Илья Клаз - Навеки вместе Страница 24

— Слава!.. — несется по сонным улицам.

— Сла-ава-а!.. — слышится за городской стеной.

Шаненя и Алексашка вскочили на телегу и стеганули лошадь. Любомир едва успел их догнать. Помчались на базарную площадь. Город ожил. Из хат выбегали мужики с топорами и вилами. Несколько раз ударил большой колокол церкви святого Николая. Звон его покатился над Пинском и замолк. В шляхетном городе послышался призывный зов трубы. Раскрылись ворота и, сверкая кирасами и островерхими шлемами, вылетело на быстрых конях полсотни рейтар. Из-за изгороди шляхетного города ударили мушкеты. Казацкие кони завертелись и понесли всадников назад. За ними бросились рейтары. Но казаки, оттянув рейтар, вдруг повернули им навстречу. И узкая базарная площадь наполнилась криками, ржанием коней, звоном сабель.

Шаненя въехал во двор корчмаря Ицки. Тот выбежал из дома и схватил Шаненю за полу кафтана.

— Иван, что теперь будет?! Боже мой, что будет?..

— Прибереги коня! — бросил на бегу Шаненя и побежал к площади, куда устремились горожане. Показалось ему, что на сером жеребце рубится с рейтарами Небаба, Остановился, чтоб разглядеть получше, и тут же потерял казака. Вместо него мелькнули светло-зеленый сюртук и серая шляпа с плюмажем.

— Войт Лука Ельский!.. — и сжал рукоятку кинжала.

Снова загремели выстрелы. В прохладном воздухе вспыхнули синие клубочки дыма. Выстрелы всполошили на высоких тополях ворон, и птицы шумным скопищем повисли над городом.

Рейтары не выдержали неожиданного стремительного натиска черкасов. За рейтарами замелькали крылья гусар, понеслись к воротам шляхетного города. За ними — казаки. Но остановил их на мгновение залп мушкетов. На глазах Шанени свалился казак, и конь, перевернувшись, придавил всадника.

— Аниска! — раздалось несколько голосов.

Снова взметнулись сабли и, уже не страшась мушкетов, казаки двинулись к стене. Ворота поддались не сразу. Спешившись, казаки раскачивали их. Не выдержали засовы и петли. Разъехались створки в стороны. Неудержимым потоком черкасы ворвались в шляхетный город. За ними хлынули мужики. Расталкивая толпу, к ратуше пробрался Шаненя и сразу же попал в объятия Небабы.

— Живой?! — обрадовался Небаба.

— Куда же я денусь!

— Спасибо тебе! — расцеловал трижды. — Спасибо! Да не время лобызаться! — Небаба вскочил на жеребца, показал саблей на мост: — Туда ушли рейтары?

— И войт ушел! — загудели мужики.

— Выпустили!

— Войт к мосту не шел, — пробиваясь к Небабе, кричал мужик в изорванной рубахе. Он был без шапки и русые взлохмаченные волосы стояли копной. В руках его сверкал топор. — Не бежал войт! Я у моста был… Он здеся заховался!

Побежали к дому войта. В одно мгновение обложили дворец, но в покои без казаков входить не решались.

— Чего стали?! — Шаненя взбежал на крыльцо.

В комнаты, устланные дорогими коберецами, хлынула чернь. Мужики обшарили весь дом, никого не нашли. В ярости срывали с окон легкие, как пух, кружевные занавески, переворачивали ногами коберецы и опрокидывали тяжелые дубовые шкафы. В опочивальнях разодрали подушки и пуховики. В кухарских покоях побили посуду. Со звоном рассыпались кубки, отлитые из дорогого стекла.

Невесть откуда появился Карпуха. Поднял над головой костлявые кулаки:

— Огнем палить мучителей!..

Шумная толпа хлынула к конюшне. Оттуда вытащили трясущихся и бледных кухара, а за ним садовника. Кухар не мог вымолвить ни слова. Упал на колени перед мужиками.

— Бежал пан войт…

Над головой садовника сверкнула коса.

— Коханые-родные… — взмолился тот. — Тайным ходом бежал…

Садовник трусцой побежал к амбару. За амбаром — стена шляхетного города, а от нее спуск к Пине, заросший акацией и лозой. В амбаре был лаз в подземелье. Садовник сказал, что ход ведет к берегу Пины и выводит к панскому птичнику, до которого менее полуверсты.

Побег войта Луки Ельского еще больше распалил мужиков. С обезумевшими лицами они носились по шляхетному городу.

— Смерть иезуитам!

— Смерть!..

Под амбар подложили охапку соломы и выбили искру. Белый, едкий дым потянулся по земле. Кто-то принес весть, что часть рейтар, которая не успела перебраться мостом через Пину, укрылась за стенами иезуитского монастыря, а монастырь тот обложили казаки. Мужики побежали на помощь.

