тоже, хотя он в нашей маленькой Думе скорее центрист. Такие уж сейчас времена – даже среди представителей одного возраста и одного класса согласья нет.

– Было бы чересчур смело говорить, что это особенность лишь наших времен. – Фанни, не давая мужчинам возможности возобновить спор, отделилась от дамской компании и подошла к ним.

Небрежным жестом фокусника достала откуда-то сигарету в длинном мундштуке, подождала, пока стоявший ближе всех Джелиль поднесет ей спичку, выпустила колечко дыма и продолжила:

– Между представителями передовых и не очень групп аристократии давно заметен некий, прошу прощения за выражение, антагонизм. Помню, наблюдала я такой эпизод: молодые поехали с послесвадебными визитами к своей родне. Он только что окончил Александровский лицей, она – Смольный институт, оба – представители старинных аристократических фамилий, но он почти революционных убеждений, а она из консервативной семьи, чтящей традиции. Приехали к двоюродной тетке, старухе кичливой и старомодной, ранее у которой почти не бывали. Разговор как-то не клеился. Тетка, гордившаяся своим происхождением и тем, что она старшая в роду, откинувшись в кресле, подчеркнуто важно спрашивает молодого: «Что-то я запамятовала, какой у вас герб, напомните!»

Фанни так выразительно изобразила престарелую кичливую тетку, что, кажется, даже ее внешность изменилась – она скрючилась, презрительно выпятила подбородок, сложила губы в брюзгливой усмешке и превратилась в настоящую пушкинскую Пиковую даму. Под стать виду сделался и ее голос – скрипучий, слегка дрожащий от старости и переполненный глубочайшим презрением ко всему миру.

Все восхищенно замерли, увлеченные, наверное, больше даже не самой историей, а тем, как та оживала перед ними в лицах. А Фанни уже выпрямилась, приняла небрежную позу и продолжила насмешливым тоном:

– Тот и ответил: «Как же можно не помнить, та tante, на зеленом поле овечий хвост!» Ответного визита из этого дома не последовало.

Общий громовой хохот окончательно разрядил атмосферу. С политикой на сегодня было покончено.

Служанка, повинуясь знаку Татьяны, ловко сервировала стол, на котором можно было взять коньяк, пирожные, шоколадные конфеты, налить себе чай или кофе с ликером. Мэри Трубецкая села за рояль и предложила всем желающим потанцевать. Желающих, конечно, нашлось много, и вскоре вечер стал именно таким, какого и можно было ожидать от собравшейся компании веселых, красивых молодых людей.

Шура неожиданно для себя протанцевала с Сеитом аж два танца, потом один с Бобринским, один с Ивашковым, а потом снова с Сеитом. Хотя чему удивляться – Татьяна все время танцевала со своим женихом, Валентина с Константином, Ивашкова почти все время ловко удерживала при себе Фанни (и судя по взглядам, какими она обменялась с Сеитом, было ясно, что это действительно его рук дело), ну а Бобринский и Мэри сменяли друг друга у рояля, а что-то и вовсе играли в четыре руки.

Это немного смущало, но с другой стороны, Шуре необычайно приятно было ощущать, что они с Сеитом сегодня как бы пара. Не такая, как Татьяна с Джелилем или Валентина с Константином, но все-таки и не двое ничем не связанных людей.

В то же время ее удивляло, что Сеит, приложив такие усилия, чтобы отдалить от нее Ивашкова, сам не пытается хотя бы поговорить с ней о чем-нибудь выходящем за пределы допустимой светской беседы. Даже когда они вышли на балкон подышать свежим воздухом. А ведь Шура была не настолько наивна, чтобы не заметить, что ее сестра с женихом выходили туда вовсе не воздухом дышать, от свежего воздуха помада не размазывается и прическа растрепанной не становится.

Может быть, зря она делала вид, будто в прошлом у них только самое обычное знакомство, при котором вежливо раскланиваются и расходятся, даже не запомнив лица собеседника? Сеит поддерживал ее игру и ни намеком не обмолвился о случае двухлетней давности. Но вдруг он трактовал ее «забывчивость» как обиду или скрытую неприязнь? Или того хуже – ухаживаниями старается загладить свою вину, а потом посчитает свой долг выполненным и больше не захочет ее видеть?

И только когда она совсем уже потеряла надежду, буквально перед самым уходом, Сеит вдруг предложил всем присутствующим вновь собраться такой же приятной компанией перед окончанием его отпуска. Причем Шура готова была поклясться, что, сказав это, он бросил на нее выразительный взгляд, словно намекая, что прежде всего он желает видеть именно ее.

Будучи холостяком, он, разумеется, не мог позвать незамужних дам к себе, поэтому представил на рассмотрение дам программу, соответствующую правилам приличия: прогулку по городу, каток, а после этого на обед в «Restaurant de Paris».

Такое предложение, конечно, было принято со всеобщим одобрением, тем более что Сеит не мелочился и пригласил в лучший ресторан Петрограда, который посещали самые сливки общества, включая великих князей.

Шура тоже вслед за Константином и Валентиной сказала, что будет рада прийти. Но на душе у нее было невесело.

– Вы скоро уже уезжаете? – тихо спросила она, пока остальные, весело переговариваясь и смеясь, надевали шубы, пальто и шинели. – На войну?

– Как того требует долг офицера. – Сеит поддержал ее шубу и, когда она сунула руки в рукава, на несколько мгновений задержал руки на ее плечах. – Пока война не закончится, я буду верен присяге.

– Вы так странно это говорите. – Шура обеспокоенно взглянула на него, но если он и собирался что-либо ответить, времени на это уже не было – остальные гости были готовы выходить. Поэтому Сеит только улыбнулся в ответ, но как-то невесело. И ей даже показалось, что во взгляде его мелькнула печаль.

Дома Шура собиралась сразу отправиться спать – отец уже лег, поэтому рассказ о том, как они весело провели вечер, все равно пришлось отложить до завтра. Но ее неожиданно задержала Валентина.

– Шура, нам надо серьезно поговорить.

Тон ее был таков, что становилось несколько страшно. К тому же подобное начало разговора всегда вызывает тревогу (а если к нему добавляется еще и «ты только не беспокойся», то и настоящую панику). Поэтому с Шуры тут же слетела сонливость.

– Что случилось? – испуганно спросила она.

Валентина села в кресло, показала ей на соседнее и, дождавшись, пока она тоже сядет, твердо заявила:

– Ты не должна чересчур поощрять этого Ивашкова.

От неожиданности Шура даже дар речи потеряла. Многого она могла бы ожидать, но никак не этого.

– Я его поощряю?! – наконец изумленно выдавила она.

– А разве нет? – Валентина приподняла тонкие брови и холодно посмотрела на нее. – Учти, он тебе не пара. Ни титула, ни состояния.

– Но если он такой со всех сторон неподходящий, почему мы его принимаем? И папа с ним охотно беседует.

– Я не говорила, что он плохой человек или неподходящее знакомство, – немного сбавила тон Валентина. – Конечно, он из приличной семьи и учился вместе с нашим любимым братом, но одно дело – дружески общаться, а другое – принять в семью.

Так вот откуда он взялся! Шура мысленно обрадовалась разрешению этой маленькой головоломки – где она раньше видела Ивашкова и откуда его так хорошо знает отец. Ну конечно, она встречала его в Москве, среди друзей старшего брата, как и Сента. Но если с Сеитом их тогда познакомили, то Ивашкова она, наверное, видела мельком, вот и не запомнила.

Валентине она, конечно, всего этого говорить не стала, а просто ответила:

– Я его вовсе не поощряю!

– А со стороны кажется иначе, – строго сказала Валентина. – Допустим, я понимаю, что ты просто чересчур стараешься быть со всеми вежливой, но у посторонних людей может сложиться превратное впечатление о твоих чувствах. Учись быть вежливо-отстраненной. А если тебе так хочется с кем-нибудь пококетничать, лучше обрати внимание на Петра Бобринского.