Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Восхождение к власти Страница 19

Преторианцы не охраняют храм Весты — нет необходимости. Никогда злоумышленник не осмелится проникнуть в эту святыню. Страх перед могущественной богиней — наилучшая защита.

Только женщины могут беспрепятственно входить в храм. Веста — их богиня, их защитница и последняя надежда. Вот идёт одна римлянка, закутанная в тёмное покрывало, скрывшее лицо и фигуру. Приподняв тунику, поспешно переступает тяжёлую цепь и бежит по пустынной площади к храму. Одна из тех, кто, ища спасения от жестокого мужа, просит о защите мать Весту. Именно для таких двери храма остаются открытыми ночь напролёт.

Домитилла, заслышав быстрые шаги на мраморных ступенях, выглянула наружу. И облегчённо вздохнула, различив в темноте женскую фигуру.

— Что ищешь ты в ночное время у священного огня? — радушно улыбнулась весталка, пропуская незнакомку внутрь.

— Тебя! — неожиданно низким голосом ответила женщина и откинула покрывало.

Домитилла глухо вскрикнула, узнав Калигулу.

— Не кричи! — прошептал Гай, поспешно прикрывая весталке рот. — Ты погубишь нас.

Он настойчиво увлёк девушку во мрак, сгущающийся между коринфских колонн. Домитилла послушно шла за юношей, исступлённо глядя в его зеленые глаза. Калигула был смешон в женском одеянии. Дешёвая медная диадема, нелепо скособочившись, торчала в светло-рыжих волосах. Зрачки расширились, как у голодного кота, зачуявшего добычу. Но весталка не замечала недостатков Калигулы. Потому что любила!

Нет, она любила не реального Гая Юлия Цезаря Калигулу. Ведь Домитилла почти не знала его. Несколько поспешно сказанных фраз, несколько украдкой брошенных взглядов… Этого слишком мало, чтобы узнать человека. Весталка любила того вымышленного Калигулу, о котором мечтала одинокими бессонными ночами. Но в семнадцать лет и этого более чем достаточно.

Домитилла в изнеможении прислонилась к стене. Она чувствовала прохладу мрамора и жаркие руки Калигулы, бесстыдно касающиеся её тела.

Он целовал девушку, попутно задирая белую тунику весталки и шаря по её бёдрам. Домитилла отвечала на поцелуи возлюбленного сначала робко, затем — забывая об осторожности. Огонь, неожиданно загоревшийся в её крови, оказался сильнее и ярче священного пламени богини Весты. У Домитиллы не было сил противиться ему. Да и не хотелось противиться!

Среди колонн и мраморных плит, в застывшей тишине храма, Калигула овладел девушкой. Закрыв глаза и прикусив нижнюю губу, Домитилла думала, что приносит самую важную жертву в жизни — жертву любви.

Наконец Гай оставил Домитиллу. Тяжело дыша и удовлетворённо улыбаясь, прислонился к стене рядом с ней.

— Что теперь с нами будет? — почти беззвучно шепнула весталка побледневшими, пересохшими губами.

— Ничего! — легкомысленно передёрнул плечами Калигула. — Жди меня, когда снова останешься на ночь в храме.

Забыв поцеловать на прощание Домитиллу, Калигула накинул на голову тёмное покрывало. И, неслышно ступая, вышел из храма. Девушка судорожно сцепила тонкие пальцы. Сожалеть поздно — сделанного не исправишь.

Стараясь остудить пылающее лицо, Домитилла прижалась щекой к прохладному каррарскому мрамору. Дождалась, когда сердце забьётся ровнее.

Оправив измятую тунику и пригладив растрепавшиеся волосы, девушка вернулась к алтарю. Священное пламя горело ровно и безмятежно. Целия равнодушно подняла сонные глаза:

— Все ли в порядке? — спросила она.

— Да, все хорошо, — устало ответила Домитилла.

— У тебя кровь на тунике, — неожиданно заметила Целия. — Что случилось?

Домитилла испуганно огляделась.

— Обыкновенное женское недомогание пришло раньше времени, — виновато пробормотала она.

— При выходе прикроешься стулой, — понимающе улыбнувшись, посоветовала Целия.

XIX

История сыграла с императором Тиберием злую шутку. Он был хорошим правителем: организовал ночную охрану на улицах Рима, следил за стабильностью цен, наказывал нечестных откупщиков, разумно распоряжался доходами огромной империи. Но современники не замечали его деяний. А потомки и вовсе забыли. В памяти римлян остался не Тиберий-правитель, а Тиберий-человек — отвратительный, лукавый, порочный, развращающий мальчиков и девочек на неприступной вилле…

Луна расплывчато отражалась в тёмной воде. Волны прибоя бились о высокий скалистый берег острова Капри. Императорская вилла тонула в пахучих зарослях жасмина и магнолий.

