Рангея Рагхав - Гибель великого города Страница 19

Апап все не шел. Может быть, он еще не вернулся. Хэке это показалось странным. Неужели праздник все продолжается? Должно быть, Апап подает гостям чаши. Она не догадывалась, что рабы, прислуживая господам на пиру, умеют незаметно сделать один-другой добрый глоток. Да и хозяину не придет в голову, что слуги столь проворны и сметливы.

Она вспомнила о Вени. Теперь эта танцовщица, наверное, будет жить во дворце господина. Должна ли Нилуфар терпеть? Что будет с ней? Чем все это кончится? Танцовщица станет госпожой, а Нилуфар — снова рабыней? Или…

Может быть, Нилуфар останется второй женой? Вдруг Хэку осенила счастливая мысль. Она завтра же нароет глины и слепит куклу, а потом плюнет на нее и бросит в отхожее место — пусть ее пачкают нечистоты. Так же погибнут красота и молодость этой дравидки! Когда египетская принцесса решила погубить красоту соперницы, старый звездочет советовал ей поступить точно так же. Рабыня принцессы, притаившись, все слышала и рассказала об этом своей подруге Хэке.

Хэка была вне себя от радости. Она сделает добро для Нилуфар! Что скажет Нилуфар, когда узнает, что это Хэка своими заклинаниями вернула ей положение госпожи во дворце Манибандха?

Станет ли тогда Хэка свободной? И куда она пойдет, получив свободу? Разве сможет кто-нибудь относиться к ней так же хорошо, как Нилуфар?.. Неужели Апап еще не пришел? Что там происходит наконец?.. Прольется кровь поэта…

Она совсем запуталась. Раздосадованная, встала и направилась к покоям госпожи. Хэка заглянула в дверь, но ничего не смогла рассмотреть. Было темно. Вдруг она услышала тихий скрежет, вскоре он прекратился. Из глубины комнаты выступила Нилуфар. Хэка отпрянула назад, на цыпочках подкралась к пологу и отодвинула его.

Нилуфар точила свой кинжал и улыбалась. В глазах ее играли зловещие огоньки. Так вот что означали эти звуки! Нилуфар подняла кинжал и попробовала острие на мизинце. Брызнула кровь. Она рассмеялась и, радостно кивая головой, принялась сосать палец. Хэке стало жутко. Вдруг Нилуфар заметила ее.

— Хэка! Идем со мной!

Вернувшись в свой домик, поэт долго не мог побороть волнения. Сегодня все смешалось в его голове. Снова приобретала смысл жизнь, которую он считал уже потерянной. После долгих дней зноя подул свежий ветер, предвещая близкий дождь.

Он лег на постель. Лунный свет пробивался в комнату. Сердце поэта было похоже на лодку, спрашивающую у волн: «Куда мне плыть?»

Луна сияла все ярче. Как озеро, разлился ее свет, и в нем купались влюбленные, очищая сердца от суеты и грязи мира.

И что это за искра, которая в каждом сердце зажигает пожар? Губы поэта шевельнулись, в безмолвии ночи зазвучали слова новой, никому еще не известной песни:

«Не обвевай меня, прохладный ветер! Любимая, моя заблудилась и позволила другому обольстить себя. Лети и поведай ей о моей боли, спой ей; «Жестокая, твой возлюбленный трепещет, как пламя светильника на ветру, и, может быть, жизнь его скоро погаснет!»

О луна! Чудесен твой свет, но холоден. Как прах дорожный пред алмазом, он меркнет пред сиянием очей моей любимой!

О ночь беззвучная! Мое сердце жаждет любви, голос страсти в моих мольбах. Не дай мне ввергнуться в вечный круг страданий, не дай увянуть цветку моей любви! Поверь, я не страшусь урагана, но разве могу я видеть, как кто-то обманом сорвет нежный лотос?..»

Манибандх и Вени вернулись с пиршества пьяные до беспамятства. При тусклом мерцании ламп рабыни сняли с их ног легкие сандалии. Они уложили Вени в постель и укрыли покрывалом. Чернокожая рабыня стала у дверей с мечом в руках.

Нилуфар видела все это. Взглянув на Хэку, она рассмеялась чуть слышным, деланным смехом и сказала:

— Идем, Хэка! Идем отсюда!

Осторожно ступая, прячась за пологами, они вышли на террасу и через минуту были в комнате египтянкн.

— Знаешь, зачем пришла сюда эта женщина? — спросила Нилуфар, заперев дверь изнутри.

Хэка с любопытством взглянула на госпожу.

— Ты думаешь, она в самом деле оставила поэта?

Нилуфар усмехнулась.

— Богатство и пышность подобно стреле вонзились этим пришлым дравидам в глаза. Они хотят завладеть несметными сокровищами. Но я обращу их мечты в слезы. Танцовщица рассчитывает и змею убить и палку не сломать. Не бывать этому! Поэта она потеряет. Странно только… она оскорбила его, а он все так же стремится к ней. — Нилуфар подошла к Хэке. — Ты не веришь мне?

— Могу ли я не верить вам, госпожа? Разве у меня есть кто-нибудь на свете дороже вас?

— А Апап?

