Жан Маркаль - Жизор и загадка тамплиеров Страница 30

Но кем был этот св. Бернард, которого льстецы считали прорицателем, а ненавистники — истериком? Он был сыном бургундского кастеляна и принадлежал к рыцарскому роду, в котором были еще живы представления об общности семейных и земельных интересов. Он провел свои первые годы в замкнутом мирке, где царили законы семейной солидарности и вендетты. Поэтому понятно, почему он, осознав, что у него иное призвание, стал монахом только после того, как убедил своих братьев последовать его примеру. Или придерживаться духа семейственности, или нет — для Бернарда никогда не существовало полумер. В двадцать лет он вошел в аббатство Сито, только что основанное клюнийцем Робертом де Молемом, который видел в богатстве, удобствах и могуществе бенедиктинцев источник духовного падения. Роберт захотел вернуться к изначальному монашескому уставу — уставу Св. Бенедикта и ирландца Колумбана. Бернард был воодушевлен этой реформой монашеской жизни. Как Роберт де Молем и его преемник Стефан Гардинг, он будет проповедовать аскетизм, бедность, нравственную чистоту — неотъемлемые условия величия души. Бернард выделялся истовой верой, энтузиазмом, исключительной волей и стойкостью. Все эти качества дополнял замечательный ум. Когда по совету Стефана Гардинга монахи, посланные вместе с ним в монастырь Клерво, который задумали основать цистерцианцы, Бернарда выберут аббатом, он станет властителем душ христианского мира, чьего ответа ждали, прежде чем принять любое решение — ведь его слова слыли словами Божьими. Лишь немногим доводилось достигать такой власти благодаря душевным добродетелям. Но если власть его над окружающими людьми была несомненной, то власть, которую он имел над собой — точнее, пытался иметь, — была не менее велика.

Бернард Клервоский понял, что человек раздираем на части своими желаниями и в этом разладе кроется причина его несчастий. Для него возврат к единству мог свершиться только по образу и подобию Христа. Но какого Христа? Того, кто умер на кресте, или Христа торжествующего, которого можно было увидеть на портиках некоторых романских церквей? Никому не дано этого узнать. Агиографы св. Бернарда обходили стороной этот вопрос. Нужно было вписать его в вереницы почитаемых христианских святых, которых без опасений можно было бы представить всему миру. Однако не все было так просто: вокруг Бернарда было слишком много тайн.

В нем видели наследника западной традиции, восходящей к друидам и их предшественникам. Рене Генон назвал его «последним друидом Галлии». Абсурдное утверждение. Вся жизнь Бернарда свидетельствует об обратном. Не было человека, более преданного Римской церкви, большего сторонника централизации и универсалистских взглядов, чем он. А друидическая традиция, возрожденная в рамках ирландского и бретонского монашества и медленно проникавшая в континентальное бенедиктинское послушничество, никак не совпадала с убеждениями Бернарда. Рим в VII веке сделал все, чтобы уничтожить кельтское христианство, потому что оно не соответствовало модели, созданной стараниями пап и их помощников, и иначе истолковывало евангелическое послание.[23] Если бы эта проблема встала в XII веке, нет никаких сомнений, что Бернард обрушился бы на кельтское христианство с тем же пылом, какой он продемонстрировал в деле против Абеляра, чьи воззрения показались клервоскому аббату слишком рационалистичными и заумными, чтобы быть понятыми основной массой верующих.

Убежденный страж веры и единства Церкви, Бернард понимал, что участвует в развитии общества и в какой-то степени воздействует на жизнь монашества: поэтому он не мог оставаться безразличным к просьбам Гуго де Пейена и его соратников. Для него понятие мирского все еще не отделилось полностью от сакрального. Согласно этому пониманию мира, существующего по божественным законам, которые надлежит знать и истолковывать, человек, как и государство, полностью погружен в жизнь, представляющую собой движение к искуплению. От неба, земли и до самых глубин ада христианский мир является огромным и неделимым организмом. Это был идеал Бернарда Клервоского. Он будет защищать его всю свою жизнь. В этой концепции нет ничего общего с гибкой доктриной друидов и аббатов-епископов ирландских монастырей раннего средневековья. Но это объясняет интерес аббата Клерво к рыцарям тамплиерам.

И все в этих рыцарях ему пришлось по душе. Бернард увидел в них возможность создать воинство Христово, которое смогло бы под исключительным руководством папства способствовать единению христианского мира, устранив тех, кто не желает быть его составной частью, то есть неверных, мусульман, и установить эффективный контроль над обширными пространствами европейского континента, охраняя их от любых потрясений и смут. Можно также с полным основанием предположить, что Бернард Клервоский намеревался расселить тамплиеров как можно плотнее по Европе, создав своего рода сеть, которая гарантировала единство христианского мира. Один вождь, папа римский, одна вера, христианская, один народ, народ христианский. То был идеал св. Бернарда и цистерцианцев. Тамплиеры должны были стать орудием для его достижения.

Предполагали — надо сказать, безосновательно, — что Бернард якобы знал о существовании неких документов, содержащих сведения о первых веках христианства, которые были спрятаны в надежном месте в Иерусалиме, и послал на их поиски храмовников. Но нет необходимости прибегать к подобному аргументу для того, чтобы объяснить благосклонность клервоского аббатам к рыцарям Храма. Его грандиозное видение христианства нельзя было претворить в жизнь без постоянного присутствия «спокойной силы», состоящей из «воинов Христовых», поддерживающих социальный мир и божественный порядок. Ордену Храма, этой международной организации, подчиняющейся только папе римскому — впрочем, как и цистерцианцам, — предстояло стать, по мнению Бернарда, идеальным ферментом единства, в котором так нуждался христианский мир. Поэтому можно смело утверждать, что для настоятеля Клерво миссия тамплиеров в Святой Земле была только предлогом. Настоящая цель ожидала орден в Западной Европе. Да, первоначально задачей воинства Христова была охрана дорог. Но кто контролирует дороги, контролирует и все остальное — как в военном, так в политическом и экономическом отношении. И единая христианская Европа, которую держали бы в повиновении, была бы готова стать царствием Божьим на земле. Если Бернард и руководствовался оккультными мотивами в отношении к тамплиерам, то искать их нужно именно в этом направлении: «Счастливы те, кто пребывает путешественником и чужестранцем в этом извращенном мире, и умеет оставаться чистым от его грязи; ибо не живем мы во граде, но мы ищем град, который настанет». Орден Храма должен был стать главным орудием в этом поиске.

На одной из орденских печатей представлены два рыцаря верхом на одной лошади. Конечно, это символ братства, но и двойственности, усиленной двумя цветами — белым и черным — знамени Босеан. Это доказательство двойственного положения тамплиеров, одновременно рыцарей и монахов, тех, кто воюет, и тех, кто молится. Символ двойной деятельности, в Святой Земле и Европе — а может, и иной двойственности.

В мистических мыслях Бернарда Клервоского был ли Иерусалим только в Палестине? Этот «град, который настанет», не Град ли Божий? И подобно самому Господу, этот град «нигде и повсюду».

Глава II

ЭВОЛЮЦИЯ ОРДЕНА ТАМПЛИЕРОВ

Всем известно, что спустя два столетия после своего основания орден Храма уже не был тем, что вначале. Любая человеческая организация так или иначе проходит через разные стадии эволюции, меняются ее структуры и идеалы. Орден тамплиеров не избежал подобной участи, тем более что характерная для него двойственность предрасполагала в дальнейшем различные трансформации, если не сказать отклонения.

Описание ордена в самом начале можно найти у Бернарда Клервоского. Созданная им картина довольно захватывающа: она лучше всего свидетельствует об окончательном решении Гуго де Пейена и его соратников служить телом и душой избранному ими делу. «Они послушны и дисциплинированы. Еду и одежду они получают от своих руководителей; они ограничиваются только самым необходимым и ведут жизнь скромную и воздержанную, без женщин и детей. Согласно слову евангельскому они живут все вместе под одной крышей и не имеют личного имущества. Кажется, будто у них одна душа и одно сердце на всех, поскольку они умеют преступать через собственные желания и слепо подчиняются своему магистру. Среди них не найдут ни ленивых, ни праздных; когда они не на службе (что случается лишь изредка) или не заняты вкушением хлеба своего, воздавая благодарение Небесам, они занимаются починкой своих одежд или оружия, разорванных или искромсанных; или же они делают то, что их магистр им прикажет, или то, на что укажут им нужды их Дома Ни один из них не является нижестоящим; они почитают наилучшего, а не самого знатного; между собой ведут себя учтиво и следуют заповеди Христа, помогая друг другу. Дерзкие речи, ненужные поступки, неумеренный смех, жалобы и ропот, если они замечены, не остаются безнаказанными. Они ненавидят шахматы и кости; им отвратительна охота; они не находят обычного удовольствия в смешной погоне за птицами. Они избегают мимов, фокусников и жонглеров и питают отвращение к ним, песням легкомысленным и глупым. Они стригут волосы коротко, зная, что, согласно Апостолу, мужчине не пристало ухаживать за своими волосами. Их никогда не видят причесанными, редко — умытыми, обычно — с всклокоченной бородой, пропахшими пылью, изможденными тяжестью доспехов и жарой».