Рангея Рагхав - Я жду тебя Страница 26

Отчаяние овладевает Пьяри. Она кажется себе попугаем, рвущимся на волю из золоченой клетки. В бессильной ярости птица машет крыльями, долбит клювом железные прутья, не причиняя им никакого вреда.

— Пьяри! — зовет Рустамхан.

Пьяри молчит.

— Пьяри! Ты что, уснула?

Пьяри не отвечает.

— И вправду спит, — бормочет Рустамхан.

— Что случилось? — сонным голосом спрашивает Пьяри. — Ты звал меня?

— Да!

— Зачем?

— Ты спишь?

— Нет.

— Но я два раза звал тебя.

— Может быть, только задремала.

Рустамхан молча сопит.

— Ну что тебе? — не выдерживает Пьяри.

— Просто так.

— Ну так дай мне покой! — возмущается Пьяри. — Я решила, случилось что-нибудь.

— А тебе не страшно?

— Нет.

— Пьяри, я хочу спросить тебя.

— Ну спрашивай.

— Если я умру, ты тогда…

— Что тогда?

— Что ты тогда будешь делать?

«Я тут же сбегу отсюда», — хочет сказать Пьяри, но успокаивает Рустамхана:

— Ты не умрешь. Еще поживешь, и немало.

— Да продлит твои годы великий Аллах!

— А кому это нужно? Женщина должна жить до тех пор, пока молода, потом она уже никому не нужна.

Рустамхан ничего не отвечает. Ему не хочется вступать в спор. А Пьяри вновь начинает мечтать о том, как она будет спать под открытым небом, любуясь звездами. Кто-то будет нежно распускать ее косы, а она засмеется робким, счастливым смехом.

Но в мир ее грез снова безжалостно вторгается Рустамхан.

— Пьяри! — зовет он. — Лекарство Сукхрама, кажется, действует.

Но Пьяри не слышит. Она мечтает. Она лежит рядом с молодым красивым парнем. Как стосковалась по нему Пьяри! Во всех ее мечтах о счастье присутствует мужчина. В ее сердце нет места тому, что противоречит голосу природы. Она не понимает высоких материй, она женщина, всего лишь женщина.

Сукхрам! Юноша с большими красивыми глазами!

Опять стонет Рустамхан.

— Что, что? — спрашивает Пьяри.

— Страшно, жжет все тело. Воды!

Пьяри охватывает раздражение. У нее тоже жар. Так и хочется сказать: «Встань и напейся сам!» Но она не может, не смеет.

Пьяри спускается с кровати. Каждое движение причиняет боль. В голове стоит колокольный звон. Ухватившись за спинку кровати, Пьяри прижимает руку ко лбу, покрытому испариной. Затем открывает глаза, но тут же зажмуривается: перед глазами все вертится и плывет, в зыбком свете возникают большие красные круги.

Неверными шагами она подходит к столу и наливает полный стакан воды.

— На, пей, — говорит она, входя к Рустамхану.

— Где же ты? — жалобно произносит он и приподнимается на локте. От боли его лицо искажается, но Пьяри не жалеет его. Жалкий, тощий пес с грязной, облезлой шкурой, он уже не скалит зубы, а только умильно виляет хвостом.

Напившись, Рустамхан бессильно валится на кровать.

Пьяри возвращается к себе и тоже ложится.

Как она устала! Как кружится голова!

Пьяри плачет.

О чем?

Она и сама не знает; у нее такое чувство, будто ее столкнули в бездонную яму и теперь ей не выбраться оттуда. Она беспомощна! Из глаз, в которых еще недавно искрились радостные огни любви, льются слезы отчаяния. Внутренний голос нашептывает: «Поплачь, поплачь. Теперь не скоро придет твое время улыбаться!»

— Пьяри! — в который раз зовет Рустамхан.

Она затихает.

— Ты плачешь?

— Нет.

Пьяри вытирает слезы и покрасневшими глазами оглядывается вокруг. Нижняя губа ее дрожит, она пытается прикусить ее, чтобы унять дрожь.

— Чего это ты? — не унимается Рустамхан.

— Мне очень больно.

— Не плачь, Пьяри, все будет хорошо.

Какое сострадание! Где оно было у него раньше, когда Рустамхан был здоров? Сейчас это говорит жалкий нищий, сулящий богатство своему собрату.

— О, боже! — причитает он. — Эта женщина принадлежит к самой низшей касте, но такой ее сотворил Ты сам. Из-за меня она терпит эти муки. Избавь ее от них. Облегчи ее страдания! Она невиновна. — Рустамхан заливается слезами. — Как прекрасна эта женщина, которая молча переносит свои страдания! — голос его срывается.

Пьяри поражена. Неужели это животное тоже может стать человеком?

«До чего довела его болезнь, — думает Пьяри. — Только останется ли он таким, когда поправится?»

Пьяри ни во что не верит. Она прислушивается к его стенаниям и молитвам: что ни слово, то лицемерие.

Она присаживается к нему на кровать.

— Послушай, Рустамхан, — начинает она.

— Что, Пьяри? — замолкает Рустамхан.

— Ты-то чего разнюнился?

— Я — большой грешник.

Пьяри не выдерживает. Она встает и, держась рукой за голову, уходит в соседнюю комнату, чтобы быть подальше от него.

В комнате царит полумрак. Узкие полоски света, пробивающиеся сквозь частую решетку окна, как бы сражаются с темнотой, пронзая ее своими сверкающими мечами.

Как долго тянется день!

Если бы она сейчас лежала у себя в шатре и возле нее сидел бы Сукхрам, на душе было бы спокойно и безмятежно. Отчего рядом с ним ей всегда было так хорошо и спокойно? Задумывалась ли она когда-нибудь над этим раньше?

Нет, раньше такая мысль не приходила ей в голову. День за днем шли своей чередой, как тянется нить запущенного мальчишками змея. Дни можно было бы сравнить с круглым мячом: он катится, и нет ни начала, ни конца.

Пьяри вспоминается детство. Сегодня впервые вспомнила она о своей матери, об Исиле, о том, как они любили ее. Куда девалось все это? Сорвав красный цветок, она втыкала его в волосы и кружилась в лихом танце, высоко поднимая юбку. Когда Сауно давала ей просяные лепешки с патокой, она садилась вместе с Бхурой, ела сама и кормила собаку. Однажды она с разбега прыгнула на спину неоседланного коня, который спокойно пасся на лугу. От неожиданности конь понесся вскачь, и Пьяри тут же свалилась. Ничуть она не испугалась. Где теперь эти дни?

Живут же в таборе и другие натни, они, наверно, счастливы.

Раньше она никогда не задумывалась об этом. Да, они счастливы, и никому нет дела до нее.

Почему Пьяри не подумала о будущем? Там, в таборе, живут, и любят, и рожают детей, и дерутся, и весело шутят. Зачем она пришла сюда? Чтобы мстить? Много ли добьешься в одиночку? К чему стольких людей она сделала своими врагами?

Она потянулась за властью, но обрела лишь оковы, и ей осталась только бессильная ярость пленника, закованного в кандалы… Пьяри снова погрузилась в воспоминания. Когда-то она ходила к канджарам. Она любила вино и лакомства. Сколько раз она помогала этим людям совершать кражи! Она вспомнила молодую канджарку, которая с усмешкой рассказала ей много такого, что привело ее в страшное изумление; в ту пору Пьяри была еще маленькой девочкой.

Вспомнила она и своего дружка, с которым первый раз в жизни пила вино. Тогда они оба быстро опьянели, и больше она уже ничего не помнит.

Но тот парень еще долго ходил за ней. Пьяри сама его бросила. А он ее любил.

Что, если ей вернуться к нему? Прийти и сказать: «Теперь я одна».

«А где Сукхрам? — спросит он, — что, бросил тебя? Так же, как ты тогда меня бросила?»

Помнит ли он ее? Наверное. Хотя вряд ли. Он с улыбкой всадит в человека нож, это для него привычное дело. А как он заразительно смеялся! И врать умел так, что и не расскажешь. Но стоило ему увидеть полицейского, он начинал вилять хвостом, как собака. Он насквозь фальшивый. Не пойдет она к такому!

Интересно, есть у него жена? Теперь Пьяри привлекает даже та нищая, полная опасностей жизнь. Тогда она не была скована по рукам и ногам. Она была свободна. И не было у нее этой проклятой болезни, и не корчилась она от боли. В те дни она жила безмятежно, не задумываясь. Пила вино, плясала, во всех своих поступках стремилась только к одному — получить, хоть украсть частицу счастья…

Сукхрам ее бросил. Тот, кого она любила, ушел к другой. Счастье, которое однажды пришло к ней, теперь переметнулось к Каджри…

Почему?

Потому что она сама его разрушила.

В ее ушах опять назойливо звучат стенания Рустамхана: «Аллах! Сжалься!..»

Над кем? Над этим паршивым псом?

Господи! Никогда! Никогда!..

Ненасытная жажда счастья жжет ей сердце. Она утратила душевный покой, красоту, которая сверкала и переливалась в ней всеми цветами радуги.

Все кончено.

Теперь она совсем одна! Беспомощная, беззащитная, безутешная! И никого рядом!

В тоске и отчаянии Пьяри бьется головой о железный переплет кровати.

15

Сукхрам шел встревоженный, с тяжестью на душе; ему хотелось вернуться. Мысль о том, что он поступил так жестоко с Пьяри, не давала ему покоя. Почему он не объяснил ей все как следует? Что бы они ни наговорили друг другу в запальчивости, он чувствовал себя виноватым. Он никогда не разговаривал с ней так грубо. Чувство вины не давало ему покоя. Его потянуло назад, к Пьяри. Она больна. Надо посидеть возле, подбодрить ее.