Марта Шрейн - Эрика Страница 20

— Нет. Загляну на час, и сразу уйду. Княжне Мари, как простой санитарке в больнице, нет приглашения на спектакль. Там будут только передовики производств, а без нее мне в клубе неинтересно.

***

В лагерь, в женскую зону, доставили арестованную, знаменитую народную певицу Бесланову. Она ходила по территории, как на экскурсии, и беспрепятственно прошла в мужскую зону. Охрана ее не останавливала. Все были счастливы увидеть певицу «живьем». Они восхищались ее исполнением народных песен: «Ну своя в доску!»

Сначала Бесланова пошла в клинику для служащих, нашла профессора Тринкверта и пробыла там минут сорок. А после направилась в клуб, поднялась на сцену к актерам, с которыми была знакома до ареста. Начальник лагеря прошел вслед за ней на сцену и сказал ей: «Завтра приезжает руководство из центра, так что, Наина Владимировна, порепетируйте, будете петь».

Бесланова посмотрела на него, усмехнулась и ответила: «Птичка в клетке не поет» — и прошла в зрительный зал. Начальство расположилось рядом по обе стороны от певицы. Бесланова удивленно посмотрела на них и спросила:

— Я что, и здесь арестована?

Растягивая рот в улыбке, начальник сказал:

— Ну что вы? Нам приятно сидеть рядом с вами! Как видите, в лагере вы свободны. Вас здесь все любят.

— Хорошо живете, гражданин начальник. Билеты не покупаете, все даром вам, — упрекнула его Бесланова, пропустив мимо ушей признание во всеобщей любви лагерного персонала.

— Да. А актеры, а актрисы какие! Сегодня показывают «Бесприданницу». Вы когда–нибудь смотрели ее?

Бесланова передразнила его:

— Смотрели, смотрели! Но вот так, чтобы в зале было пятнадцать человек, никогда. Даже пьесу Островского арестовали…

— Если надо и самого Островского арестуют. А людей много будет. Завтра персонал всех лагерей приезжает. А сегодня играют для заключенных, чтобы форму не потерять.

Бесланова ответила:

— Опоздали с арестом Островского, умер он. — Повернулась назад и узнала генетика академика Бавилова. Рядом с ним сидел молодой человек лет тридцати с небольшим, с суровым лицом военного. Они беседовали. Оба были одеты как заключенные.

— Что там? — тоже повернулся начальник. — Ах, эти! Один Бавилов, наш заведующий клубом. Мало ли что он был академик на воле. Лучшей работы для него здесь нет. У него в клубе кабинет. Что–то придумывает там. А второй, князь–левша, ну умелец. Мы разрешаем ему ходить в клуб на спектакли. Пользы от него много. Крупное начальство его ценит. Вы, например, погостите в лагере годков пять и выйдете на свободу, а ему здесь жить до конца дней. Вот и дают ему волю в неволе! — И начальник снова засмеялся.

Бесланова повернулась к нему и спросила:

— Чему радуетесь? Тому, что талантливые люди должны реализовать себя за колючей проволокой? И отодвинулись бы Вы от меня, одежда ваша дурно пахнет.

— Да чо ж дурно? Одежда как одежда. Одеколона нам здесь не положено, не выдают. Скоро привыкните к нашему запаху… Поначалу все брезгливые, — обиделся начальник.

Но Бесланова его уже не слушала. Ее интересовало, о чем могут говорить в лагере знаменитый академик и князь. Она напрягла свой острый слух, и до ее ушей донесся вопрос академика молодому человеку: «Какой же выход из создавшейся ситуации?» И ответ: «Вам важно знать мое мнение? Вообще–то, я почитатель гегелевской философии. Как и он, чту историю с ее закономерностями. Не скажу, что мне это по сердцу. Однако по мне, так Гегель прав в той части, где говорит: «Человек игрушка в руках внешних исторических сил фатализма». Но и при этих обстоятельствах я отношу себя к людям занятым поисками действенных решений в тупиковых ситуациях, не имеющих на первый взгляд выхода».

Академик отвечал:

— Вы молоды, у вас все впереди … Я все–таки пойду в свой кабинет, устал. А вы останетесь на премьеру? Или ко мне загляните?

— Нет, не останусь. Сейчас пригонят людей из бараков, душно будет в зале. Пойду за кулисы, меня там заждались. А потом зайду к вам.

Бесланова проводила их взглядом и подумала: «Какой приятный баритон у этого князя. Должно быть, он неплохо поет. А Бавилов плохо выглядит, болен старик. Но кому какое дело до старого академика».

* * *

Между тем красавица Элина Покровская, занятая в «Бесприданнице» Островского в главной роли, была в состоянии раздражения и никак не могла сосредоточиться на роли. Уже неделю она не видела у себя в уборной князя Александра, поэтому нервничала и срывала зло на других. Ее приятельница Вероника, сказала ей:

— Он к тебе больше не вернется.

