Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 2 Страница 25

Джонстон прислушивался к этим словам, поняв, что имеет дело с более влиятельным господином, чем тот, который нанимал его. Кингтон же от досады кусал губы, он надеялся, что лорд из предосторожности сохранит свое инкогнито, но тот открыл себя, и Кингтону пришлось утратить свое значение. Джонстон действительно подвергался преследованию за преступление: во время одного грабежа он при самозащите убил мирового судью, поэтому обещание лорда произвело на него большее впечатление, чем все посулы и угрозы Кингтона.

Граф Лейстер пробыл в Ратгоф-Кастле всего несколько часов. Он слишком долго отсутствовал, поэтому спешил возвратиться в Лондон.

Прощание с возлюбленным никогда еще не было так тяжко для Филли. Единственным утешением, облегчавшим ей разлуку, было то, что Лейстер брал с собой и Кингтона. В присутствии этого человека Филли всегда испытывала безотчетный страх, и только безграничное доверие и любовь к Лейстеру заставляли Филли повиноваться ему. Сейчас же его отъезд казался ей чуть ли не смертным приговором. Она, как и Тони, чувствовала, что с Ламбертом их разлучили не напрасно.

— Теперь вы можете с легким сердцем отправляться в Лондон, — сказал Кингтон Лейстеру, когда они пробирались через лесную чащу. — В Ратгоф-Кастл не проникнут ни шпионы, ни искусители.

— Что вы хотите этим сказать? Разве вы полагаете, что у Ламберта имеются какие-нибудь дальнейшие планы?

— Нет никакого сомнения, что Ламберт был в сношениях с лордом Сэрреем. Хорошо, что леди уехала оттуда. Она нежно любит вас, но этому можно поверить только со стороны…

— Кингтон, у вас есть какое-то подозрение? Говорите прямо!

— Некоторые мысли наводят на размышления. Мне кажется странным, что лорд Сэррей принимает такое живое участие в леди.

— Ах, вот на что вы намекаете? — сказал Лейстер со спокойной улыбкой. — Но мне вполне понятно это участие.

— Значит, вам известно, что в Сэнт-Эндрю все убеждены, что Филли увез лорд Сэррей? Я знал об этом и не мог объяснить, почему вы предоставили ему свободный доступ в замок, ведь чувство ревности всегда делает человека прозорливым.

— Вздор! Сэррей любит ее как отец, как покровитель.

— Неужели красота леди, пленившая вас, могла остаться незамеченной лордом Сэрреем? Разве любой отец не удовольствовался бы словом графа Лейстера?

— А Сэррей и удовольствовался! — возразил Лейстер, но по тону было заметно, что сомнение Кингтона задело его.

— Однако это не помешало ему послать сэра Брая и стараться тайно проникнуть в Кэнмор-Кастл, — улыбаясь, сказал Кингтон.

— Вы правы, ей Богу, правы! — сдался Лейстер.

— Вспомните, как неохотно леди покидала Кэнмор, быть может, Ламберт был уже подкуплен лордом Сэрреем.

— Черт возьми, вы, кажется, готовы обвинить леди?

— Нет, это было бы безумием с моей стороны, так как дурной вестник всегда становится ненавистным. Я могу поклясться в невиновности леди, но…

— Послушайте, вы, должно быть, хотите испытать силу моего кинжала? Горе тому, кто решится оклеветать супругу графа Лейстера!

— Быть может, лорд Сэррей только притворяется заботливым?

— Вы — олицетворение сатаны, Кингтон! Какова цель ваших подозрений? Вы хотите заставить меня усомниться в моей жене? Клянусь Богом, если только вами руководит это желание и вы солгали, то берегите свой язык! Я приколю его своим кинжалом к порогу двери моей супруги.

Кингтон был слишком опытный интриган, чтобы не удовольствоваться таким успехом. Он знал, что семя подозрения, ловкой рукой брошенное в сердце человека, не нуждается в заботливом уходе, а само пускает корни и разрастается.

— Милорд, — произнес он, — я далек от того, чтобы решиться на какое-либо обвинение, я хотел только доказать вам, что во всяком случае было полезно удалить леди из Кэнмор-Кастла. Я мог ошибиться относительно лорда Сэррея. И убежден, что ваша супруга старательно избегала бы всяких сношений с ним, если бы он проявил какой-либо иной интерес, кроме дружбы. Но ведь вы можете отсутствовать более продолжительное время, а до сведения леди могут дойти слухи о милости королевы! Все это способно вызвать вполне известное настроение, которое может использовать тот, кто сумеет и пожелает.

