Уильям Нэйпир - Собирается буря Страница 20

— Ты могла бы стать как бы моей свеженькой молодой женой на часик. За углом моя закусочная.

Старик мотнул головой, и слюна взлетела в воздух. Афинаида прижалась к стене.

— Туда, давай, — сказал он. — Моя жена на рынке.

Казалось, его ноги дрожали от нетерпения, а голос приобрел странное звучание. Руки затряслись под туникой.

— Нагнись вперед, к печке для хлеба, и я задеру твои юбки, запущу свои ладони в прекрасные черные волосы…

Афинаиде почудилось, что она сейчас упадет в обморок.

Внезапно мужчина повернулся и поднял руки, защищаясь от нападения костлявой старухи с палкой. Та сотрясала воздух невообразимой нецензурной бранью. Афинаида закрыла уши ладонями, но все-таки слышала, как грязно они ругались между собой.

Мужчина говорил не менее отвратительные слова, чем женщина, но под сильными ударами ее палки начал отступать, потом, наконец, сдался и помчался в темноту своей закусочной на углу улицы.

Женщина воткнула палку в землю и прислонилась к ней, согнувшись почти вдвое и глотая воздух после невероятного физического напряжения.

Афинаида неуверенно взглянула на нее.

Старуха, закряхтев, снова выпрямилась и посмотрела на девушку своим одним видящим глазом, второй был молочно-белого цвета.

— Где твой защитник, девушка? — гневно спросила она. Голос оказался грубым, а дыхание — хриплым. — Знаешь, тебе нельзя просто так бродить здесь! Ты здесь в такой же безопасности, как овечка в лесу, полном волков.

— Я… я одна, — произнесла Афинаида.

— Ты молодая глупышка, — ответила женщина. Она нащупала в своей старой шерстяной одежде батон и протянула его. — Он твой за монету.

Афинаида покачала головой:

— У меня нет денег.

Женщина посмотрела на нее внимательнее:

— В чем дело?

— Не могу сказать.

— Гм. У тебя был богатый муж, пока он не пришел однажды поздним вечером домой и не обнаружил тебя в постели с одним из армянских рабов, лежащим между твоих ног и показывающим луне свою задницу.

— Вовсе нет! — воскликнула с негодованием Афинаида. — В любом случае, это не твое дело!

— Гм, — ответила старуха. Она разломила батон на две части и засунула целую половину в свой морщинистый рот. Потом начала жевать единственным оставшимся передним зубом. — Ты выглядишь уставшей, — пробормотала старуха с набитым ртом.

Афинаида опустила глаза.

— Немного.

Старуха подумала и положила вторую половину батона в руку девушки.

— Держи, дорогуша, — захихикала она. — Вот уж не знала, что займусь благотворительностью!

Афинаида оглядела старуху сверху вниз, начиная с запачканной шерстяной шапки, из-под которой торчали тонкие седые волосы, и кончая ногами, сморщенными и покрытыми трещинами.

— Давай, — настаивала она. — Тебе нужно поесть.

Афинаида взяла хлеб и медленно стала его жевать. Он оказался удивительно вкусным.

— Там внизу булочник, он дает мне буханку или что-то вроде нее каждое утро. Да благословит его Господь!

Девушка кивнула и проглотила остатки. Закончив, она спросила:

— Ты живешь где-то поблизости?

Старуха ухмыльнулась, показав свой единственный зуб горчичного цвета. Она махнула через улицу в сторону арок, и, просияв от радости, сказала:

— Мой дом.

Афинаида улыбнулась.

— Спасибо за хлеб.

— Не стоит, дорогуша.

Девушка пошла прочь, но старуха окликнула ее:

— Твой путь лежит в Метаною, моя девочка. Дом покаяния — единственное место для тебя сейчас.

Девушка бродила по городу всю вторую половину дня. Ей хотелось пить, и один из безымянных бедных, слепой и безногий попрошайка, сидевший возле фонтана Святого Иринея, наклонил свой кувшин с трещиной, чтобы она утолила жажду.

Затем Афинаида пошла в темную пещеру церкви Святого Стефана и увидела в мерцающем свете свечи знаменитую икону Феотоки Паммакариста Счастливой Матери Божьей. У нее оказалось отвлеченное и безмятежное выражение лица, отстраненное от нищеты и неприятностей города и всего мира. Золотая, поеденная червями рамка, откуда она смотрела, была покрыта поцелуями, оставленными губами шлюх в красной помаде. Те приходили сюда каждый день из любви к иконе. Проститутки почитали ее и тихо говорили с ней, словно с великодушной всевидящей матерью на Небесах, стоя на коленях многие часы в благоухающей темноте. Их губы были по-прежнему ярко-красными, под глазами виднелись синяки, а запах последнего клиента еще не смыт.