Тиберий без сна лежал на широком ложе. Двое обнажённых подростков — мальчик и девочка, — обнявшись, спали на другом конце постели, подальше от цезаря.

Император неуклонно приближался к семидесятилетнему возрасту. Силы покидали дряхлого развратника. А желание наслаждений было по-прежнему велико. Потому и принимал Тиберий возбуждающие настойки из кантарид, изловленных в горах Испании. Потому и заставлял живущих на вилле мальчиков и девочек заниматься перед ним любовью, распаляя угасающую чувственность цезаря.

Еженощно Тиберий звал в опочивальню «облагодетельствованных» им детей. Придумывал для них новые позы, новые ласки — одна другой изощрённее и причудливее. И, наглядевшись вволю, выбирал того подростка, который больше других возбуждал его похоть. Мальчика или девочку — безразлично.

Вырастая, наложники Тиберия почти всегда оставались рядом с императором. Ведь они, попавшие к цезарю в отрочестве, не знали иной жизни. Невинные жертвы поневоле становились умелыми развратниками. Содержались на вилле и всевозможные диковинки: карлицы и уроды, мужчина с женской грудью и даже удивительная женщина с четырьмя сосцами, привезённая из отдалённой Персии.

Покорных служителей своих причудливых извращений Тиберий называл спинтриями.

Но наслаждения быстротечны, они не заполняют весь день. Слишком много времени остаётся на раздумия, на тягостные воспоминания. Последние особенно часто посещают императора бессонными ночами. Перед внутренним взором проходят тени. Милые сердцу — покойного сына, любимой некогда жены Випсании. И пугающие — Августа, Германика и Агриппины…

Зашевелилась тяжёлая занавесь у входа.

— Цезарь, на горизонте показалась галера, — шепнул раб, которому предписывалось быть неслышным и невидимым, подобно тени.

— Это Сеян! — обрадовался Тиберий. — Как велико расстояние между галерой и островом?

— С рассветом она уже бросит якорь в гавани, — ответил раб.

Тиберий обернулся к окну. Небо постепенно светлело, близился рассвет.

— Подай мне тёплую тунику, — распорядился Тиберий. — Спать уже не стоит.

Мальчик и девочка вздрагивали во сне и что-то бормотали. Тиберий рассматривал их, презрительно оттопырив нижнюю губу. Подростки спали на краю, отодвинувшись от дурно пахнущего старика, чьи обильные прыщи начинали гноиться. Тиберий был умен. Он понимал, что внушает наложникам отвращение.

— Убирайтесь прочь! — прикрикнул он, ногою выталкивая спящих подростков с кровати. Мальчик и девочка, сонно цепляясь друг за друга и за пурпурное покрывало, упали на мозаичный пол. И, сдавленно попискивая от боли и страха, выскочили из опочивальни.

«Милая Випсания! — император усилием воли подавил судорожный всхлип. — Лишь она любила меня…»

Он грузно поднялся с постели и, кутаясь в тёплый шерстяной плащ, прошёл в библиотеку.

В библиотеке стояло другое ложе — поменьше, богато инкрустированное слоновой костью и перламутром. Ложе для чтения. Тиберий выбрал толстый свиток с греческими письменами — «История», сочинение Геродота из Галикарнаса. Устроился поудобнее на ложе и развернул свиток. Нашёл занимательное место, где говорится о традициях египтян.

«Подобно тому как небо в Египте иное, чем где либо в другом месте, и как река у них отличается иными природными свойствами, чем остальные реки, так и нравы и обычаи египтян почти во всех отношениях противоположны нравам и обычаям остальных народов. Так, например, у них женщины ходят на рынок и торгуют, а мужчины сидят дома и ткут. Другие народы при тканьё толкают уток кверху, а египтяне — вниз. Мужчины у них носят тяжести на голове, а женщины на плечах. Мочатся женщины стоя, а мужчины сидя. Естественные отправления они совершают в своих домах, а едят на улице на том основании, что раз эти отправления непристойны, то их следует удовлетворять втайне, поскольку же они пристойны, то открыто…» — читал Тиберий.

— Антигон! — капризно крикнул он.

Любимый раб, запыхавшись, вбежал на зов императора.

— Есть ли на вилле египтянки? — спросил Тиберий.

— Рабыня из Египта, прислуживающая на кухне, — поспешно ответил Антигон.

— Дай ей много питьевой воды. К полудню приведёшь ко мне, в сад. Хочу посмотреть, как она мочится.

Антигон покорно поклонился и, пятясь, бросился исполнять волю императора. При входе он столкнулся с вошедшим преторианцем.

— Прибыл благородный Луций Элий Сеян. Он просит тебя о встрече, цезарь! — отрывисто доложил солдат.