Первые часы восстания для Ивана Шанени были, как сон. Все вертелось, словно в цветной карусели, и он чувствовал себя растерянным и беспомощным. О чем думалось раньше долгими ночами, о чем говорил с Алексашкой и Ермолой Велесницким, оказалось совсем не похожим на то, что происходило в это утро. Гневные, взволнованные лица ремесленников, бородатая чернь со сверкающими глазами, мушкетные выстрелы, порубленные рейтары и казаки на базарной площади — все перемешалось. Еще вчера вечером Шаненя думал, что соберет работный люд, раздаст им сотню бердышей и сабель, припрятанных в телеге, и все разом ударят в спину рейтарам, если те встретят казаков возле ворот. Но все планы рухнули. Влетев через Лещинские ворота, сотня казаков помчалась к воротам Северским, порубила стражу, впустила в город остальные сотни. А перехватить мост через Пину не смогли…

Когда Шаненя привел мужиков к монастырю, там уже шумели казаки. Прискакали Небаба с Любомиром. Джура, соскочив с коня, приложился ухом к воротам, прислушался и, отчаянно ругаясь, застучал сильным кулаком.

— Видчыняйтэ, бисовы души, бо ж посичэмо всих!..

— Священное место сие, и недозволено тебе стучать. Не впустим! — ответили с монастырского двора.

— Не впустишь — сами войдем. Душа из тебя вон!

— Не ты первый, не ты последний богу ответ дашь, здрайца! За то, что опришек в тайный сговор втянул, наказан будешь господом…

— У меня свой бог.

— Не откроем, — ответили за воротами.

Шаненя вспомнил, что в проулке, неподалеку от монастыря, холопы ставили хату. Лежат в траве сосновые бревна.

— Давай, мужики тараном!..

Небаба сидел на коне, поглядывал, как тащили мужики тяжелое бревно, как с ходу ударили комлем в ворота.

— Взяли сильнее!

— Еще взяли!..

Дубовые ворота с черными крестами жалобно взвизгивали и дрожали. Небабе не очень хотелось обкладывать монастырь. Гетман Хмельницкий строго наказывал: войну ведем с, войском Речи Посполитой, монастыри и костелы не трогать. Но здесь уж не его воля, мужики свои счеты сводят. Вылетел пробой. Покатилось бревно, разошлись со скрипом ворота. На широкий монастырский двор, усыпанный желтым песком, хлынули мужики и казаки.

Первые ряды стражи были смяты, и наступавшие неудержимой лавиной пошли вперед. Побросав протазаны, остальные пикиньеры разбежались. Казаки пустились за ними, ударили саблями по алтарю.

Осмелев, пошли за казаками и мужики. Вытащили из камор хоругви, атласные и китайчатые гербы. Затрещала старая материя. Разлеталась в клочья серебряная парча. По мозаичному полу со звоном катились подсвечники. В кельях нашли трех перепуганных служителей. Те стояли на коленях перед образами и едва шевелящимися губами шептали молитву. Служители смотрели на казаков пустыми, отрешенными глазами, еще не понимая, что минуты их жизни сочтены.

Одна из келий была заперта. Шаненя толкнул дверь. Крючок сорвался с петельки, и дверь с шумом отлетела в сторону. Возле высокого, из черного дуба комода стоял бледный викарий. Шаненя оттолкнул его, и он полетел в угол, затих. Иван раскрыл дверцы комода и онемел от удивления: стоят на полках золотые и серебряные чаши, келихи, унизанные жемчугами и дорогими каменьями. Таких богатств никогда не видали мужики. Сбились кучей, замерли. И внезапно десятки рук потянулись к чашам.

— Не трожь! — закричал Шаненя.

— Твое ли?! — набросились на него.

— Не трожь! — глаза Шанени налились кровью. — Зови Небабу, Алексашка!

Алексашка выскочил из кельи, а Велесницкий начал расталкивать толпу.

— Вытаращили загребущие зенки, сукины сыны! — шумел Ермола, работая локтями. — Осади!

— Сам сучий сын! — разошелся мужик с курчавой жидкой бородой и со всего маху огрел Велесницкого кулаком. — Наше злато! Делить поровну будем!

Шаненя схватил мужика, приподнял и тряхнул так, что тот, вырвавшись из цепких рук Ивана, распростерся на полу. Кто-то ударил Шаненю в бок, потом схватил за руки, оттаскивая от комода. Началась потасовка с бранью и криком.

— Замрите, гады!.. — загремел громовой бас Небабы.

Стало тихо. Вытирая ладонью разбитый нос, Велесницкий ворчал, со злобой поглядывая на мужиков:

— Не зря паны быдлом окрестили…

Шаненя начал сыпать в распластанный кафтан кубки и чаши.

— Забирай, атаман, злато. В казну пойдет!

— Джура, в оба гляди! — наказал Небаба, выходя из кельи.