Афинаида сидела на лестнице при выходе с церкви, размышляя о непостоянстве удачи и мечтая о спелом и сочном винограде, когда у нижней из ступеней остановился позолоченный экипаж, который тянул единственный белый мул, покрытый малиновой попоной. Дверцу отворил один из шести похожих на изваяния невероятно дорогих рабов-нубийцев, сопровождавших повозку пешком и одетых в ослепительно белые туники. Оттуда вышла хозяйка города, та, что держала бесчисленное количество «шептателей» в своем величественном особняке, где маленькие обнаженные мальчики-рабы забавляли богатых патрицианок, принося им миндаль и цукаты, шепча хвалы и сладкие пустячки в их уши, украшенные жемчужными серьгами.

На этой женщине был великолепный плащ из шелка темно-синего цвета, с отделкой из парчи, с нитями жемчуга и золота, изображающий чудесную жизнь и смерть мученика из числа ее любимых святых — Поликарпа, епископа из Смирны. Он появлялся на трех разных вышитых вставках: привязанный к столбу, заколотый мечом и, наконец, сожженный. Это был плащ работы удивительно искусного мастера. Более того, у этой женщины дома имелось достаточно много подобных изделий, на каждом из которых присутствовали изображения какого-то любимого святого — лучше всего, мученика. В общем, она предпочитала, чтобы святые являлись и страстотерпцами, поскольку вышитые иллюстрации их смерти, исполненные с помощью жемчужных и золотых нитей, казались сложнее и производили неизгладимое впечатление.

Самым любимым, наверное, был плащ насыщенного изумрудного цвета, на котором изображалось драматическое мученичество святого Игнатия Антиохийского, брошенного на растерзание львам в Колизее в правление императора Траяна. Дама с нетерпением ждала праздника, 17 октября, когда облачалась в плащ без гордыни, не боясь нарушения приличий. Более того, на пальцах та женщина носила множество массивных золотых колец, украшенных ценными камнями или покрытых эмалью. В один из них, внутри крошечного медальона, был вложен локон светло-желтых волос Иоанна Крестителя.

Да, то была великая праведница.

Как только она начала подниматься по ступеням церкви, которой сама оказывала столь щедрую поддержку, двое из рабов подхватили край плаща с пыльной земли, а впереди неожиданно появилась девушка с улицы, полная отчаянной решимости.

Женщина изогнула свои аккуратно подведенные брови.

Афинаида протянула руку и сделала глубокий вздох, желая что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова.

Женщина быстро оглядела ее сверху вниз и поспешно отвернулась в сторону.

Афинаида снова встала перед ней и посмотрела прямо в глаза.

Дама была возмущена.

— Прочь с моей дороги, потаскуха! Да как ты осмеливаешься на меня так смотреть?!

Девушка мягко улыбнулась.

— Скоро придет день, когда ты не осмелишься смотреть на меня.

Патрицианка повернулась к одному из своих спутников в крайнем удивлении.

— Эй, эта девчонка — безумная! Или пьяная, что более вероятно. Уберите ее с дороги.

— Помни обо мне, — проговорила Афинаида по-прежнему тихо, даже когда слуга крепко сжал ее руку и потянул в сторону. — Посмотри мне в лицо и запомни меня.

Праведница, вне себя от злости, посмотрела на дерзкую шлюху, которая была красива — вплоть распущенности и какой-то вульгарности, и, к своему крайнему раздражению, обнаружила: даже во время самых волнующих и захватывающих моментов торжественной мессы, проводимой в церкви Святого Стефана, все-таки она могла достаточно четко вспомнить лицо девушки.

Уже стемнело, когда Афинаида вернулась на большую площадь у Священного дворца и увидела, как в окнах загорались лампы. Вдруг она ощутила, что стало прохладней. Девушка сжалась, села в углу аллеи и начала размышлять. Она не могла пойти попрошайничать к той массивной двери. Пока еще нет. Но город действительно наводнили стаи волков.

Огромный соборный колокол пробил полночь, на улицах не осталось никого, кроме шлюх, воров и стражей города, согнувшихся возле своих жаровен и завернувшихся в плащи. Вооружены они были длинными заостренными палками, и сами казались столь же жалкими и зачастую пьяными, как уличные бандиты, за которыми они гонялись. Здесь было не очень хорошее местечко для одинокой девушки.

Наконец Афинаида спросила одного из караульных, где находится дом под названием Метаноя. Решив сначала сделать откровенное предложение, но не получив ответа, он недовольно показал дорогу. Девушка прошла несколько минут и оказалась у деревянной двери невысокого здания возле часовни в переулке. Она робко постучала. Через некоторое время окно отворилось, и появилось женское лицо.