Марта Шрейн - Эрика Страница 22

Натали вдруг поднялась, подошла к нему и обняла со спины:

— Сашенька, я уже пьяная, да и твоя близость кружит мне голову. Я хочу, чтобы ты наставил рога моему мужу.

Александр убрал ее руки и встал. Слова ее обрушились на него холодным душем. Тепло как пришло, так и ушло. Он сказал ей:

— Твое предложение меня не устраивает. Ты мне нравишься, я не скрываю этого, но делить в постели даму с бараном — извини.

Затем он перешел на вы и голос его стал холодным и строгим:

— Вам пора уезжать, Натали.

— Прости, Сашенька, я сказала совсем не то, что хотела. Ну, прости меня. Я хочу ребенка от тебя. Можешь ты меня понять? — умоляюще прошептала она.

— Это невозможно, Натали! — холодно ответил он.

— Почему же? Даю тебе слово, я не лягу с ним в постель, пока не забеременею от тебя. Я скажу, что мне профессор запретил это на время лечения. А когда я забеременею — мы расстанемся. Я тебе обещаю. Подумай, может, ты не выйдешь на волю, и у тебя никогда не будет сына. Пожалуйста, Саша!

— И нашего ребенка будет растить этот дебил, ваш муж? — голос Александра звучал жестко. — Натали, уезжайте!

— Хорошо, я уеду. Но я вернусь. Ты не можешь отказать мне. Это мой последний шанс. Мне уже 33 года. Саша, от кого же мне родить? Мы ведь с тобой одного происхождения. И я люблю тебя! Ни у тебя, ни у меня не будет детей?!

После ухода Натали Александр Гедеминов, оставшись один, задумался. Вчера Соня предлагала ему тайно обвенчаться, и ему расхотелось ее видеть. Он попрощался с мечтой о свободе и жил одним днем. Соня была для него красивой игрушкой, не больше. Кроме того, он сделал неприятное открытие — у маленьких женщин мужской характер. А ему нужна была слабая женщина.

Натали все–таки уговорила Александра и теперь приходила к нему каждую ночь. У них завязался бурный роман. Он смеялся:

— Ты сумасшедшая, я ведь и отдыхать должен. У меня работы много.

Натали же, млея от его ласк, шутила:

— Наслышана про тебя. Актрисы говорили: тебе сноса нет. Вот и я убедилась. Господи! Как я люблю тебя, Сашенька! Я никогда не пожалею, что пришла к тебе. Мне бы забеременеть, мне бы сына родить от тебя. Или даже дочку, память будет. Твоя кровинка!

— А мне как быть? Знать, что где–то растет мой ребенок и никогда его не увидеть?

— Не знаю, Сашенька. Давай об этом пока не думать. Пусть это будет плод нашей жаркой любви.

Натали была ненасытна. Так прошло два месяца, и она пришла к Александру проститься. Загадочная улыбка промелькнула на ее лице. «Она забеременела», — догадался Александр и вопросительно взглянул на нее.

— Да, — подтвердила Натали, — дальше тянуть нельзя. Для мужа он должен родиться семимесячным, его ребенком. Я люблю тебя и всегда буду любить. Но ребенок должен жить хорошо. Надеюсь, что муж получит повышение, и надеюсь, что останусь вдовой. Эти большевики пришли навсегда. Тебя держать здесь будут вечно. Каково будет узнать нашему ребенку, что его настоящий отец — князь, «враг народа». Прощай, Сашенька. Буду молиться за тебя. Дай тебе Бог освободиться быстрей, найти себе хорошую подругу и жениться. Не ищи встречи с моим ребенком. Дай слово чести. Это моя воля и мой секрет.

— Обещаю. Прощай, Натали, — сказал грустно Александр.

Она бросилась ему на шею, целуя лицо, голову, руки и в слезах выбежала за дверь.

* * *

Конец февраля 1939 года выдался в южной Сибири и морозным, и вьюжным. Лагерные бараки засыпало снегом по самые крыши.

Почти каждое утро солдаты охраны откапывали один из бараков, потом уже заключенные разгребали снег у дверей других.

Фабрики, заводы, животноводческие фермы многочисленных лагерей ждали заключенных, мужчин и женщин. Холод, голод и тяжелый труд должны были повлиять на их мировоззрение, убедить их в том, что Советская власть — лучшая из властей и что она пришла навсегда. Но как читатель уже знает, творческим работникам были определенные послабления.

Давал ли себе самому расслабиться наш вечный узник князь Гедеминов?

Еще два года назад, прибыв в этот лагерь, он изучил «розу ветров» и сделал в своей мастерской с подветренной стороны, под самым потолком, большую форточку.

В это утро, услышав по громкоговорителю сигнал подъема, он вскочил с постели и стал энергично делать свои ежедневные упражнения.