— Не каркай раньше времени и не радуйся, — ответила ей Элина. — К тебе–то он точно не придет.

Но Вероника не унималась:

— Как знать? А сейчас он точно на другую глаз положил. Ты ему надоела. Не ты первая и не ты последняя. Ему не нравятся нервные особы.

Вероника подошла к занавесу и посмотрела в традиционную дырочку в зрительный зал, а затем повернулась к Элине:

— Точно. Он пришел на спектакль из–за Беслановой. Не веришь, посмотри.

— Конечно, он променяет меня на этот старый деревенский валенок, — засмеялась Элина. И с надеждой спросила: — Он пришел?

Но Вероника продолжала:

— А что? Надо-ж ему узнать бабу и такого сорта. А вдруг ему нравится, как Бесланова поет. Чем она хуже тебя? Конечно не молодая, не красавица. Но голос!

— Как она поет? Это может вызвать ностальгию по Родине только за рубежом. Как–то в Париже при мне Федор Иванович сказал: «Слушаю российское радио, как воет эта русская баба Бесланова. Так бы и полетел в Россию, бросился бы в рожь…» Что–то там еще говорил. Все мы… Дура я дура! Тоска по Родине у меня была в Париже… Поверила, что можно вернуться. А меня за белые ручки — и в лагерь…

— Да тише ты! — испугалась Вероника. — Услышат наш с тобой разговор, отправят работать на завод или свиней выращивать. Скажи спасибо, что Советская власть искусство ценит. Нам с тобой еще три года на этой сцене надо выдержать…

Элина отодвинула занавес, заглянула в зал и отпрянула назад.

— Князь Александр с академиком Бавиловым в зале сидит! — сказала испуганно она. — Он каждый раз, когда женщина ему надоедает, идет к нему философствовать. Мне это уже говорили. Он меня бросил! — На глаза Элины навернулись слезы. Она обратились к Веронике. — Прошу тебя не в службу, а в дружбу, сходи к нему в антракте, записку передай. Ну пожалуйста! — умоляюще посмотрела она на приятельницу.

— Нет! — категорически ответила Вероника. — Еще что придумала! Сама разбирайся с ним, — и снова посмотрела в зал.

— Точно! С академиком сидит. Слушай, Элина, они уходят…

— Ненавижу его! — совсем расстроилась Элина. — Какой он напористый, страстный, когда ему нужно завоевать женщину! А когда надоест, равнодушный, неприступный! Так бы и убила! Ну любил же! Дон Жуан несчастный!

Вероника остановила ее:

— Возьми себя в руки, через пять минут начало. Подумаешь, бросил. Вон Валерка–балерун неравнодушен к тебе. Одна не останешься.

— Да что ты понимаешь, только злорадствуешь?! Я люблю князя Александра! — На глаза Элине навернулись слезы, но заиграла музыка, и обе актрисы вынуждены были уйти со сцены. И тут они увидели князя Александра.

* * *

Однажды к Александру Гедеминову в мастерскую в сопровождении трех охранников и начальника лагеря пришел вместе с женой сам начальник Областного управления. Маленькие глазки высокого начальника зашарили по стенам мастерской.

— Ну вот, здесь самое место бывшему князю, — сказал он ехидно, но без злости.

— Почему бывшему? — удивился Гедеминов — Я и сейчас князь и после смерти им останусь. Жизни лишить меня можно, а титула — нет. — Александр мельком взглянул на жену начальника и тут же перевел взгляд на одного из охранников. — Чего стоишь, разинув рот, подай даме стул.

Охранник метнулся за стулом. Начальник управления одобрил:

— Правильно, князь. А то когда еще их воспитаем по отношению к женщинам.

Но жена его не села, а отвернулась к окну. Александру чудилось что–то знакомое в ее слегка вздернутом носике и немного раскосых глазах. «Из наших, — подумал он. — Кажется, и она меня узнала. Как же ее угораздило выйти замуж за этого дебила? Что она в нем, кроме ремней, нашла?»

Начальник уже давно говорил, как бы сам с собой, не спрашивая согласия хозяина мастерской, но и не приказывая. Наконец сказал главное:

— Нужно шашку и ножны изготовить. Материалы доставим, золото, серебро, все, что надо для оформления рукоятки.

— Я могу и не одну сделать. Нужны заготовки из хорошей стали. Работа эта кропотливая, творческая, требует много сил и хорошего настроя. В перерывах я должен заниматься спортом, ослаб я, — врал Александр, торгуясь.

Начальник лагеря испугался: не слишком ли вольно разговаривает заключенный и предупредил: