Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Восхождение к власти Страница 20

Антигон покорно поклонился и, пятясь, бросился исполнять волю императора. При входе он столкнулся с вошедшим преторианцем.

— Прибыл благородный Луций Элий Сеян. Он просит тебя о встрече, цезарь! — отрывисто доложил солдат.

Тиберий отложил в сторону свиток:

— Пусть войдёт!

Вошёл Сеян, и тут же бросился к цезарю, поспешно приложившись к его руке. Огромный перстень с изображением римского орла полностью закрывал фалангу безымянного пальца Тиберия. Почтительный поцелуй Сеяна пришёлся именно на этот перстень — символ власти цезаря.

— Что нового в Риме? — высокомерно любопытствовал Тиберий.

— Плебс распевает паршивые песенки о тебе, цезарь, — сокрушённо покачал головой Сеян. Я велел преторианцам ловить наглых певцов. Но до сих пор не удалось выяснить, кто сочиняет эти пакости.

Тиберий нервно затарабанил пальцами по костяной спинке ложа.

— Плевал я на плебс! — наконец презрительно заявил он. — Оставь их — пусть поют. Цезарь не будет унижать себя, обращая внимание на оскорбления вонючей черни!

— Увы, это ещё не все! — предостерегающе поднял палец Сеян.

— Продолжай, — благодушно кивнул Тиберий.

— Смеясь над тобой, плебеи открыто славят твоих внуков — Нерона и Друза! По Форуму носятся непочтительные разговоры: «Пусть Тиберий утолит справедливую ненависть сограждан, добровольно уйдя из жизни! Пусть сыновья Германика правят Римом!» Прости, цезарь! — Сеян учтиво коснулся рукою груди. — Это не мои слова. Я лишь довожу до твоего сведения настроение римлян. Полагаю, ты вправе узнать об этом.

Тиберий резко дёрнулся и вскочил с ложа. Приложил ко лбу дрожащую ладонь. Обернулся к стене и застыл, склонив голову и нервно вздрагивая.

— Сеян, — наконец жалобно позвал он.

Элий Сеян подошёл к Тиберию и остановился за его спиной.

— Помоги мне избавиться от выродков Германика, — всхлипывая, попросил император. — И я озолочу тебя.

— Да, цезарь, — немного помолчав, шепнул префект претория. — Они — воистину великая опасность для тебя. Я обвиню Нерона и Друза в том, что они готовили заговор против императора. Но как быть с Гаем? Он ещё несовершеннолетний.

— Главное — пусть умрут старшие, — отрешённо глядя в стену, шептал император. — Они умны и потому более опасны. Гай ещё слишком молод. И слишком труслив. Пусть живёт пока! Потом решим, что с ним делать.

— Твоя воля священна, — выпрямляясь, проговорил Элий Сеян. В светло-серых глазах префекта светилась решительность.

Император кончиком плаща вытер слезу, скатившуюся по дряблой старческой щеке. Облегчённо улыбнулся и снисходительно потрепал Сеяна по плечу.

В библиотеку вбежал мальчик лет одиннадцати, белокурый, с огромными светло-серыми глазами. Обнял Тиберия за ноги и заговорил, захлёбываясь от восторга:

— Дедушка! Рыбаки изловили огромную рыбу и несут её на кухню!

Тиберий ласково погладил внука по мягким кудрям. В тусклых глазах императора мелькнула неподдельная нежность. Сеян внимательно рассматривал мальчика, вглядывался в черты детского лица.

— Вот мы и съедим её сегодня! Даже костей не оставим! — засмеялся Тиберий, подхватив внука на руки и почти сразу опять поставив его на пол: одиннадцатилетний мальчик был тяжеловат для старика. — Ну иди в сад, играй!

Маленький Тиберий Гемелл тут же умчался вприпрыжку. Дед, ласково улыбаясь, смотрел ему вслед.

— Пообещай, Сеян! — неожиданно посерьёзнев, проговорил Тиберий. — Когда я умру, ты приложишь все усилия, чтобы мой внук стал императором. Ради этого должны умереть сыновья Германика!

— Клянусь! — отвечал Элий Сеян с дрожью волнения в голосе.

XX

Элий Сеян, получив распоряжения от императора, возвращался в Рим. Галера, лавируя, входила в широкое устье Тибра. Префект претория стоял на борту, задумчиво глядя на мутные воды реки.

Его терзала давняя тайна!

… Двенадцать лет назад Сеяна, молодого и решительного, связывала дружба с Друзом, единственным сыном цезаря Тиберия.

Элий Сеян был частым гостем в покоях императорского сына. Молодые мужчины спорили о философии, о политике. Поочерёдно декламировали отрывки из «Энеиды». Увлечённо играли в кости. Пили терпкое цекубское вино. Пожирали павлинов и фазанов, бросая обглоданные кости за ворот рабам.

Они проводили вместе целые часы, небрежно раскинувшись на обеденных ложах, между свитками с мудрыми сочинениями и блюдами с лакомствами. Юная красавица Ливилла, жена Друза, часто составляла компанию мужчинам.

Ливилла, грациозно подбирая тунику тонкими белыми пальцами, присаживалась на ложе Друза. И томно откидывалась назад, покоясь в объятиях мужа, словно в удобном кресле. А блестящие, темно-карие глаза женщины в упор смотрели на Сеяна — маняще и бесстыдно.

Друз ничего не замечал. Обхватив Ливиллу за плечи, он прижимался лицом к её затылку и упоённо вдыхал запах каштановых волос. Он всецело доверял лучшему другу и любимой жене.

— Друз Цезарь! — идиллию нарушил подобострастный голос преторианца. — Император желает видеть тебя.

— Что нужно отцу? — раздражённо пробормотал Друз, отстраняя жену и поднимаясь.

— Ты надолго задержишься? — быстро спросила Ливилла. В глубине тёмных глаз женщины сверкали недобрые огоньки.

— Не знаю, моя любовь, — Друз поцеловал её в лоб. И обратился к Сеяну: — Не уходи. Обязательно дождись моего возвращения!

Ливилла отвернулась, скрывая улыбку, против воли заигравшую на губах.

Друз вышел. Эхо его шагов постепенно замирало в отдалении.

— Пошли прочь! — надменно велела Ливилла рабам.

Комната опустела.

— О, Сеян! — простонала Ливилла, прильнув к любовнику, заглядывая в его светло-серые глаза.

И Элий Сеян порывисто обнимал её, презирая самого себя за то, что попрал священные законы дружбы. Но Ливилла была так хороша! И каждый раз, оставаясь с нею наедине, Сеян впивался ртом в призывно полуоткрытые губы, мял огромными ладонями хрупкое тело под тонкой туникой. И нервно вздрагивал, услышав отдалённый шум: боялся преждевременного возвращения Друза.

Сегодня в темно-карих глазах Ливиллы стояли слезы.

— Доколе мне ещё терпеть постылого мужа? — с упрёком спрашивала любовница, прижимаясь к широкой, волосатой груди Сеяна.

— Молчи, молчи! — закрывал он ей рот поцелуями. — Ты погубишь нас обоих!

— Ласки его мне противны. Я днём и ночью мечтаю о тебе… — поспешно шептала Ливилла.

— Друз — твой муж, — пытался урезонить её Сеян. — Мне тоже больно видеть, как он тебя целует. Но что я могу сделать?!

— Я беременна, — выдохнула Ливилла, кончиком языка облизывая пересохшие губы.

Сеян поражённо застыл. Он понял, почему Ливилла сказала ему о беременности прежде, чем остальным. Прежде, чем Друзу.

— Ну, что ж, — хрипло пробормотал он. — Друз ничего не знает о нас. Он подумает, что ребёнок — от него. И будет безмерно счастлив!

Ливилла судорожно всхлипнула:

— Нет! Друз догадается, что дитя, которое я ношу, — не его!

— Как? — недоумевал Сеян.

— Когда ребёнок родится, любая повивальная бабка сможет определить, в какой месяц он был зачат! — сердито сверкнула глазами женщина.

— Ну и что? — сдвинул плечами Сеян.

— А то, что Друз не посещал мою постель целых два месяца! — змеёю прошипела Ливилла. — Мы были в ссоре и примирились лишь недавно.

Сеян грузно сел на обеденное ложе. Сжал ладонями раскалывающуюся голову. Ливилла стояла над ним, по-плебейски уперев руки в бедра. Упрёки и ругань лезли из её рта, как сотни гадов из змеиного гнёзда.

— Я пожертвовала ради тебя честью! Нарушила супружеский долг! А ты, проклятый, теперь намереваешься ускользнуть? Чтобы я одна расплачивалась за нашу связь?! Не будет того! — злобной гарпией кричала Ливилла. Её прекрасное лицо исказилось до неузнаваемости. — Если Друз не признает ребёнка, я поведаю всем, что ты — мой любовник и соблазнитель! Я погибну, но и ты — тоже! Чтоб ты провалился в Тартар, проклятый!

Безутешно рыдая, Ливилла повалилась на красный персидский ковёр. В истерике каталась по мягкому ворсу, била по полу слабыми кулаками. Сеян испугался и бросился к Ливилле. Прижал её, красную и дрожащую, к себе.

— Что же мне делать? — растерянно шептал он. — Скажи, что нужно для твоего спокойствия?

Ливилла успокоилась почти мгновенно. Ещё два раза всхлипнула, по-кошачьи прижавшись к широкой груди любовника. Но, когда ответила, её голос звучал удивительно ровно. Просьба, поразившая Сеяна, вынашивалась ею давно:

— Помоги мне отравить Друза!

Элий Сеян долго молчал. Он не размышлял о словах безрассудной любовницы. Он был ошеломлён так, что не мог даже думать. Напрочь исчезли мысли. В мозгу остались лишь зудящий шум и страшная, непроглядная тьма.

Когда вновь вернулась возможность соображать, Сеян ошеломлённо прошептал:

— Ты с ума сошла!..

Ливилла не отвечала. Смотрела на любовника молча, пугающе. Она высвободилась из объятий Сеяна, поднялась и сделала два шага к двери.