Мария Вильчинская - Александра и Курт Сеит Страница 9

Тем временем Татьяна обернулась к черноволосому офицеру и представила его Шуре, Валентине и Константину как своего жениха, поручика Джелиля Камилева. Вот тут уже никаких сомнений не было – влюбленные взгляды, которыми они обменялись, говорили лучше всяких слов.

Что касается брюнетки за роялем, то она оказалась княжной Мэри Трубецкой. Причем, к удивлению Шуры, она поздоровалась с ними без малейшего снобизма, скорее даже наоборот, ей показалось, что княжна ведет себя слишком просто, словно не аристократка вовсе.

Шура даже не сдержалась и поделилась этим наблюдением с Сеитом. Хотя сказать по правде, ей просто очень хотелось о чем-нибудь с ним поговорить, а этот повод был не хуже любого другого. Благо за последние два дня она уже научилась держаться в его присутствии спокойно и не выдавать своего волнения.

К ее радости он охотно вступил в разговор и со сдержанной усмешкой пояснил:

– Видите ли, для Мэри мы все, от лакеев до дворян, одинаково мелкие сошки в сравнении с Трубецкими. Более-менее ровня ей только Бобринский, он все же свой род от Екатерины II ведет. Да и то, ну кто такие мелкие князья Ангальт-Цербстские в сравнении с Гедиминовичами? Для них даже Романовы – обычные выскочки, случайно оказавшиеся на престоле. Поэтому она одинаково любезна со всеми. Это и есть признак настоящего аристократизма – свое превосходство демонстрируют только выскочки, а высокородных Трубецких никакое знакомство не унизит.

Шура не успела обдумать, обидным ей кажется такое отношение или, наоборот, по-своему восхищает, как вновь зазвенел дверной звонок, и Татьяна вышла встречать последнюю гостью. Вернулась она уже через минуту, ведя под руку высокую девушку с каштановыми волосами.

– Знакомьтесь, господа, будущая звезда драматической сцены, Фанни Фельдман. Лучшая подруга моей наставницы, несравненной примы Большого театра Екатерины Гельцер.

Шура с любопытством посмотрела на новую гостью. Мама бы, конечно, не одобрила такого знакомства. В этот момент Фанни обратила на нее свои огромные глаза, в которых блеснула искра понимания и насмешки.

– Рада знакомству, господа. – Ее низкий, удивительно выразительный и глубокий голос словно заполнил всю комнату. – Надеюсь, вас не смущает общество еще одной актрисы? Моего отца оно, несомненно, смутило бы.

– А кто ваш отец? – без обиняков поинтересовалась Мэри Трубецкая, оправдывая недавние слова Сеита о том, что для такой аристократки, как она, ни с кем не зазорно говорить.

– Всего лишь небогатый нефтепромышленник, – небрежно ответила Фанни и, нисколько не тушуясь, протянула руку Джелилю.

Тот послушно поцеловал ее и вежливо поинтересовался:

– В каком театре вы сейчас служите?

Фанни только усмехнулась.

– Два месяца я обивала пороги театрального бюро, и вот наконец звезда моя взошла – мне предложили попробовать себя в амплуа героини-кокет в Керчи в антрепризе Лавровской. Как вы считаете, – обратилась она с томным видом к Ивашкову, – подхожу я на роли обольстительницы с умением петь и танцевать?

– Вы… да, несомненно. – Тот смешался, но Фанни ловко подхватила его под руку и завела речь о Летнем театре в Малаховке, куда в сезон съезжались лучшие театральные силы Москвы и Петрограда. Тема оказалась ему близка, и уже через пару минут они увлеченно говорили об игре Певцова в пьесе «Вера Мирцева».

– Ивашков у нас большой театрал.

Сеит! Шура чуть помедлила, чтобы не выдать свою радость от того, что он теперь уже сам заговорил с ней, и обернулась.

– Вы говорите таким тоном, словно это недостаток.

– Все, что можно использовать в свою пользу, является недостатком.

– Я вас не понимаю. – Шура удивленно подняла глаза и тут же снова их опустила, смущенная его выразительным взглядом и улыбкой.

– Иногда, чтобы отвлечь мужчину от одной дамы, надо пригласить другую, которая точно сумеет завладеть его вниманием. Хотя бы на один вечер.

Шура почувствовала, что, несмотря на все усилия оставаться спокойной и сдержанной, заливается краской. Сеит с ней флиртует! Этого просто не может быть!

В это время в дверь опять позвонили, что вызвало некоторое удивление гостей, ведь все уже собрались, больше никого не ждали. Но оказалось, что это всего лишь рассыльный с огромным букетом для Татьяны.

– От Великого князя Дмитрия Павловича! – весело объявила та, прочитав карточку. – Не забывает Его высочество свою фаворитку.

Ее слова смутили Шуру, а Валентину, судя по выражению лица, вообще возмутили до глубины души, но остальные гости почему-то встретили их громким смехом.

Но от Татьяны ничего не укрылось, поэтому она тут же подхватила Шуру под руку и громко сказала:

– Ах, дусечка моя, не суди и не судима будешь. Знала бы ты, что такое большой балет! В нем все время идет война за интересные выигрышные партии. Сначала мы воюем друг с другом, потом привлекаются балетмейстеры, критики, покровители и наконец высокопоставленные особы, вплоть до Великих князей, а иногда и самого Государя. Надеюсь, ты слышала о том покровительстве, которое он оказывал Матильде Кшесинской?

– Слышала, – тихо подтвердила Шура, с беспокойством поглядывая на Валентину.

– О, да, – продолжала Татьяна, – Кшесинская была не только великой балериной, но и великой умелицей распускать о себе нужные слухи.

– Как это?

Татьяна изящно взмахнула рукой:

– Не так важно, кто ты и кто твой покровитель, куда важнее, какие слухи о тебе ходят.

Подошедший поручик Камилев явно не был настроен поддерживать ее шутки и просто коротко пояснил, в основном адресуясь к Валентине и Константину:

– Дмитрий Павлович – мой покровитель с тех пор, как я имел честь оказать ему одну важную услугу. И с Таней его связывают лишь дружеские отношения. Все остальное – только злословие.

Татьяна продолжала улыбаться, но голос ее вдруг зазвучал резко и даже зло:

– Вы знаете, что во время волнений в 1905 году вслед ученицам балетного училища на улице кричали: «Эй, смотрите, царских наложниц везут!» И ведь не зря кричали, что противнее всего. Некоторых воспитанниц учителя и надзирательницы приглашали в кабинет и прямо спрашивали: «Вот ты такая хорошенькая, что, если приедет Великий князь и ты ему понравишься, рада ты будешь?» А директор однажды заявил: «Вот наш балет – на казенные деньги им, как гаремом в Турции, мы хвастаем, и хвастаем даже лучше, открыто». Балерине нельзя сделать карьеру, если у нее нет высокопоставленного покровителя, иначе любой престарелый вельможа будет считать возможным делать ей непристойные предложения. Поэтому я не стала пресекать слухи о моем романе с Дмитрием Павловичем, это моя защита.

– А как к этому относится сам Великий князь? – растерянно спросил Константин.

– Благожелательно. – На губы Татьяны вернулась прежняя лукавая улыбка. – После того как ему отказали в руке Великой княжны Ольги, он несколько пал духом и на время потерял интерес к дамам. А якобы роман со знаменитой балериной помогает ему поддерживать репутацию любимца женщин.

Однако Валентину они еще не убедили. Она обратила взор на поручика Камилева и возмущенно спросила:

– Но как же вы можете позволять так марать репутацию вашей невесты?! Что подумает ваша семья?!

– Я – паршивая овца в семье, – сухо сообщил ей Камилев. – Вместо того чтобы как положено «настоящему мужчине» стать кавалеристом, стал инженером, пусть и военным. А теперь еще и жениться собираюсь на русской, да к тому же балерине, а не на тихой девушке одной со мной веры.

Тонкие брови Валентины взлетели вверх.

– А вы…

– Я мусульманин.

– Джелиль – татарин из Крыма, – легким тоном пояснила Татьяна, вновь обретая прежнюю невозмутимость. – Потомок монгольских завоевателей.

– Может, самого хана Батыя? – рассмеялся Камилев.

Обстановка разрядилась, все вернулись к прежним разговорам, и даже Валентина почти перестала хмуриться. Казалось, гроза прошла, но Шура на всякий случай решила по дороге домой намекнуть сестре, что не стоит писать маме об этом разговоре, наверняка та не оценит Танину изобретательность и все равно будет против их знакомства.

Ужин начался с обильных закусок – икры, семги, копченого сига и прочих деликатесов. После закуски подали, как положено в хороших домах, два горячих блюда – марешаль из рябчиков и тушеную индейку, фаршированную грецкими орехами. Завершился ужин десертами – пломбиром и фруктами. Все было самого лучшего качества, включая, разумеется, и поданные к ужину вина. На фоне такого изобилия недавние разговоры о перебоях с продуктами в Петрограде стали казаться Шуре не более чем шуткой.

После ужина дамам было положено удалиться, оставив мужчин курить, но, видимо, собравшаяся компания не считала нужным поддерживать старые традиции, поэтому все перешли в гостиную, где мужчины собрались у декоративного камина, а дамы сели около рояля, подальше от дыма.