— Раб не опора для рабыни.

Нилуфар задумалась. Потом заговорила:

— Дорогой ценой заплатит поэт за это свидание. Я знаю, он зарится на огромные богатства высокочтимого. В Мохенджо-Даро живут не люди, а скоты, они кичатся своим могуществом, но боги не дали им разума, чтобы понять людские страдания. Да и зачем им это? Скажи мне правду, Хэка, ведь ты не веришь, что поэт и танцовщица действуют заодно? Ты думаешь, они так простодушны? О, ты совсем глупенькая, совсем глупенькая! — Она с сожалением покачала головой. — Единственный в городе человек, заслуживающий имя «высокочтимый», бродит по улицам вместе с нищими. Эти денежные мешки никогда не помогут в беде. И Виллибхиттур это понимает! Перед тем как свалить Манибандха, он дарит ему ядовитое лобзанье — эту дравидку. Когда высокочтимый освободится от ее объятий, он уже будет без сил.

— Госпожа, — робко возразила Хэка. — Вдруг вы ошибаетесь? Тогда вас замучит совесть — ведь вы убьете невинного!

— Нет! — твердо ответила Нилуфар. — Нет, Хэка! Это все козни Виллибхиттура! Ты не знаешь, как он изворотлив. Не успел я мы пройти и ста шагов, он остановился и спросил: «Куда вы меня ведете?» Он сразу же что-то почуял. Тогда я притворилась влюбленной. Он так растерялся! — Она торжествующе рассмеялась. Как бы ни было, а с виду он чересчур простодушен, будто в житейских делах ничего не смыслит. Но он коварен, этот мечтатель! Это он привез сюда танцовщицу из страны дравидов, вскружив ей голову своими замыслами. Но эта женщина глупа! Она умеет лишь соблазнять мужчин своими прелестями. Когда-то и мне Манибандх сулил многое. И мне казалось, что он не лжет. Но сегодня глаза мои открылись! Мужчина стремится властвовать над женщиной, — продолжала она сердито. — Но на свои достоинства он не надеется. Он подкупает ее богатством, подавляет силой. Если бы я родилась знатной женщиной, я не знала бы всех этих страданий. Ты еще увидишь, Хэка, как Манибандх станет моим рабом, я приручу его и посажу у своих ног, как леопарда, которого держит возле себя царица Египта. А тебя я навсегда освобожу от рабства. Я выброшу отсюда эту танцовщицу, как муху из молока… А если не удастся, то Нилуфар, подобно женщинам-йогам, навсегда покинет дворец и станет плести людям небылицы о таинственных силах вроде великого царя йогов, богини Махамаи и прочих глупостях. Да поразит этих грешников Озирис!..

Нилуфар все говорила и говорила. Ее душа словно очищалась от яда. Перед Хэкой будто открылась ужасная пропасть, дно которой пропадало во тьме… Вдруг Нилуфар остановилась и воскликнула, как безумная:

— А ты, Хэка? С кем ты будешь?

— С госпожой…

— Не с госпожой, Хэка! Кто готов умереть по первому знаку господина — тот раб, собака, а не человек, потому что раб и господин не могут желать одного и того же. Обещай, что ты будешь со своей Нилуфар, ты — человек, а не животное! Вот смотри!

И перед оторопевшей от неожиданности Хэкой она сбросила одежды, открыв сокровищницу необычайной красоты — свои полные, округлые и стройные груди, отчетливо белевшие в темноте. Ни Нилуфар, ни Хэка не испытывали смущения, ведь однажды они стояли на невольничьем рынке совсем голые, на рынок приходили мужчины и осматривали девушек, ощупывая каждую часть тела, словно покупали скотину. Да и может ли женщина стыдиться подобной себе?

Но не для того обнажилась Нилуфар, чтобы показывать Хэке свою красоту.

Она повернулась спиной, и Хэка увидела рубцы следы ударов бичом. На чистой нежной коже они выделялись резкими полосами и казались от лунного света чернильными подтеками. Они были похожи на письмена, которые рассказывали об извечной человеческой жестокости. Хэка вспомнила, как Нилуфар однажды сильно избили…

— И Нилуфар не госпожа, она тоже рабыня! — сказала египтянка.

В глазах Хэки вспыхнули искорки гнева. Подняв голову, она горячо воскликнула:

— Нилуфар!

Египтянка крепко обняла ее.

Глава восьмая

Занялся рассвет. Заиграли багряные блики на кровлях дворца. У главного входа звучала тихая музыка — это наигрывал кто-то из слуг. Комнаты убирались еще затемно, пока господин спал. Разбуженный утренней прохладой, Манибандх любовался спящей танцовщицей. Словно с чудесной картины сошла красавица и прилегла отдохнуть. Купец ласково погладил напоминавшую голубой лотос щеку Вени. Закрытые веки ее вздрогнули от нежного прикосновения к шелковистой и упругой коже. Манибандху показалось, что перед ним раскрылся бутон, из которого с жужжаньем вылетела пчелка. Ленивая нега светилась в полуоткрытых глазах Вени. Взор был полон неутоленной жажды ласки. А нежно-розовые жилки в уголках глаз словно вобрали сияние всех алых зорь мира.