— Довольно, Кингтон, ваши выводы приводят меня в бешенство. Одна мысль, что лорд Сэррей посягает на мою жену, заставляет меня пожалеть о том, что я пощадил его, когда он грозил мне войском. Он не довольствуется тем, что вынудил у меня клятву, а продолжает вмешиваться в мои дела и стережет меня, как будто я обязан давать ему отчет в своих поступках. Этому нужно положить конец!

— Если он разведает о том, что произошло в Кэнмор-Кастле, то готов будет встретиться с вами перед троном королевы. Вы помешали мне убить его, но я боюсь, как бы вы не пожалели об этом.

— Я и теперь уже сожалею. Если он появится в Лондоне — все пропало. Королева Елизавета предпримет строжайшее расследование, и ее ревность погубит меня.

— Значит, лорд Сэррей не должен появиться в Лондоне.

— Как бы я мог тому воспрепятствовать?

— Вам нужно только одобрить то, что я сделал. Я послал лорду Бэрлею извещение, что в графстве Лейстер были сделаны попытки навербовать людей для католической партии в Шотландии. Я полагаю, что декрет об изгнании лорда Сэррея уже утвержден королевой.

— А если он явится и разоблачит твою ложь?

— Он не в силах это сделать! Имеются неопровержимые доказательства того, что он сражался в войске Марии Стюарт. Достаточно будет нескольких ваших слов, чтобы побудить королеву Елизавету предать суду государственного изменника. Я уже позаботился о том, чтобы его могли найти, если он покажется в Лейстершире.

— А если он сошлется на показания Брая?

— Сэра Брая не найдут, милорд!

— Ты убил его?

— В ваших интересах было бы не допытываться ответа, дабы в случае необходимости вы могли поклясться, что ничего не знаете о судьбе сэра Брая.

— Кингтон, я не встречал более утонченного злодея, чем вы. Но пусть так! Вы это дело затеяли, вы и ведите его до конца.

— Вы останетесь довольны!

Как только лорд Лейстер появился в своем доме в Лондоне, ему доложили, что королева требует его к себе на следующий день.

Глава двадцать вторая

ОБВИНИТЕЛЬ

Королева Елизавета танцевала на придворном балу, когда явились с известием, что королева Шотландии разрешилась от бремени сыном. Бэрлей шепотом сообщил ей об этом, королева оставила своего кавалера, опустилась в кресло и мрачно прошептала:

— Королева Шотландии родила сына! А я?..

Ничто не могло так обострить ненависть королевы к сопернице, как материнское счастье Марии. На английский престол не было прямого наследника, неужели же ее смерти будет ждать сын женщины, которая, будучи женой дофина Франции, уже целилась на титул королевы английской?! Неужели Мария, ненавидимая и презираемая ею, станет лучшей матерью для своих подданных, чем она? Гордой Елизавете было тяжелее всего признаться самой себе, что она пропустила самое важное и что ее опередила женщина, которая сочеталась браком не ради забот о престолонаследии, а исключительно ради своего удовольствия. А если она теперь изберет себе супруга, кто поручится, что Бог наградит ее потомством? В этом, казалось, сомневался весь мир, так как шотландец Патрик Адамсон обнародовал уже письмо, в котором доказывалось право на престол шотландского наследного принца, и даже ее собственный парламент обсуждал вопрос о престолонаследии под предлогом избежания возможных в будущем смут. Она воспретила эти обсуждения, и палата лордов подчинилась, но нижняя палата упорствовала. Елизавета выступила с угрозами против не повинующихся королевскому приказанию, и нижняя палата уступила, но в то же время объявила протест против незаконного посягательства на свободу прений.

Мария Стюарт пригласила ее на крестины своего сына, которые долгое время откладывались. Елизавета умела скрывать свое раздражение, но все же ее ответ не был лишен резкости.

«Так как мы, — написала она английскому послу, — несмотря на наше желание, не может приехать в Эдинбург и так как в зимнее время неудобно посылать туда одну из дам Англии, то пусть заменит нас на крестинах графиня Эрджил. Граф Бедфорд, с осторожностью к религиозным чувствам, передаст золотую купель, которую мы при сем посылаем. Вы можете в шутку сказать, что купель сделана специально, когда мы узнали о рождении принца. Теперь, когда он успел подрасти, купель окажется слишком мала для него, поэтому удобнее было бы оставить ее для крещения следующего ребенка, предполагая, конечно, что он будет крещен ранее, чем успеет вырасти…

Что касается ее последнего предложения, переданного через Мелвила, чтобы мы разузнали через людей, оставшихся еще в живых, каким образом и при каких обстоятельствах составлялось духовное завещание нашего отца, короля Генриха VIII, то вы можете ответить на ее вопрос: для ее удовлетворения и ради нашей собственной совести будут предприняты все возможные и допустимые расследования.