Разогревшись как следует, Александр взял лопату, выбросил ее через форточку, подтянулся и выпрыгнул на улицу — обнаженный по пояс и босиком. Здесь, на снегу, он продолжал делать свои странные упражнения, не обращая внимания на пробегающих мимо него в казарму замерших солдат охраны. Они кричали ему по очереди:

— Ты что, сумасшедший!? Околеешь и свободы не увидишь!

— Ты тово?! Мороз сегодня 38 градусов!

— Эй, ты! Через трубу вылез? Дверь твоя снегом засыпана!

И один солдат спросил другого, стуча от холода зубами:

— Чего он здесь, а не в бараке живет?

— А кто его знает? Говорят опасный, князь какой–то, отдельно жить должен. И работа у него особая, — посиневшими губами ответил ему товарищ. И оба побежали дальше.

Александр закончил делать зарядку, взял лопату, очистил дверной проем, зашел и занялся другими процедурами. Он не знал отчего, но настроение его улучшалось с каждой минутой. На него надвигалось ощущение чего–то праздничного.

Унаследованное от отца обостренное шестое чувство говорило ему — надо ждать хорошей вести. Но аналитический ум твердил: «Ты не можешь надеяться на амнистию. А на весточку от матушки из Парижа и подавно».

Пора было идти на склад за материалами. Александр оделся и пошел, как всегда мимо больничного корпуса.

Было еще темно. Но окна больницы освещали двор. Там стоял трактор и легковая автомашина. Он подумал: «Крупное начальство через сугробы с помощью трактора добиралось сюда. Никак срочная операция кому–то понадобилась». У машины плясал на морозе водитель. Двое солдат хлопали ладонями у двери. Гедеминов хотел было уже пройти мимо, но тут вышла с ведром молодая княжна Мари, закутанная до глаз в тонкий лагерный платок. Он, приподняв шапку, слегка поклонился ей. Княжна подошла ближе, отодвинула платок и сказала:

— Князь Александр, вы хоть бы уши у шапки опустили, мороз жуткий.

Он улыбнулся ей и спросил:

— Кому это из руководства срочно понадобился наш профессор?

— Да как же, жену привез начальник управления. Профессор Тринкверт только что операцию сделал ей, кесарево сечение. И мать и ребенок живы и здоровы. Хороший мальчик. Но вы идите. У меня уже руки замерзли.

«Вот она радость! Натали мне сына родила!» — подумал Александр и, еще раз раскланявшись с княжной, поспешил на склад, с единственной мыслью увидеть вечером сына.

Возвращаясь назад в мастерскую, он всю дорогу думал, чтобы такое оставить о себе на память сыну. А когда вошел, сразу же увидел на столе кусочек казенного серебра, оставшийся у него от отделки уздечки для коня. Машинально он взвесил серебро на ладони и решил, что на медальку с копеечную монету его хватит. А уж выгравировать на медальке свой герб ему не трудно. Как всегда, когда он был увлечен работой, ему было не до еды. А из начальства в этот день никто его, слава Богу, не навещал. «Отмечают рождение сына руководства», — усмехаясь, думал Александр.

Тщательно зачистив медальку, он зажег настольную лампу, вооружился лупой и принялся за гравировку. К вечеру работа была закончена. Он проделал дырочку в медальке, прокипятил отрезок сапожной дратвы, высушил и для дезинфекции натер шнурок оставшейся серебряной пылью. И поскольку до вечера было время, он взял лупу побольше и на обратной стороне очень мелкими буквами привычно начертил решеточку, написал название города и поставил число. Простому глазу прочесть это было невозможно.

* * *

Охранник больницы ужинал обычно после семи вечера. В это–то время Александр и пришел к профессору Тринкверту. Он поздоровался с ним, тщательно помыл руки с мылом и надел халат.

Профессор смотрел на князя, не понимая зачем он так тщательно моет руки. А Александр думал: «Я дал слово чести не разглашать тайну Натали. Но я хочу увидеть своего сына…»

Профессор сам заговорил:

— Странная эта Невельская, жена главного. Ребенок нормальный, я бы сказал, замечательный. Но почему–то попросила меня еще до операции сказать мужу, что сын у него семимесячным родился. Да и не лечилась она у меня от бесплодия. Или спала днем, или читала. А вечером куда–то уходила. Начальник благодарил меня, он счастлив. Говорит, что другие жены детей ему не рожали. А я так думаю, что он глуп. Вряд ли Невельская от него родила. Вот интересно, к кому из лагерного начальства она по ночам бегала? Неужели наши дворянки до того дожили…

Стоя спиной к профессору, Александр сказал:

— Простите меня, профессор, что перебиваю Вас, у меня мало времени. Скоро вернется охранник. Принесите мне, пожалуйста, ребенка, минут на десять. Я хочу его видеть.