Рангея Рагхав - Я жду тебя Страница 27

А он даже не сказал, что заберет ее к себе. Неужели он сознательно промолчал об этом? Неужели Пьяри больше не нужна ему? Страшная мысль! Сукхрам вздрогнул. Решится ли он нанести ей теперь этот жестокий удар: сказать, что Каджри заняла ее место? А что, если Пьяри останется у Рустамхана? Он, Сукхрам, вылечит их от болезни. Тогда не придется ломать голову, как жить дальше, все образуется, не будет лишних хлопот и тревог. Но тут же образ Пьяри с новой силой завладел его сознанием.

Было время, когда он исполнял любую прихоть Пьяри. Почему? В памяти Сукхрама воскрес тот страшный день, когда он потерял сразу и отца и мать. Ведь никто, кроме Пьяри, не протянул ему тогда руку помощи. С тех пор она, наверное, все продолжает считать себя его покровительницей.

Сукхрам стал сравнивать Каджри и Пьяри.

Да, Каджри он господин и муж.

Пьяри же лишь иногда видит в нем мужа, но никогда — господина, она убеждена, что он нуждается в ее защите. Как будто он все еще тот мальчик, которого они приняли в свой шатер.

«Обе они хорошие, — решил Сукхрам, — но только очень разные».

Сукхрам закурил. Он сделал несколько глубоких затяжек, но это его не успокоило. Чем больше он думал, тем больше запутывался в сложном клубке собственных чувств.

Перед ним то возникал тревожный, умоляющий взгляд Пьяри, то сияли восторженные и счастливые глаза Каджри, полные любви и преданности.

Беспокойные сомнения закрались Сукхраму в душу. Любит ли он на самом деле? Не обманывает ли он их обеих?

Он вспомнил о Рустамхане. Лежит жалкий, испуганный, стонет, молится… Давно ли он стал таким? Нет! Он просто почувствовал себя зависимым. Это трусливая ничтожная душонка!

Сукхраму пришла мысль: почему полиция защищает только богатых и знатных? От кого? От воров и бродяг? Но почему человек становится вором или бродягой? Только потому, что он беден. А что его делает таким? Каста, сказал он себе.

«Я тоже принадлежу к низкорожденным, — подумал Сукхрам. — Неужели, если в мире не будет полиции и солдат, низкорожденные захватят власть? Разве это нам нужно? Неужели мы так хотим власти?» Сукхрам сравнил всех натов, каких знал, с деревенскими ростовщиками и брахманами и решил, что только тхакуры могут сравниться с натами. Но и у людей из высших каст могут быть благородные сердца. У них есть ум. А наты дикие, неграмотные люди, пьяницы, распутники и головорезы.

Значит, все-таки нужна полиция, нужно оружие, чтобы держать нас в повиновении? Но разве мы так опасны, что для этого требуется целая армия?

Сукхрам был простым неграмотным человеком, он не мог объяснить, что порождает несправедливость в современном обществе. «Большие люди не дерутся между собой. Почему же мы хватаемся за ножи по любому поводу? А они, видно, трусливы? Но почему же тогда именно они захватили власть? Как? Что по сравнению с ними значит какой-то Сукхрам? Ведь у них власть!»

Сукхрам припомнил все ссоры и драки натов, которые происходили у него на глазах. Дрались из-за краденых вещей, из-за женщин. Почему Сукхрам не такой, как они? Он никогда не сможет перенять их обычаи и привычки, никогда не станет им настоящим товарищем.

Наты? И тут в Сукхраме вновь заговорил тхакур. Почему он так низко пал? Почему до сих пор не смог уйти от низкорожденных? Он же тхакур! Тхакур!

«Но почему же тогда каждый полицейский имеет право меня арестовать?» — спросил Сукхрам.

Никто ему не ответил.

«Нас никто не уважает, — Сукхрам разговаривал сам с собой. — У нас нет опоры в жизни, никто нам не помогает, никому нет дела до нас. Разве только богу? Но он почему-то не хочет вмешиваться в нашу судьбу. Даже если предположить, что болезнь Рустамхана — это божья воля, разве на этом кончилось насилие? Нет! А за что господь так жестоко покарал Пьяри?..

У нас нет земли, ничего нет. Мы спим под открытым небом, земля нам дом родной.

Мы появляемся на свет, как сорная трава, и так же безжалостно нас вытаптывают.

Полицейские считают, что имеют права на наших женщин, и бессовестно пользуются своей властью. Что же остается нам? Ничего!»

Ход мыслей Сукхрама замкнулся, он вернулся к тому, с чего начал. Он познал горькую истину жизни, но он не знал пути к освобождению. Да и как мог он знать? Мысли метались в его смятенном мозгу, непрестанно будоражили сознание, но он был не в состоянии разобраться в них. Он просто думал и думал.

«Какой подлец этот Банке!» — мелькнуло у него в голове.

При воспоминании о нем Сукхрам вспыхнул. У этого подлого труса не хватило духу хоть как-нибудь ответить Сукхраму. «Он еще не почувствовал, какая у меня рука, — подумал Сукхрам. — Мерзкая тварь! — От отвращения у Сукхрама скривилось лицо, и он презрительно плюнул. — Считает себя большим человеком! — Но Сукхрам не только не склонит перед ним головы, но еще и проучит его. — Как могла Пьяри позвать этого подлеца на помощь? Почему я не отделал его прямо там же, у нее на глазах? — Сукхрам сокрушенно вздохнул. — Негодяй стал бы шелковым!»

Но ведь Банке не одинок. Он ведет себя так потому, что чувствует поддержку Рустамхана, стал сообщником в грязных карточных аферах полицейского. А за спиной Рустамхана стоит правительство — при этой мысли Сукхраму стало не по себе.

Погруженный в свои раздумья, он дошел до поселка чамаров.

Поселок стоял за деревней. Неподалеку паслись свиньи, принадлежащие бханги[43], ютившимся по соседству. И хотя все считали чамаров низкой кастой, сами они относились к бханги с таким же презрением, как люди благородные относились к ним, к чамарам.

Большую часть времени они проводили на случайных работах, некоторые уходили батрачить на соседние поля.

У чамаров были маленькие домики, обнесенные глиняными заборами. По почерневшим от времени крышам было видно, как бедны их обитатели. Голые детишки с вздувшимися животами играли в дорожной пыли. Чамарки носили юбки из грубой линялой ткани, а голову покрывали плотными тяжелыми накидками.

Сукхрам вошел в поселок, пустой и безлюдный в это время дня. Вдоль дороги лежали изнывающие от жары собаки. После ночного бдения они теперь отсыпались. Подобно людям они соблюдали кастовое различие и не пускали в свои владения чужих собак.

У подножия маленького храма на полусгнившей кровати лежал старый слепой чамар. Кожа на его теле сморщилась и обвисла, на худой шее болтались тяжелые бусы. Старое рваное дхоти едва прикрывало ему бедра. Рядом с кроватью лежал кокосовый орех. Кружевная тень нима спасала старика от палящих солнечных лучей, и он мерно посапывал во сне.

Полуденный зной сковал природу. Умолк шелест листьев огромного дерева, и безмолвие, как бы сойдя с его кроны, проникло в глубь хижин, на стенах которых вперемежку с золотисто-желтыми фигурками отважных героев красовались выписанные охрой слоны рядом со священным фиговым деревом.

Кое-где возвышались пирамиды кизяка, расписанные узорами, чтобы кизяки не разворовали. Отгороженные колючим кустарником мусорные ямы никогда не выгребались. Сквозь оконца хижин можно было разглядеть все их внутреннее убранство, обмазанные глиной полы и черные стены. Никакой утвари. В таких хижинах проходит вся жизнь чамаров, они даже не мечтают когда-нибудь выбраться отсюда. Для них все это в порядке вещей. Поэтому люди из высших каст стали именовать любую грязную заброшенную местность «чамарварой».

В центре поселка стоял дом побольше и почище. Он предназначался для собрания панчаята[44], который часто созывается в деревнях: пришедшие на совет чамары выносят из дома широкую тахту и усаживают на нее членов панчаята, а сами располагаются напротив и принимаются попыхивать трубками; за ними, сидя или стоя, устраиваются их жены, закрывая краем покрывала лица от посторонних взглядов. Женщины вроде и не слушают, что говорится на совете, они тихо переговариваются между собой, и стоит панчаяту закончиться, как они затевают крикливую перебранку; иногда дело доходит до потасовки, в ход идут крепкие мужские словечки; Дети пользуются моментом и поднимают невообразимый шум. Тут уж приходится вмешиваться старикам, которые до этого мирно дремали, забившись в какой-нибудь угол. Они начинают стыдить и увещевать спорящих и дерущихся, и тогда весь поселок превращается в кромешный ад. Днем же здесь тихо. Оживление вносят лишь возвращающиеся с полей мужчины. В отсутствие мужчин женщины мирно беседуют друг с другом.

…Заметив Сукхрама, женщины стали перешептываться, показывая на него пальцами. Молодые натянули на голову углы покрывал, а девочки-подростки остались с открытыми лицами.

— Послушай, братец, — окликнули его наконец. — Поди-ка сюда.

Сукхрам не тронулся с места.

— Да ты не бойся!

— Это он ее спас! — громко сказала одна женщина.

Тогда все уставились на Сукхрама. Обычно в присутствии постороннего мужчины чамарки разыгрывают смущение, даже если никто не обращает на них внимания.